Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)
Илья сморщился, прикрыл рот ладонью, замотал головой. Роман решил не досказывать.
Выехали за город, и водитель включил магнитофон. Из динамиков зазвучала песня группы «Золотое кольцо». Две старушки тут же стали подпевать:
Ты скажи, ты скажи,Чо те надо, чо те надо,Может, дам, может, дам,Чо ты хо-о-шь…
Илья с Романом смотрели в окна. Там, вдалеке, синели ели, а вдоль дороги были или пустоши, или торчали хилые голые деревца. Лежал сероватый снег, и не верилось, что здесь бывает солнечно, весело, растет трава, цветут цветы… Роману тошно стало смотреть, отвернулся. Кольнуло раскаяние, что уехал из дома, так глупо тратит выходные. И ведь не отдохнет к понедельнику… Достал из бокового кармашка сумки свой старый блокнот, стал листать.
Этот блокнот всегда помогал ему коротать время в очередях в детской поликлинике, во время длительной поездки в метро, на скучных литературных вечерах. Он путешествовал взглядом по страницам, вспоминал людей, чьи номера телефонов были когда-то торопливо записаны, но так и не понадобились, читал цитаты или собственные мысли, наверняка казавшиеся, когда фиксировал, очень важными и глубокими, но так, за редким исключением, не вошедшие ни в повести, ни в рассказы… Вообще, он замечал, что записанное на бумаге быстро отмирает в душе, а то, что остается в голове, не дает покоя годами и в итоге прорывается в текст.
Но читать запечатленное в блокноте было интересно. Интересно и как-то по-особенному грустно – словно возвращаешься в хорошее, невозвратное прошлое.
«Все, кто отпустил бороду, начинал со щетины.
Познать мир на современном уровне.
Цепляясь за ниточку сознания.
Ее мягкий журчащий голосок раздражал сильнее бормашины.
При виде счастливого человека всем стало скучно (А. Чехов).
Враги человека – его домашние (из Еванг.).
“Стреляться не с кем! Не с кем стреляться!” – провопил он и выстрелил сам в себя.
Побочки любви.
Хоть гирше та инше (укр. посл.).
Заговоривший человек должен быть выслушан.
Свиная щетинка на голове.
Неконтролируемое сочувствие.
Посмотри на Париж с Монмартра. Это же груда костей!»
Роман остановился на последней записи, вспоминая, его ли это собственная мысль или цитата. Скорее всего, цитата, но почему тогда не указан источник?.. Сам он однажды побывал в Париже – получил такую своеобразную премию за свою прозу: поездку в Париж на пять дней. И, глядя на город со смотровой площадки на Монмартре, вполне мог подумать, что здания – почти все белые, из известняка, – напоминают старые, выбеленные солнцем, запыленные ветром кости. Но, может, не подумал, а услышал это от стоявших рядом, тоже премированных поездкой, молодых писателей-острословов. Или вычитал где-нибудь у Перрюшо, у Мопассана, Селина, Гюисманса… Вот вставит куда-нибудь в повесть, а бдительный критик обнаружит и раструбит: «Это он украл! Ай-ай-ай!» А мысль-то хорошая, точная…
То ли на самом деле путь оказался короток, то ли блокнот помог, но Роман не успел истомиться в автобусе и даже удивился, что так скоро приехали.
В первый момент города не увидели. Лишь пятиэтажное здание рядом с автобусной остановкой, напоминающее то ли общежитие, то ли больницу. А вокруг только высокие сугробы.
Лишь затем стало ясно, что за сугробами скрываются домишки, заборы, навесы с поленницами.
Было непривычно тихо, хотя звуки, конечно, раздавались. Но главенствовала тишина, и она впускала в себя звуки, как гостей. Они не заполняли собой все, к чему привыкли Роман и Илья в Москве.
– Кла-ассно, – выдохнул Илья. – Сразу захотелось засесть, что-нибудь такое начать.
– Давай номер снимем в гостинице, и засядешь. В понедельник позвони в газету, скажи, что отпуск берешь на месяц. О твоей семье я позабочусь.
Посмеиваясь, грустновато пошучивая над своим писательским призванием, вспоминая Юрия Казакова, пошли по, видимо, одной из главных улиц в сторону вероятного центра. Расспрашивать жителей, где гостиница, где какие достопримечательности, не хотелось. Так шли, гуляя, оглядываясь по сторонам, стараясь впитать в себя новое.
По пути попалась избушка с вывеской «Кафе».
– Кофейку надо бы, – сказал Роман.
– Да, взбодриться…
Вошли, заказали кофе.
– А кофе нет, – удивилась такому заказу немолодая, но тугощекая, миловидная продавщица. – Чай есть, очень вкусный.
– Чай так чай. И… и можно, мы свои пирожки поедим?
– Да пожалуйста.
Стояли за высоким столиком, поглядывали в окошко на пустынную, покрытую спрессованным снегом улицу. Громко отхлебывали горячий, не из пакетиков, а из заварника, чай… Роману хотелось поговорить с женщиной, понимал, что поговорить нужно для работы – выудить сведения о городе, какую-нибудь, может быть, историю, но московская привычка не общаться с незнакомыми, мешала. Единственное, что пришло в голову, это задать дежурный вопрос:
– А снег-то давно у вас?
– Да уж с месяца полтора. В сентябре таял, а с октября – лежит, – охотно ответила продавщица.
– А в Москве слякоть и слякоть. И новогодние елки уже везде понаставили.
– Так вы из Москвы?
Роман как-то виновато кивнул, а Илья уставился в окно, обняв ладонями чашку с чаем. Так обнимают горячее намерзшиеся, наконец оказавшиеся в жилье или у костра таежники…
– Мы писатели, – объяснил Роман. – Решили вот съездить… Не были еще в Чухломе.
– У нас много чего интересного. И озеро какое, и монастырь, музей у нас есть, имени Писемского, тоже писателя. И обязательно чу́хломского, – продавщица сделала ударение на первом слоге, – карася попробуйте. Вку-усный!
– Чухломской карась… М-м, надо не забыть. Спасибо. – И Роман повернулся к Илье. – Что, пойдем?
Тот с детской завороженностью все смотрел в окно.
– Илю-ух, пора просыпаться.
– А?
– Пойдем дальше. Снимем гостиницу, достанем ручки и засядем.
– Нет, – не понял шутки Илья, – лучше погуляем.
– Ну жильем-то нам надо обзавестись. Вдруг сейчас толпа каких-нибудь художников подвалит, все места займет. Или уже.
– У нас зимой мало кто бывает, – серьезно сообщила продавщица. – Мы не Галич, где все время туристы.
Центр оказался буквально в ста метрах от кафешки. Рядок двухэтажных каменных домиков позапрошлого века с орнаментами из кирпичей (под кровлей кирпичи лежали уголками, над окнами – полукругом). Такие же домики были и в родном городе Романа, но там они перемежались с пятиэтажками брежневских времен, а здесь составляли единый ансамбль. Даже рекламных щитов не было, вывески же оказались скромны и тоже словно из далекого прошлого: «Цветы», «Продукты», «Ателье “Силуэт”», «Ткани», «Аптечный пункт». Немного даже удивляло отсутствие твердых знаков в конце слов и ятей.
Гостиницу нашли без посторонней помощи. Да и трудно было ее не заметить – выделялась размерами и своеобразием: первый этаж каменный, а второй – деревянный.
Оформление происходило долго. Женщина в окошечке тщательно, с удовольствием заполняла карты гостя, выбирала номер, что-то отмечала в своих бумагах. Даже поинтересовалась целью визита.
– Мы писатели, – сказал Роман. – Хотим изучить Чухлому.
– Чу́хлому, – быстро, но без раздражения поправила женщина, переставив ударение с третьего на первый слог.
– Да… И, может быть, что-то написать. Город-то, как мы уже успели заметить, симпатичный.
– Понятненько. Что ж, милости просим. – Женщина с приветливой улыбкой подала паспорта и ключ. – Чайник-то нужен?
– Что?
– Чаёк будете пить?
– Да-да, конечно! – закивал Илья.
Женщина всунула в окошечко железный электрочайник годов семидесятых.
– Только чаю у нас нет. – Роман глянул на Илью. – Нет?
– У меня имеется, – наклонилась куда-то вбок женщина. – По рублю за пакетик. Или вам заварки?
– Нет, лучше в пакетиках. Удобней. И сахару, если можно…
Комната была узкая, прямоугольная, без излишеств. Две койки, две тумбочки, стол. Выцветший натюрморт на стене.
– Ну ничего-о, – иронично покривил губы Роман. – Почти как в литинститутовской общаге.
Развеселила поделка-украшение на столе. Этакий букет, сделанный из пластиковых бутылок. Как-то причудливо они были порезаны, соединены, склеены – даже не сразу поймешь, что цветы, листья, стебли, сама ваза собраны из кусочков обычных бутылок из-под колы, газировки, пива.
Стукнув в дверь, вошла женщина с постельным бельем. Роман тут же спросил:
– А это кто у вас такой умелец?
Женщина глянула на букетик:
– Да дочка технички. А что, убрать?
– Нет-нет, наоборот. Прикольно.
Оставшись вдвоем, чуть-чуть выпили. Илья стал разбирать рюкзак. Там оказался кофр с фотоаппаратом, два спальных коврика, топорик, ножовка, бутылка водки, целлофановый пакетик с сухим спиртом.
– Зачем ты это набрал? – все удивлялся Роман.
– Вдруг что. Может, в лесу ночевать придется.
– Хорош пугать. Давай еще хлопнем по пятьдесят и рванем вдоль по улице. Двенадцатый час как-никак.
