Дидье Ковелер - Знакомство категории X
— Ты же меня попросила, — отвечаю я. На мне дорогой льняной костюм пепельного цвета, мятый по фактуре, и черная майка. — Кстати, хорошо, что ты мне перевела.
— Что перевела?
— Эсэмэску.
— Что?
Я вытащил телефон и показал ей сообщение. Она вдруг резко отпрянула в сторону.
— Скажешь, как тебе удалось написать такими буквами, или это секрет?
Она побледнела. Наклонилась вперед и, вцепившись в телефон, принялась жать на кнопки, снова и снова просматривая сообщение. Я ее подначиваю, испытываю даже некоторую гордость, демонстрируя свою образованность и давая понять, что навел справки.
— Так как же тебе удалось отправить на французский мобильник сообщение на кириллице?
Она кладет телефон на столик и тихо-тихо отвечает:
— Это не я.
— Кто же тогда? С другими русскими я не знаком.
Она поднимается, поправляет платье, опять садится и заглядывает мне в глаза.
— Я украинка.
Достает пачку сигарет из миниатюрной сумочки под цвет платья. Я протягиваю зажигалку. Она закуривает, придерживая мою руку.
— Спасибо.
Я машинально отвечаю: «Не за что» — и вижу, что она чем-то сильно взволнована, хотя я веду себя как обычно. Высказываю предположение:
— Значит, ошиблись? Случайность.
В ответ она выпускает дым, словно предлагает мне решить самому. Я не сдаюсь:
— Ну и что это значит?
Она затягивается, тушит сигарету, сокрушенно вздыхает:
— Если бы я знала…
И опять какая-то странная интонация — либо знаю, либо нет. Есть ли в этих трех строчках вообще какой-то смысл? А если кто-то не просто ошибся номером, но еще и написал невесть что — нет, это уже явный перебор. Или она перестала понимать родной язык. За два-то года — не слишком ли быстро? Не хочу, чтобы она подумала, что я давлю на нее, спрашиваю, как прошла встреча с матерью Аннук Риба.
— Нормально. Она начала сеансы химиотерапии, три часа рассказывала мне про свою жизнь. Она так счастлива, что ее дочь познакомилась со мной — такой сильной, доброй, уравновешенной… Попросила в случае ее смерти присмотреть за дочкой. Что я, по-твоему, должна была на это ответить? На ней одежда как на вешалке: я даже не сказала, что одна плачу за квартиру. Вот такая я дура.
Я зацепил красной соломинкой ломтик лимона и вращаю его в стакане. Надо с чего-то начать, но слова не идут, да и неловко вот так врываться со своей сказочной жизнью в ее будничную реальность, с которой она так хорошо борется, не поддаваясь окружающей мерзости. Она кладет руку мне на колено. Я спрашиваю, какие у нее планы.
— А у тебя? Чем ты занимаешься целыми днями? Продолжаешь играть в футбол?
— Тренируюсь…
— Это тоже его, да?
— Что?
— Твоего друга, — говорит она, щупая ткань моего костюма. — У вас один размер, удобно. А где ты будешь жить, когда он вернется во Францию?
Я пожимаю плечами.
— У него ведь семья? Ты так и будешь по пустующим квартирам скитаться?
— Хочешь, будем жить вместе? Просто чтобы попробовать…
— Мне не нравится эта квартира. Она тебе не подходит.
— Можно снять дом.
— Дом. С твоей-то безработицей и моей профессией. Я смотрю, ты не падаешь духом.
Взглянув на часы, она вдруг говорит, что мы опаздываем.
— Мы разве не здесь ужинаем?
— Нет, тут недалеко.
Она допивает мою колу, не дает мне заплатить, протягивает официанту деньги и убегает в туалет.
Я откидываюсь в кресле и вполголоса повторяю то, что по дороге в такси приготовился ей сообщить. Талья, я не сказал тебе всей правды. Когда мы познакомились, я действительно был на краю пропасти, но я оказался там потому, что начал с нуля, быстро достиг вершины, а чем выше поднимаешься, тем больнее падать. Сейчас я начинаю жить заново, но это ничего не меняет в наших отношениях, потому что в моей жизни за меня все всегда решали другие, кроме одного — тебя я выбрал сам. И это не обычная любовь с мыслями о женитьбе, ревностью, общим банковским счетом и кольцом на пальце. Моя любовь означает уважение, я не буду пытаться изменить тебя, просто хочу помочь тебе достичь того, к чему ты стремишься. У меня есть деньги, они лежат без дела в банке на Багамах, зарытые в мелкий песок, вот бы с их помощью избавить тебя от Аннук Риба и съемок…
К ее возвращению я повторил свою речь уже раз пять и чувствую себя уверенным как никогда.
— Когда возбуждаешься, ходить в таком платье совершенно невозможно. Нигде не помялось?
Она крутится передо мной, я качаю головой, она наклоняется к моему уху:
— Поверишь, если я скажу, что в музее Родена благодаря тебе я испытала новые ощущения?
Охотно верю. Так было написано в инструкции. Но я не понимаю, в чем тут моя заслуга: все дело в ребрышках на презервативе, а я всего лишь надел его.
— Пошли, мы опаздываем. Есть новости о Максимо? — тут же спрашивает она, пока я встаю.
Я киваю головой. Вчера вечером, после того как мы расстались, я заходил в больницу. Не увидев Жана-Батиста в «Гранд-Арме», я сделал вывод, что они поладили, и представил себе следующую картину: один с самодовольным видом перечисляет свои достижения и рекорды, другой записывает с выражением вселенского страдания на лице. Однако увиденное настолько поразило меня, что я застыл на пороге и решил их не беспокоить. Со слезами на глазах Максимо рассказывал о своей юности в иезуитском пансионе «Мобеж», об издевательствах над новичками, унижениях и приставаниях, которые ему приходилось сносить из-за своего сексуального уродства, а Жан-Батист безмятежно улыбался, жадно записывая все в тетрадку.
— Он поправляется, — коротко сказал я. — Его еще немного подержат и завтра-послезавтра выпишут.
— По-моему, он выписался сегодня. Идем.
На Елисейских полях она берет меня за руку, и мы переходим дорогу между застывшими в пробке гудящими машинами. Вечерние платья и смокинги толпятся у ограждения, охранники проверяют приглашения, время от времени мелькают вспышки фотоаппаратов. Я беспокоюсь, куда она меня ведет. Но ответ и так уже у меня перед глазами, на фронтоне кабаре гигантскими буквами написано:
ТРИУМФ СЕКСА
Она повисает на моей руке, кто-то выкрикивает ее имя, и вокруг нас начинают суетиться фотографы:
— Сюда, Талья!
— Для «Ола», Талья!
— И вы, месье, улыбочку!
— «Хот-видео»!
— «Пари-Матч»!
— «Европа 1»: как вы думаете, у вас есть шансы на победу?
— Мадемуазель Стов, пожалуйста, комментарий для «Суар 3».
Я потрясен и готов сквозь землю провалиться, а она отвечает всем подряд. Я пытаюсь отступить, но она крепко меня держит, тащит прямо к объективам камер, как будто хочет меня им предъявить. Следом подходят другие девушки. Изис де Сез и Светлана влезают в кадр, обнимая нас с двух сторон. Улыбки до ушей, будто мы добрые друзья, настоящая семья. Я вспоминаю о месье Копике: для него я одинокий бедняга, аскет, который ложится спать в восемь вечера.
Наполовину скрывшись за пышной шевелюрой Изис, разглядываю профиль Тальи, которая вся сияет под вспышками. Ее пальцы сжимают мое плечо, и до меня вдруг доходит: уж не решила ли она засветиться со мной, чтобы дать толчок моей футбольной карьере? Видимо, она думает, что в футболе игроков набирают как в кино, посредством кастинга, и если можешь себя показать, значит, есть и талант. Торжествующая улыбка, с которой она выталкивает Изис из кадра, чтобы я попал под свет прожекторов, лишь подтверждает мои подозрения. Хотя, может быть, она пытается прикрыться мной, дать понять, что она в надежных руках, отвадить от себя таким образом приставал.
— Улыбайся, — шепчет она мне. — Это «Канал плюс».
Я улыбаюсь. В любом случае уже слишком поздно: завтра на тренировке придется объясняться.
Толпа напирает, опрокидывая металлические заграждения, телохранители с рацией в наушниках расчищают проход до красного ковра, локтями раздвигая толпу, чтобы мы могли спокойно пройти мимо выстроившихся в цепочку фанатов, которые протягивают девушкам фото для автографа, называя их кто «дорогушами», кто «шлюхами», а кто и «мадам».
В забитом до отказа холле Изис де Сез дает пресс-конференцию трем парням с диктофоном.
— Я занимаюсь этим не для забавы, не ради денег, а ради эстетики, красоты самого представления — я очень требовательна к себе — ради власти над мужчинами, которую дает мне тело, и состояния измененного сознания, в котором я оказываюсь, но эту мысль я разовью в своей диссертации.
— Говорят, ты себе на клиторе пирсинг сделала, можно посмотреть?
— Позвони моему агенту.
— Какая у тебя тайная сексуальная фантазия, Талья?
— Увидеть наголо обритого муллу в день освобождения афганских женщин[25].
Девушки переглядываются, в их взглядах сквозит солидарность, которая выше конкуренции, парни гогочут.
— Двадцать второй столик, — говорит нам администратор, надрывая наши приглашения. — Приятного вечера.
