Лилия Курпатова-Ким - Библия-Миллениум. Книга 1
Наконец я придумала способ. Я стала изменять ему. Просто выходила на улицу, шаталась по городу, знакомилась с мужчинами, шла к ним домой. Потом смачно ему рассказывала, смещая акценты, гротескно раздувая детали.
Наконец он не выдержал. Однажды положил передо мной документы на развод. Я сразу все подписала. Мы продали нашу квартиру и снова купили две разные.
Когда суета переезда закончилась, я сняла с себя маску радости по поводу нашего развода, легла на пол своей пустой квартиры и заплакала. Я рыдала, лежа на полу, и если бы только могла — то плакала бы кровью. В эту ночь я поняла, что мне все равно, что будет со мной дальше. Только бы он был счастлив. Пусть мечты о счастье сбудутся хотя бы у одного из нас.
Мне казалось, я правильно поступила, что обрадуюсь, когда узнаю, что Елкана снова женился и у него все хорошо. Но когда на пороге моей квартиры возникла молодая, удивительно похожая на меня женщина, со слегка стервозным лицом и представилась новой женой моего мужа, я опешила. Я оказалась не готова.
Она говорила долго. Как ей ни прискорбно, но она совершенно не понимает его, что, видимо, он до сих пор любит меня, что не знает, что ей делать. «Вы должны понять, он не будет с вами счастлив… Я могу, а вы не можете…» и все в таком духе. «Конечно, я рожу сразу, как только мы поженимся, хоть это и не входило в мои планы…»
Женщина представилась мне Фенаной. Суетливость ее движений, вороватый взгляд, новое платье, несколько нелепо сидящее на ее рыхлом теле, волосы, крашенные в черный цвет, стрижка каре с химией создавали впечатление, что она в костюме пуделя с детского утренника. И мои черты лица, но странно дергающиеся, словно неудачно приклеенные, нарисованные, будто они ей мешают, и она все время их поправляет. Она спрашивала меня о характере моего мужа, его привычках, старалась быть любезной, постоянно покалывая меня исподтишка патетическими фразами о готовности обрюхатиться, несмотря ни на что.
Мы расстались хорошо, договорившись, что она будет навещать меня и рассказывать о том, как они живут. В следующий раз она появилась через полгода и торжественно внесла ко мне свой живот. Она беременна. Я облегченно выдохнула. Она рассказывала мне, как Елкана счастлив, как он заботится о ней и о ребенке, что он уже не вспоминает обо мне…
На следующий день меня разбудил звонок. В трубке помолчали и прервали связь. Вечером звонок повторился.
— Елкана… Это ты?
— Да…
— Зачем ты звонишь?
— Не знаю…
Потом мы встретились — он настоял. Говорили о его семейной жизни, я соврала, что у меня тоже все налаживается, есть человек… Его глаза стали еще грустнее.
— Я люблю тебя, Анна! — остановил он меня, взяв за плечи. И летний ливень хлынул на нас, смывая… что-то смывая… и скрыл мои слезы.
Он несчастен! Мы оба несчастны.
Фенана явилась ко мне со скандалом, втолкнула меня в мою же квартиру животом и, потрясая налившимся молоком бюстом, требовала, чтобы я оставила ее мужа в покое, что у них семья, прошлого не вернуть. Она сметала своим огромным пузом все хрупкое, что было расставлено не очень высоко: чашку с края стола, статуэтку с телефонной полки, флакон духов с моего туалетного столика, расхаживая за мной по квартире, как будто это ее собственность.
— Конечно, ваше бесплодие — это большая неприятность. Но на все воля свыше… В общем, я надеюсь, что, как женщина, вы меня поймете!
Я возненавидела Бога в этот день.
Фенана, такая искусственная, ненастоящая, носящая ребенка моего мужа как одолжение, как свою часть нелепой сделки, — получит все мои мечты, все мои надежды! Я ненавидела Бога. Такая несправедливость может быть разве что нарочно! У меня и мысли не возникало, что Его нет.
Прошло несколько лет.
Я усиленно собирала справки, ездила по домам малютки, решила, что усыновлю ребенка. Я искала малыша, которого возьму на руки и почувствую, что он мой. Но этого не происходило. Младенцы были трогательны, несчастны, заставляли сжиматься мое сердце, но я не чувствовала их родными, не чувствовала горячего животного прилива сметающей все материнской любви.
Я отчаивалась, наверное, это может произойти только естественным путем — через беременность, роды. Я не могла взять кого-то и заботиться только из чувства долга. Понимать, что должна любить, но не чувствовать этого сердцем. Нельзя обманывать хрупкое создание, лишенное права выбора.
Я заставляла себя снова и снова обходить брошенных детей. Сердце мое наполнялось горечью — за каждым этим беспомощным созданием, обреченным на детские дома, лишенную любви и заботы жизнь, стоит сука, не имеющая права назвать себя женщиной.
Все они представлялись мне Фенанами.
* * *Расплывшаяся, с толстым слоем косметики на озлобленном лице Фенана пришла ко мне с детьми. У нее их теперь стало двое. Беспрестанно давая им подзатыльники, она зло и отрывисто рассказывала мне о своих заботах с ними, говоря, что завидует моему бесплодию, что я не представляю себе, какая это обуза, что она больше ни за что никого не родит. Жаловалась, что ее фигура теперь никогда не придет в норму.
— Куда ты полез! — дернула она маленького сына, тот заплакал, она сильно шлепнула его. — Что тетя Анна о тебе подумает?
Мальчик посмотрел ненавидящими глазами, как будто это все из-за меня. Я и вправду почувствовала себя виноватой. Фенана по-прежнему походила на пуделя со своей нахимиченной стрижкой каре, но теперь казалось, что пудель неухожен и сильно облез. Черные крашеные волосы, ежегодно подвергаемые химической завивке — она красилась и завивалась даже во время беременности, — превратились в бесформенную паклю, торчащую в разные стороны. Мои черты лица деформировались, как будто они стали ей малы, полиняли, вытерлись. Сквозь них стала проступать настоящая Фенана — склочная, мелочная, глупая баба. В мятых шелковых брюках и бесформенной синтетической блузке с кричащим рисунком, с темными кругами от пота под мышками.
Наконец они ушли. Фенана не бросала своих детей, не отдавала их в дом малютки, но назвать ее матерью у меня не поворачивался язык.
Спустя несколько дней раздался звонок. На пороге стоял Елкана с чемоданом. С него тонкими струйками стекала вода — на улице страшный ливень. Он весь дрожал и постукивал зубами. Я провела его в ванную, сделала погорячее воду, дала полотенце, теплый халат. Он пил горячий чай с малиновым вареньем, постепенно успокаиваясь.
— Я больше не могу с ней жить. И уйти от нее тоже. Все наши ссоры она переносит на детей. Начинает говорить им, какой я негодяй, что это я довожу ее, что я их не люблю, грозит, что в случае развода добьется лишения меня родительских прав, не позволит видеться с ними. Анна, что мне делать?
В его глазах читалась мольба.
Господи! Острая ненависть к себе, к моей неспособности родить снова поднялась у меня внутри. Все несчастливы — Елкана, женившийся на инкубаторе, сам инкубатор — Фенана, их дети — рожденные как гарантия семейной устроенности их матери, и я…
— Я не знаю, я не могу… — обида душила меня.
Я ничего не могу сделать ни для них, ни для себя!
Мой взгляд упал на чемодан, стоящий в прихожей.
— Но ты ушел…
— Нет, это она меня выгнала, — сказала, что ей надоело быть твоей тенью, что я все время думаю о тебе… что я как будто все время с тобой, что женат на тебе, а не на ней…
Я смотрела на него и чувствовала, что мы оба совершили какую-то роковую ошибку. Я совершила. Я сделала, а он не помешал… Я виновата в том, что произошло. Перед глазами промелькнуло мое пьянство, скандалы, мое желание освободить его от себя. И все зря!
— Прости меня! — я кинулась перед ним на колени и плакала, обняв его ноги.
Елкана не понимал, а может, давно все понял и простил, но гладил мою голову, успокаивал меня, говорил, что любит.
Мы занимались с ним любовью, не думая про завтрашний день.
— Знаешь, я шел к тебе пешком через весь город. Случайно мои ноги принесли меня к нашему дому, помнишь, где мы жили после свадьбы? Там теперь какая-то другая семья. Желтые шторы, такие красивые, не кричащие, нет… такие спокойные, как будто в них накопился солнечный свет. И вот за этим окном были черные тени. Сначала мужчина, держащий на руках ребенка, он поднимал его, опускал, и я слышал, слышал внутри себя, как они смеются, потом к ним подошла женщина, я увидел ее тень, легкую, высокую, гибкую, совсем как ты. Она подошла, и мужчина обнял ее. Так они и стояли, слившись воедино, четко вырисовываясь на желтом фоне. И хлынул ливень, а я стоял и стоял, смотрел. Как будто это наши мечты все еще живут там!
Елкана заплакал, уткнувшись мне в плечо. Я обхватила его крепко-крепко, чтобы он чувствовал мое тепло, мою любовь к нему. Так мы оплакивали свои несбывшиеся надежды, свою дурацкую, глупую жизнь.
— Прости меня… — я повторяла и повторяла.
