Ирэн Роздобудько - Лицей послушных жен (сборник)
Глаза были те же – лукавые и хитрющие. Они светились улыбкой. Знакомой улыбкой. Какое-то время мы изучали друг друга. Потом я медленно подняла голову. Он поступил так же. Не произнес ни слова. Разглядывал меня, даже я бы сказала – впитывал мое лицо этими лукавыми глазами.
Я смутилась.
Что мне сказать?
Все вылетело из головы.
Вот балда! Я же что-то должна была сказать!
Пауза была такая же, как и вчера, то есть тогда, когда он открыл мне дверь…
«Добрый день! Извините, что беспокою вас без предварительной договоренности…» Точно! Так я должна начать свою речь. Но на дворе вечер. А какая вообще может быть «предварительная договоренность», если я забралась в его квартиру самостоятельно, да еще и заснула, как у себя дома?!
– Я хочу есть… – сказала я охрипшим от сна и волнения голосом.
Произнесла это достаточно гладко, без привычного «заедания пластинки».
Он радостно улыбнулся (вокруг его лица, как и вчера, засветились тысячи сияющих фонариков!) и вздохнул с облегчением, как будто перед ним ожила восковая кукла.
Что он должен теперь сделать? Спросить, кто я, каким образом попала сюда. Попросить документы.
Проверить, все ли вещи на месте.
Он кивнул на мою руку:
– Это обручальное кольцо?
Я посмотрела на свой палец – на нем был надет бублик (обручальное кольцо, кстати, я никогда не носила).
Я засмеялась, уже зная, что он не будет спрашивать документы.
– Это волшебный бублик, – сказала я. – Им я открыла вашу дверь!
– Я люблю бублики, – сказал он.
– Знаю, – сказала я. – А кроме бубликов, у вас что-нибудь есть?
Он засуетился:
– Сейчас проверим! По крайней мере, в холодильнике вчера были яйца. Но я могу сгонять в магазин.
– Не надо никуда гонять. Обойдемся яйцами, – сказала я и добавила с улыбкой: – Если они там были… вчера.
Мы перешли в кухню.
Он засуетился, доставая из холодильника продукты. Вывалил на стол все, что там было, – сыр, яйца, масло.
Я заметила, что у него дрожат руки.
Он повернулся к плите.
Я смотрела на его спину, шею, очерченную двумя трогательными впадинками.
Он умело готовил яичницу, сковородка шипела и распространяла соблазнительные ароматы.
Мне показалось, что я наблюдаю все это тысячу лет.
– Почему вы не спрашиваете, кто я? – поинтересовалась я.
– Зачем? Если вы пришли – думаю, вы знали, куда идете…
Да, действительно, я это знала. Только не знала – зачем? Воды попить? Или увидеть его снова – без фланелевой рубашки и стоптанных тапок, таким, каким он был сейчас и… на той фотографии.
Похоже, я и вправду потеряла рассудок, ведь мне показалось, что я запросто могу подойти к нему и обхватить руками спину, прижаться к ней щекой, почувствовать ее тепло – и в этом не будет ничего противоестественного.
Никогда со мной не случалось ничего подобного. Чтобы вот так – сразу?
«С другой стороны, – мысленно улыбнулась я, – сегодня мне все позволено! Ведь, по большому счету, меня нет! Я бегаю где-то там, на даче у своих соседей, собираю цветы, ловлю бабочек и пью на ночь молоко…»
Дело было вовсе не в том, что мне захотелось весомого подтверждения присутствия в этом времени, или эксперимента, или защиты. Нет. Происходило нечто странное: я почувствовала себя так, словно давно жила здесь.
То же самое я ощутила, когда пришла сюда в первый, а вскоре – во второй раз, но тогда это чувство возникло на уровне подсознания. И временами выныривало как воспоминание об удовольствии, уюте, покое, заинтересованности, о каком-то непонятном щемящем чувстве в груди. Но никогда не доходило до ясных мыслей, а тем более действий.
Как сейчас.
А как же Мирось?! Это несвоевременное воспоминание неприятно кольнуло сердце.
Но другое ослабило напряжение: Мирось сейчас сидит где-то на крыше – или где, он говорил, любил пить вино с друзьями? – и понятия обо мне не имеет! Более того, он ходит со своей Томочкой, возможно, спит с ней, обещая жениться после института. Вежливый, правильный, ироничный, уверенный в себе Мирось, который всегда знает, чего хочет. Мирось, который, не колеблясь, сдаст меня в дурку, как только я расскажу о своем приключении. Нет, не буду думать о нем сейчас! Подумаю потом.
Сейчас же меня интересовало одно: чувствует ли этот чудак то же, что и я?
Размышляя таким образом, я не заметила, что в кухне все стихло – ни единого звука, даже сковородка перестала шипеть. Он замер, продолжая стоять ко мне спиной.
Не знаю, сколько прошло минут, пока я услышала его приглушенный, тревожный голос:
– Вы – здесь?..
Этого было достаточно, чтобы понять: чувствует!
– Может, перейдем на ты? – сказала я.
Он обернулся ко мне с улыбкой облегчения:
– Думал, что ты мне померещилась. Померещилась – и сбежала.
– В лазейку? – улыбнулась я.
– Что? – не понял он.
– Разве ты не знаешь? – лукаво сказала я и решила немного пошутить, повторив то, что недавно услышала в этой же квартире: – Есть гипотеза, что пространство совместно со временем имеет спиральное построение по временной координате… Это выглядит примерно так…
И я сделала то же, что делал он: оторвала от газеты полоску, нанесла на нее «ось времени», намотала на палец и проколола в одном месте зубцом вилки. Он смотрел на мои манипуляции широко открытыми глазами и молчал.
– Течение времени тянет нас в одном направлении – из прошлого в будущее, и мы бессильны даже притормозить в нем, – продолжала я, вспоминая и повторяя его же недавние слова, услышанные здесь. – Но если пойти перпендикулярно, попадаешь в лазейку и…
Глаза его расширились, он пошатнулся.
Даже показалось, что он теряет сознание. Это был прекрасный повод подойти и сделать то, что я хотела… Он крепко обнял меня. Я почувствовала, как сильно он дрожит и… как уютно быть в его объятиях.
– Ты… ты… сказала то, над чем я давно работаю, но не мог так точно и так просто сформулировать! Ты тоже в это веришь?!
Теперь я ответила совершенно уверенно:
– Верю.
– Это невероятно! И все, что происходит сейчас, – невероятно. Ты пришла ко мне… – Он осторожно взял мое лицо в руки, повернул к себе, и меня осветило таким светом, что я закрыла глаза. – Я знал, что ты придешь…
…Его прикосновения прорастали в ней, пускали корни, как деревья, оплетая и проникая в каждую клетку. И она медленно начала растворяться в нем, как сахар в стакане с водой. Таяла, теряла ощущение собственного тела, свое такое незаурядное «я», давний эгоизм брать и получать, прислушиваться только к себе. Все, все отпало.
Она стала невесомой, как свет.
Ведь он окутывал ее светом.
Она стала водой, ведь он окутывал ее теплыми волнами – и сам был, как море.
Она стала музыкой.
Ведь он играл на ней без единой фальшивой ноты.
Еще никогда у нее не возникало чувства такого неистового, почти нереального родства. Всегда что-то мешало – то запах чужого тела, то поспешность, с которой к ней прикасались, то какие-то специфические восклицания и словечки, раздражавшие ее. А здесь было полное ощущение сообщающихся сосудов.
Они просто перетекли друг в друга без какого-либо внешнего раздражителя.
Все, что он делал, было ради нее.
Только ради нее…
Она вспомнила, как в детстве падала в траву, обхватывала руками землю и чувствовала, как через переплетенные сосуды этой травы в нее втекает странное и неизвестное чувство полного слияния с природой, с чем-то более сильным и истинным, чем то, что можно высказать словами. Он дал название этому ощущению – дар любить. И все встало на свои места. Он сказал: «Есть – отношения, а есть – любовь. Отношений в миллион раз больше, чем любви». Она никогда не задумывалась над этим!
Действительно, все, что она видела вокруг себя – среди людей, – все, что казалось любовью, этим затертым и тысячу раз повторяемым словом, которое произносилось без единого сомнения на свадьбах и всяких семейных мероприятиях, по большей части оказывалось именно «отношениями». Семейными, дружескими, скандальными, устоявшимися, прагматичными, скоротечными, благородными, грубыми, докучливыми, внебрачными, деловыми, партнерскими, высокими и низкими, тяжелыми и легкими, зацикленными, эгоистичными, взвешенными, скучными, будничными. А любовь была просто любовью и не нуждалась в эпитетах…
7 июня, утро
«…Каждое мгновение с тобой – такое плотное, как капля воды, плавающая в невесомости. Не растекается, не падает вниз, не разбивается, не уплывает. Благодаря тебе я знаю одну важную вещь. Она открылась мне, как самая главная истина, как толкование Библии, как понимание всего сокровенного, что может быть доступно только избранным: теперь я знаю, что такое любовь. Как знаю и то, что ее сущность и смысл открываются далеко не всем. И не зависят от чего-то внешнего. Любовь – дар, который живет внутри каждого, но может никогда не раскрыться. Так и остается до конца жизни – какой-то мизерной, съеженной и даже лишней клеткой. Потому что ни один луч не осветил ее, не дал ей жизнь, не окропил живой водой. Я не видела никакой разницы между отношениями и любовью, как не видят ее миллионы других. Ты научил меня видеть эту огромную разницу. Отношения – длятся, любовь – живет. Она всегда свежа, никакая обыденность не может затянуть ее илом. К любви невозможно привыкнуть! В этом и состоит проверка, что у вас – любовь или отношения. Ты, именно ты, научил меня этому.
