Пэлем Вудхауз - Шалости аристократов
— Дживз, — сказал я, — двух мнений быть не может! Продай мою последнюю рубашку и все деньги поставь на этого ребёнка!
— Слушаюсь, сэр, — сказал Дживз.
* * *Когда соревнования происходят в деревне, ты, к сожалению, не можешь сыграть крупно, потому что это мгновенно вызовет всеобщую панику. Пройдоха Стегглз был далеко не глуп, и если б я сделал ту ставку, которую хотел, он мгновенно учуял бы неладное. Тем не менее мне удалось всучить ему кругленькую сумму от каждого из членов синдиката, хотя он на мгновение и задумался, прежде чем взять деньги. Я слышал, что на следующий день он наводил о Гарольде справки в деревне, но так как никто не мог сказать ему ничего определённого, он, видимо, пришёл к выводу, что я решил рискнуть, полагаясь на гандикап в тридцать ярдов. Мнение общественности разделилось между Джимми Гудом, получившим десять ярдов при ставках семь к одному, и Александром Бартлеттом с пятью ярдами при ставках одиннадцать к четырём. Вилли Чамберса, стартующего без форы, предлагали два к одному, но желающих поставить на него не нашлось.
Мы, естественно, приняли все необходимые меры предосторожности, и после того, как внесли деньги при ставках сто к двенадцати, занялись тренировкой Гарольда. Задача оказалась не из лёгких, зато теперь я понял, почему все скаковые тренеры — угрюмые, молчаливые люди со следами страданий на лице. За этим ребёнком нужен был глаз да глаз. Ему бесполезно было говорить о чести, славе и о том, как будет гордиться его мама, когда он напишет ей, что выиграл самый настоящий кубок: как только шалопай узнал, что ему придётся тренироваться, бросить есть сладкое и отказаться от сигарет, он взбунтовался, и нам пришлось неусыпно за ним следить, чтобы поддерживать его форму. Камнем преткновения явился для нас его образ жизни. С тренировками всё было в порядке; мы договорились, что второй лакей будет гоняться за ним каждое утро. Но стоило дворецкому отвернуться, мальчишка стрелой мчался на кухню или в курительную комнату, и с этим мы ничего не могли поделать. Нам оставалось лишь надеяться, что в день соревнований его выручит природный талант.
А затем однажды вечером Бинго вернулся после игры в гольф и сообщил нам тревожную весть. У малыша вошло в привычку брать с собой Гарольда в качестве мальчика, подносящего клюшки и мячи. Мы не возражали, считая, что ребёнку не мешает скинуть лишний вес.
Сначала Бинго, олух царя небесного, рассказал нам о том, что произошло, как о забавном случае.
— Видели бы вы, — произнёс он, расплываясь до ушей, — физиономию Стегглза сегодня днём!
— Физиономию Стегглза? Что ты имеешь в виду?
— Я чуть не лопнул от смеха. У него нижняя челюсть отвалилась, когда он увидел, как Гарольд стартует.
У меня возникло страшное предчувствие неотвратимой беды.
— Великий боже! Ты позволил Гарольду бежать на глазах у Стегглза?
Теперь нижняя челюсть отвалилась у Бинго.
— Об этом я как-то не подумал, — угрюмо признался он. — Но я ни в чём не виноват. Закончив партию, мы со Стегглзом решили освежиться в буфете, а когда вернулись на поле, мальчишка бил клюшкой Стегглза по камням вместо мячей. Увидев нас, он бросил клюшку и в несколько секунд скрылся за горизонтом. Стегглз был потрясён до глубины души. И, должен признаться, я тоже такого не ожидал. Паренёк превзошёл самого себя. Само собой, нехорошо получилось, но, — тут Бинго заметно повеселел, — ничего страшного не произошло. Наши ставки сделаны. Мы ничего не потеряем, если о Гарольде станет известно. Естественно, все пари теперь будут заключаться на него с равными шансами, но нас это уже не коснётся.
Я посмотрел на Дживза. Дживз посмотрел на меня.
— Нас это коснётся, как миленьких, если Гарольд вообще не стартует.
— Совершенно справедливо, сэр.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Бинго.
— Если тебя интересует моё мнение, — сказал я, — я убеждён, что Стегглз постарается устроить какую-нибудь каверзу до начала состязаний.
— Боже всемогущий! Об этом я как-то не подумал! — Бинго задрожал с головы до ног. — Неужели ты считаешь, он на это способен?
— Двух мнений быть не может. Стегглз — нехороший человек. С этой минуты, Дживз, мы должны следить за Гарольдом в оба.
— Несомненно, сэр.
— Установим неусыпное наблюдение, что?
— Совершенно верно, сэр.
— Ты не согласишься спать у него в комнате, Дживз?
— Нет, сэр.
— Ну, по правде говоря, я бы тоже не согласился. Разрази меня гром! — вскричал я. — В конце концов, почему мы так дёргаемся? Почему позволяем себе нервничать? Так не пойдёт. Каким образом Стегглз может навредить Гарольду, даже если захочет?
Бинго не развеселился. Впрочем, малыш всегда отличался тем, что при малейшей возможности рисовал мир чёрной краской.
— Существуют тысячи способов убрать фаворита, — мрачно изрёк он. — Тебе не мешало бы прочитать несколько детективов о скачках. В «Пересечь финишный столб» лорд Мальверер вышиб Костлявую Бетси из состязаний, подкупив главного конюха, который подбросил кобру ей в стойло накануне дерби!
— Сколько шансов за то, что кобра укусит Гарольда, Дживз?
— Смею предположить, немного, сэр. Но, если опасения мистера Литтла подтвердятся, то, близко зная ребёнка, я бы стал волноваться только за кобру.
— И всё же не забудь о неусыпном наблюдении, Дживз.
— Вне всяких сомнений, сэр.
* * *Должен признаться, что за следующие несколько дней Бинго изрядно мне надоел. Я не возражаю против того, что за фаворитом в своих конюшнях надо следить и ухаживать, но я считаю неправильным доводить дело до крайности, а малыша явно занесло. Голова придурка, казалось, была напичкана детективными историями, а насколько я помню, в подобных романах ни одна лошадь не стартует на скачках до тех пор, пока её дюжину раз не попытаются угробить тем или иным способом. Бинго вцепился в Гарольда, как репей. Он ни на секунду не выпускал несчастного ребёнка из виду. Я, конечно, понимал, что бедолаге хотелось выиграть, чтобы бросить работу учителя и вернуться в Лондон, но ему всё равно не следовало дважды будить меня в три часа ночи: первый раз для того, чтобы предложить самим готовить для Гарольда пищу, в которую враги могли подсыпать яд, а во второй — потому что он услышал загадочный шорох в кустах. Но окончательно он меня доконал, когда потребовал, чтобы в воскресенье вечером, накануне состязаний, я отправился на вечернюю службу в церковь.
— С какой стати? — возмутился я, благо, по правде говоря, недолюбливаю вечерние песнопения.
— Сам я пойти не могу. Меня здесь не будет. Сегодня уезжаю в Лондон с Эгбертом. — Эгберт был сыном лорда Уикхэммерсли и учеником Бинго. — Его посылают в Кент, и мне надо проследить, чтобы он сел на поезд, отбывающий с вокзала Чаринг-Кросс. Проклятье! Я вернусь не раньше чем в понедельник днём и, должно быть, пропущу самое интересное. Таким образом, теперь всё зависит от тебя, Берти.
— Но почему один из нас обязательно должен присутствовать на вечерней службе?
— Осёл! Гарольд поет в хоре!
— Ну и что? Если он свернёт себе шею, взяв слишком высокую ноту, я не смогу ему помешать.
— Болван! Стегглз тоже поёт в хоре! Он сможет что-нибудь сотворить с Гарольдом после службы.
— Какая чушь!
— Правда? — угрожающим тоном произнёс Бинго. — Позволь мне сказать, что в «Дженни, девушка-жокей» негодяй похитил мальчика, который должен был скакать на фаворите, в ночь перед скачками, а кроме него никто не мог справиться с лошадью, и если бы героиня не надела камзол жокея и…
— Ох, ну ладно! Ладно! Но если ты считаешь, что есть опасность, не проще ли Гарольду просто не ходить в церковь?
— Он должен пойти. Надеюсь, ты не думаешь что треклятый ребёнок — образец добродетели, от которого все в полном восторге? У него самая дурная репутация среди деревенских мальчишек. Его имя давным-давно смешано с грязью. Он столько раз прогуливал службы, что приходской священник пригрозил выгнать его из хора, если это ещё раз повторится. Хороши мы будем, если его выгонят накануне соревнований!
Само собой, после этих слов мне ничего не оставалось, как пересилить себя и пойти в церковь. От вечерней службы в деревенской церкви почему-то всегда становится спокойно на душе и начинает клонить в сон. Возникает такое ощущение, что день закончился идеально. За кафедрой сегодня стоял старый Хеппенстолл, а его проповеди, которые он всегда читает размеренным, чуть блеющим голосом, настраивают на миролюбивый лад. Дверь в церковь была открыта, и в воздухе стоял смешанный запах деревьев, жасмина, плесени и чистой выходной одежды деревенских жителей. Повсюду, куда хватало глаз, фермеры сидели в расслабленных позах, мерно дыша, а дети, вначале ёрзавшие на своих местах, казалось, впали в транс. Последние лучи закатного солнца проникали в цветные стёкла, птицы пели на ветвях деревьев, женские платья слегка шелестели в Тишине и Покое. Именно к этому я и веду свой рассказ. Я наслаждался тишиной и покоем. Все наслаждались тишиной и покоем. И поэтому взрыв прозвучал как известие о конце света.
