Александр Коротенко - Трепанация
Они сидели вдвоем на лавке у его дома. Мимо проходили редкие прихожане, здороваясь с ним, но не приближаясь. Священник хотел погладить девушку, но опасался реакции. Вместо этого он откинулся на спинку и сорвал листок с дерева, ветви которого нависали над ними. Сложил несколько раз, как лист бумаги, поднес к лицу и понюхал.
Вероника тяжело вздохнула и выпрямилась.
– А может, вы и правы. Пусть будет все так, как есть.
Священник молча смотрел на церковь и, казалось, уже не думал о девушке.
– Я так надеялась, так надеялась… Все было так хорошо. Я думала, все как-то разрешится, а все оказалось так непросто. Я думала, что Паша просто так говорит о любви. Ну, как просто об идее, что ли, понимаете? А он правда верит, что любовь – это зло. Он правда в это верит, понимаете? – и она посмотрела на священника.
– В том-то и беда, что идеи правят миром. И самые страшные – те люди, которые верят, что их идеи единственно правильные.
– Но вы ведь тоже верите.
– У меня это по-другому. Я верю в Бога и Спасителя нашего, Иисуса Христа. Они дали миру надежду. И я доверил им свою жизнь.
Они помолчали, обдумывая каждый свое.
– Я ведь обычный человек. И ничего в этом мире, кроме веры, у меня нет. Этим я могу поделиться, но ничем другим. Я понимаю тебя. Сам переживал что-то подобное…
– Вы ведь священник!
Священник улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Милая моя, я ведь не был священником всю жизнь. Я был обычным человеком, бродящим в потемках, пока не пришел к Богу. Я понимаю, насколько мирская суета отнимает силы. Сколько страданий причиняет. А все от бессмысленности. От отсутствия веры. Ну как без нее?
– А как же вы пришли к ней?
– О, это длинная история, и у каждого она своя.
Он встал.
– Ты извини, но мне надо идти по делам. А ты, если хочешь, посиди тут, посиди.
Она хотела встать, но он положил ладонь ей на плечо.
– Храни тебя Господь, – сказал он, перекрестив ее. – Ты крещеная?
– Я не знаю. Надо у мамы спросить. Наверное да, ведь всех крестят.
– Узнай, узнай. Ну, я пойду.
Он повернулся и, пройдя через калитку, поднялся по ступенькам в свой дом.
Странное это дело – предложение. Ведь не приказал он ей «посиди», а просто предложил «посиди, тут посиди», – а отказаться неудобно. Будто приказал. Она, признаться, ушла бы сразу, потому что хотела подумать, но могла остаться сама с собой, только когда делала обычные для окружающих вещи. Например, гуляла или ходила по магазинам. Но не тогда, когда оставалась одна в комнате. Ей казалось, что люди, зная, что она одна, уже тем самым подозревают ее в уединении, и понимание этого нарушало уединенность. Вы можете остаться наедине с собой в туалете. А представьте, что под дверью кто-то стоит и ждет, когда вы выйдете. Неприятное ощущение, правда?
Она посидела немного, как бы для приличия, а затем встала и, не оборачиваясь, пошла к автобусной остановке.
Уже сидя в маршрутке и глядя в окно, она думала о том, каким счастливым должен быть человек, у которого отсутствуют обычные проблемы, который посвятил себя служению Богу и все время думает только о людях и помогает им жить. Но тут же она представила себе людей с их однообразными проблемами, ищущих совета у священника, и как ему, должно быть, надоело все это, и какая это скучная жизнь. Одно и то же, одно и то же каждый день. Бывает ли Богу скучно?
Она стала, как ни странно, приходить к священнику и терпеливо ждала окончания службы, разглядывая лики святых. Она находила в этом успокоение. Казалось, лики эти наполнены мудростью. Казалось, за ними стоят сложные судьбы и истории. Смирение. Смирение перед судьбой и обстоятельствами. Принятие того, что неминуемо. Вот то, что понимала Вероника. Она даже пыталась украдкой перекреститься несколько раз, но почувствовала только неловкость от этого.
Когда она поделилась этим со священником, он, к ее удивлению, рассмеялся.
– Все дело в твоей голове. Ты пытаешься ходить, как ребенок, но ведь ребенок не видит себя со стороны и не понимает, как он смешон и забавен, а ты смотришь на себя со стороны, тогда как надо в душу себе смотреть. Понимаешь?
– Но я ведь женщина, и мне всегда хочется выглядеть красиво, как мне не смотреть на себя со стороны?
Они сидели на той же скамейке под деревом у его дома. Он наклонился, отряхнул подол своей рясы и выпрямился, задумавшись. Затем погладил бороду и, скорее размышляя вслух, чем обращаясь к ней, заговорил.
– Когда-то человек стал мыслящим и был таковым долгое время. Однако жить в мире не захотел, и тогда мужчины стали править миром. И что получилось? Получилось то, что мир стал мужским. Агрессивным, жестким, циничным. А мужчины, как известно, любят глазами, а не сердцем, как женщины, вот и получился наш мир смотрящим. Поэтому-то все и обращают внимание на внешнюю оболочку, а что под ней – пойди пойми.
Он посмотрел на нее, слегка улыбнувшись.
– Не станешь ты жить в доме из бетона, даже если он красивый. Все в нем из бетона – столы, стулья, кровати. Ведь не станешь?
– Можно ведь его украсить, – с улыбкой возразила она.
– Правильно. Только украсить – это значит душу свою вложить в него. Понимаешь?
– Ну, опять-таки, чтобы красиво было.
– Красиво или уютно?
– И красиво, и уютно.
– От лукавого это все. Красиво – это для того, чтобы завлекать мужчину, а вот живут там, где уют и тепло. Правильно?
– Правильно, – тихо ответила Вероника.
– Ты же не захотела оставаться с Павлом, помнишь? Потому что это против тебя, против твоей души. Это Богу противно. Ты же не мусульманка. Ты хотела душу свою ему отдать, а он польстился на красоту. А красота эта обманчива и не вечна. О душе надо думать. В ней только ты и Бог. И вечность. С любовью человек создан, и с ней он должен жить.
Так, или почти так, они беседовали часто. На самые разные темы. Хотя какие там разные. О чем бы человек ни говорил, он всегда говорит о себе, а вернее, о душе.
Вероника становилась спокойнее. Это заметил и священник, который понимал, что у некоторых людей путь к Богу очень долог.
Однажды, когда священник собрался идти готовиться к вечерней службе, к ним подошел высокий светловолосый мужчина. Кепка закрывала глаза, а он, кроме того, наклонился.
– Священник Феодосий? – спросил он.
– Да, – ответил тот, вставая.
– Здравствуйте, – и незнакомец протянул ему руку для пожатия.
– Храни вас Господь, – ответил священник, машинально пожимая руку. – Извините, ради Бога, что-то не припомню вас, хотя лицо кажется знакомым.
Незнакомец снял кепку.
– Иван я. Иван Остров, помните?
– Ах, ну конечно, конечно, Иван, как я могу вас забыть.
– Вот решил зайти к вам поблагодарить за ваше участие и поддержку в трудную минуту… – И, заметив Веронику, кивнул ей. – Извините, что отрываю вас от разговора.
– Да что вы, что вы. Это Вероника. У нас, собственно, никакого особенного разговора не было. Присаживайтесь к нам.
Вероника подвинулась, и Иван сел рядом. Не успел присесть священник, как Вероника поднялась.
– Я, наверное, пойду, батюшка? – неуверенно произнесла она.
– Ступай, как знаешь. Хотя, Иван, я тоже должен идти, но если у вас есть время подождать, можете у меня чаю пока попить. Поговорите, а там и я вернусь. Как вы, Иван?
– Да неудобно как-то, – смущаясь, произнес Иван.
– Ну тогда, может, побудете с Вероникой на службе?
– А можно?
– Отчего же нельзя. Вероника, вы с Иваном идите в церковь, а я подойду. А после попьем чаю, поговорим.
В церкви они просто стояли рядом позади прихожан, ближе к двери. Она украдкой посмотрела на Ивана снизу вверх. Открытое лицо и отстраненный взгляд. Он вслушивался в то, что говорил отец Феодосий, и от падающего сбоку света его глаза казались прозрачными. Такой взгляд, наверное, у человека, который один стоит на высокой скале, перед тем как прыгнуть в океан.
Возможно, близость была рождена отцом Феодосием, который буквально перед службой разговаривал с ней. Именно с ней. А теперь говорит со всеми. Такое ощущение, должно быть, испытывает ученик, с которым доверительно разговаривает учитель. И в этой доверительности возникает чувство индивидуальной принадлежности. После этого учитель, выступающий перед классом, связан с конкретным учеником особыми отношениями. Он для одного ученика уже нечто большее, чем для всех остальных. Они связаны передачей друг другу кое-чего сокровенного, что укрыто от других.
Может быть, «предать» происходит от «передать», то есть передать то, что тебе не принадлежит, другим?
Иван пошатнулся, прижал руку ко рту и выбежал из церкви. Вероника последовала за ним скорее по инерции этого неожиданного действия, чем под влиянием суждения.
Его вырвало. Один раз. Еще раз. Затем череда приступов перешла в стон. Он стоял сразу за углом церкви и опустился на колени, когда она подошла к нему сзади. Он напоминал животное в такой же ситуации, но его организм ничего не выделял.
Из деликатности она отвернулась, но посматривала на него через плечо. Наконец он успокоился. Сел на камень. Она протянула ему бумажные салфетки. Он взял их и вытер рот.
