Михаил Климов - Старый дом
– А если я не приму?
– Тогда я расстроюсь… – честно признался он. – Но я вам сейчас кое-что покажу, что, возможно, подтолкнет вас к правильному решению…
Он осторожно достал бабочку, нажал на невидимую крохотную кнопку возле булавки, и брошка… раскрылась…
– Ой… – выдохнула Надежда.
А бабочка так и осталась бабочкой, только теперь крылья ее были расправлены, сделаны из золота и несли по маленькому камешку – изумруду и бриллианту на каждом крыле.
– Откуда вы знали, как сделать это чудо? – спросила Надежда. – Ведь никто в магазине вам этого не объяснял, а самому догадаться невозможно… – она подняла на него глаза…
… в которых он вдруг уловил… ревность…
– Вы ее встречали там, в вашем мире… – догадалась она.
До этого он мучительно ломал голову, говорить ей или не говорить.
Теперь вдруг понял: если соврет, ничего не будет…
Никогда…
Появился официант, поставил на стол что-то вкусно пахнущее, начал говорить, объясняя, но, взглянув на их лица, исчез.
… он сам себе не позволит лгать этой женщине…
… или не позволит себе любить ее, если солжет…
– Там, в моем мире, – начал он, мучительно подбирая слова, – я много лет назад подарил эту бабочку, ну, или такую же, хотя сильно сомневаюсь, что это поточное изделие, одной женщине. Потом она стала моей женой, мы прожили много – пятнадцать лет, пятнадцать лет мучений. Развелись три года назад, потому что я понял – не выживу. Или попаду в больницу, или в тюрьму, или в желтый дом. В лучшем случае – на кладбище… Теперь этой брошки у нее нет и она ничего о ней не знает…
– Она вам изменяла? – тихо спросила женщина.
– Она была из тех дам, которые ничего не знают о существовании на свете каких-то других людей, кроме них… – так же тихо ответил он.
Надежда подняла бокал, кивнула ему и, пригубив вино, пристегнула брошку к своему платью.
А он отвернулся в сторону, чтобы она ничего не заметила.
На улице, что хорошо было видно через окно, стоял итальянский мафиози и читал газету.
38
Здесь автор в очередной раз остановился в недоумении.
В планах был большой рассказ об этом обеде: что ели, как веселились, о чем говорили…
Но вдруг подумалось, что делать этого не надо.
Ну, в самом деле, если описывать обед, то надо упомянуть несколько блюд, иначе это будет описанием не обеда, а свидания.
Что тоже неплохо, но исходим мы из задачи дать картину трапезы, а это много французских слов, в большинстве своем непонятных современному читателю.
Что это такое:
Ерундопель?
Галантир?
Серизовый?
А ведь это все присутствовало на столе, и названное только малая часть (не думайте, что Надин с Прохоровым такие уж проглоты – всего было много разного, но по чуть-чуть), а остальное наш герой и не запомнил. Да он и это-то не запомнил, просто автор подслушал и записал.
Так для чего рассказывать о том, что было когда-то и никогда не будет больше и никому, ни при каких условиях все эти галантиры попробовать не удастся.
Настоящие, я имею в виду, а не то, чем кормят сейчас, выдавая химию за кулинарию. Натуральные, чистые коровы, выращенные на луговых травах – давно вымерли…
Точно так же есть сомнения в том, чтобы передавать разговоры наших героев. Ну о чем могут разговаривать влюбленные, которые только что друг другу признались, хотя впрямую ни одного слова произнесено не было?
Да о чем угодно, причем чаще всего слова, произносимые, к тем, которые они слышат, отношения не имеют.
Ну, попробовали они продолжить игру «А у вас» только уже с положительной стороны.
– А у нас на Благовещенье, – сказала, улыбаясь, Надин, – не только птиц отпускают на волю…
– А кого еще? – не понял Прохоров. – Неужели собак и крокодилов? Они же кусаются…
– Да ну вас… Те, у кого есть деньги, приходят загодя к долговым тюрьмам, выясняют, кто сколько должен, а потом выплачивают их долги, и тем самым отпускают людей на волю…
– М-дя, – несколько кисло отреагировал наш герой, – в моей России давно бы уже договорилась пара ребят. Один другому, ничего не беря реально, написал бы расписку, тот пошел бы в суд, этого посадили бы. А на Благовещенье, когда какой-то благожелатель выкупил бы «должника», тот с кредитором указанную сумму бы и раздерибасили напополам…
– И у нас так иногда делают… – растерянно сказала Надежда…
Даже не поинтересовавшись, что же это за зверь такой «раздерибасили».
Тут Прохоров, как ни тужился, а ответ ей придумать не смог: не приходило в голову ничего, что сделала бы «его» Россия. Не просто человечество, не американцы или японцы, не СССР, который при всех своих недостатках что-то все же помнил и умел, а современная ему Российская Федерация.
Разве что теперь не всех за критику властей расстреливают…
Некоторых просто в тюрьму сажают…
Вот это достижение…
Есть чем похвалиться…
– Ладно… – сказала Надежда. – Давайте забудем… Поговорим о чем-нибудь другом…
Еще любопытным в их разговоре был один момент: Слава посоветовал своей даме что-нибудь почитать из поэзии, которую он купил в предыдущих магазинах. Понятно было, что «Ослиный хвост» должен быть Надежде далек, но нашему герою казалось, что Блок не Блок, а уж Цветаева такой женщине, как его подруга, скорей всего понравилась бы.
Надежда Михайловна согласилась и даже тут же за столом перепаковала книги так, чтобы все остальные оказались опять крепко «спеленатыми», а две поэтические книги – снаружи.
Вот, пожалуй, и все, что стоит рассказать об их торжественном обеде.
Не знаю, что ели и что пили Станиславский с Немировичем в тот памятный разговор, история сохранила нам только его итог, а не меню, но держу пари, что удовольствия от такого времяпрепровождения наши герои получили гораздо больше, чем два титана театрального искусства.
Расплатились (конечно, Прохоров), вышли, направились к Шибанову.
Здесь Надежда уселась в кресла – читать «Вечерний альбом» и «Стихи о прекрасной даме», а Слава принялся рыться в книгах.
Тут я опять пропускаю некоторую часть их занятий, которая в случае Прохорова никому, кроме дилеров не интересна, а в случае с Надей – пока не понятна и точно описанию поддается с трудом.
В самом деле, что рассказывать о том, как женщина читает стихи?
Важней был результат…
Примерно через час перед Славой возвышалась стопка книг. Точнее, стопок было две: в одной он собрал то, что собирался купить сейчас по уже известному нам принципу. Дешевое, легкое и дорогое там, в его России.
Куплено было:
Богданов, А. Цветность пера птиц. (Куплено за красивое название, коммерческого смысла не имеет.)
Бурдоне (де-ла), Л. Новейшее начертание о шахматной игре. (Ну, кажется и так понятно.)
Саншес (придворный медик). О парных российских банях, поелику споспешествуют они укреплению, сохранению и возстановлению здравия. (Книга, описанная у Смирнова-Сокольского и потому продать легко за приличные деньги.)
Горлов, Н. Полная история Чингисхана, составленная из татарских летописей и др. достоверных источников. (Эту тему все время требовали те, кто имел дело с Казанью и тамошними начальниками.)
Аксаков, К. Исследование о торговле на украинских ярмарках. (Редкое первое издание, в котором сочеталось три темы – классика, украинистика и торговля.)
На общую сумму восемнадцать рублей.
А вторая отложенная пачка – то, что требовало консультаций с Володей, потому что объем немалый – и физический и финансовый.
Прохоров попросил приказчика запаковать купленное, расплатился и направился к креслу, где Надежда за столом читала стихи.
– Ну и кто больше понравился? – спросил он.
– Блока я даже не успела открыть… – улыбнулась она, – а Цветаева… Прочитала вот это сначала и вроде хорошо: «Но почему была она печальной? Чего искал прозрачный силуэт? Быть может, ей – и в небе счастья нет?..» А потом как-то расстроилась – все такое детское… Но вот «Мука и мука» опять здорово…
– Это я – идиот… – стукнул себя по лбу Прохоров, – она и Цветаевой-то стала чрез несколько лет, это пока так – шалости, проба пера… Ну ладно, пойдемте, я придумаю, что вам дать почитать из Марины Ивановны…
Он подал Надежде руку и мельком взглянул в окно, а там все тот же «мафиози» на этот раз рассматривал витрину в кондитерском магазине напротив.
И у Прохорова судорожно сжалось сердце…
39
Он убрал протянутую руку, присел к столу.
– Что случилось? – не поняла Надежда.
Прохоров не успел ответить, потому что возле стола появился приказчик:
– Не хотят ли господа чаю?
Было ясно, что тут не трактир и чаем всех подряд не поят, но с другой стороны, совершенно понятно, что и на несколько тысяч рублей тут не каждый день покупают, а Слава отложил даже на большую сумму.
И сто рублей в задаток оставил со словами:
– Куплю не все, но много. Пусть полежит пару дней, а я подумаю…
Одни «Древности государства Российского» в таком виде – цельнокожаные переплеты работы Ро – стоили восемьсот, что немало, но там в его Москве разговор за такой экземпляр должен был начаться с двухсот пятидесяти тысяч долларов. Даже нет, так он должен закончиться, а начаться еще выше – с четырехсот, например.
