Михаил Балбачан - Шахта
– Ванна готовая!
Федор пришел поздно, в одиннадцатом часу вечера. Евгений успел к тому времени прочесть почти целиком том Тургенева. Стол давно уже был накрыт, все остыло, а Люда не находила себе места и ворчала без перерыва. Друзья обнялись. Они не виделись с тех далеких времен, когда Федор Максимович преподавал студенту Слепко курс основ горного производства. У обоих накопилось много чего, что обязательно требовалось рассказать. Просидели до половины третьего. Пили коньячок. Людмила по-кошачьи свернулась в кресле и, позевывая, глядела на них восхищенными голубыми глазами. Поженились они всего год назад. В приоткрытую дверь балкона веял пропахший теплым асфальтом ночной ветерок, едва шевеля кисейную занавеску.
Евгений поднялся по привычке спозаранок, хозяева еще спали. Перехватив на кухне горбушку хлеба с солью, он отправился бродить по городу. Весь предстоящий день был совершенно свободен. Улица Горького, совсем такая, как в кино, привела его к Центральному телеграфу. Отстояв очередь, он отправил жене телеграмму, потом прошелся по Красной площади, задержавшись на несколько минут у Мавзолея, выпил стакан газировки с сиропом в ГУМе, затем по довольно-таки грязным закоулкам неожиданно вышел к Большому театру. «Завтра я буду здесь на „Евгении Онегине”, уже после всего», – гордо подумал он. Небольшой плакатик у ободранных старинных дверей действительно извещал, что завтра будет идти именно «Евгений Онегин». В маленькой, пыльной, ужасно затоваренной лавочке он приобрел два тома «Горной энциклопедии», потом пакетик кофе для жены в удивительном магазине, оформленном под китайскую пагоду и вдруг очутился на том самом вчерашнем бульваре, по которому ходил трамвай «Б». «Не такая уж она большая, эта самая Москва». В прекрасном настроении, церемонно раскланявшись с узнавшей его лифтершей, Евгений поднялся на пятый этаж. Дверь открыла сердитая Людмила.
– Садитесь немедленно обедать и пойдемте, у нас множество дел!
– Каких еще дел?
– Каких дел? – она возмущенно воздела ввысь наманикюренные пальчики. – Каких дел?! Вы, что, в этой вашей парусиновой курточке в Кремль идти собираетесь? Мы должны приобрести для вас приличный костюм, рубашку, ботинки…
– Ботинки у меня вполне хорошие!
Наталья их специально где-то раздобыла перед самым отъездом.
– Ну пусть их, ладно, черные и черные. Галстук… Возьмем Федин. Машина сейчас будет. Да, нам же еще нужно в наркомат, я из-за вас совсем забыла. И еще, вы меня, конечно, извините, но вам обязательно надо постричься!
– А что? – он взглянул на себя в зеркало. – Вроде ничего.
– Вроде вам давным-давно пора в парикмахерскую. Что бы вы делали без меня? – она задорно ткнула его кулачком в бок.
– У меня на все это денег не хватит.
– Ерунда какая! Это не имеет никакого значения! Федор Максимыч мне поручил, и я, кровь из носу, должна исполнить. Мое дело маленькое. Так что извольте слушаться!
В наркомате Федор познакомил его со множеством людей. Как ни странно, некоторые знали его по фамилии и задавали довольно острые вопросы о положении дел у них в тресте.
– Эх, жалко, наркома нет, – огорчался Федор.
Все это время Людочка отчаянно скучала в мужниной приемной. Зато остаток дня они провели в разнообразных магазинах, причем куплены были и туфельки для Наташи. Дело это оказалось непростым – Евгений был с пристрастием допрошен о росте и внешности жены, цвете ее волос и расцветке платьев. Под конец он был препровожден в парикмахерскую и там брошен. Вечером все трое опять долго разговаривали в полутемной комнате с приоткрытой балконной дверью.
Наступил тот самый день. Продрав глаза, Евгений обнаружил рядом, на стуле, выглаженный новый костюм, накрахмаленную сорочку, синий шелковый галстук и зеркально начищенные ботинки. Притихшая Людмила накормила его, как ребенка, завтраком. Федор, выйдя в пижаме из ванной комнаты, долго тряс ему руку и длинно, путано советовал что-то такое, совершенно не застревавшее в голове. Поташнивало. Хозяин уехал на службу, пообещав подослать к сроку машину.
Шофер довез его до Боровицких ворот. Один часовой внимательно рассмотрел его документы, другой объяснил, куда идти. Документы проверили еще два раза, пока он не очутился наконец перед длинным массивным столом. Строгая седая женщина отметила командировку и выдала белый картонный прямоугольничек, на котором типографским способом напечатаны были его фамилия и инициалы. Из просторного вестибюля награждаемых провели в гулкий, пустой зал, где им подробно объяснили, как себя вести и что следует говорить. В ожидании церемонии они расселись по своим местам в Георгиевском зале. Евгений оказался с краю в первом ряду и с любопытством провинциала принялся рассматривать стены и потолок.
Вышел Калинин, за ним тучный, сановного вида грузин с папкой и скромно одетая сутулая женщина. Михаил Иванович немного шепеляво зачитал по бумажке короткую приветственную речь, отметив заслуги награждаемых в целом. Живьем «всесоюзный староста» выглядел усталым, что понятно, но совсем не добрым дедушкой. Скорее, его лицо было желчным и злым. Стали вызывать по одному, начиная с награжденных орденом Ленина. Почти все, принимая награду, благодарили товарища Сталина, ЦК, и правительство, а кое-кто добавлял и самого Михаила Ивановича. Двое – комбриг и девушка-узбечка – зачитали довольно пространные тексты. У Евгения никакого текста заготовлено не было, поэтому он просто сказал:
– Благодарю вас, Михаил Иванович!
И добавил, что в его лице эта высокая награда получена всеми строителями шахты. И что благодаря неусыпной заботе товарища Сталина и Центрального Комитета они все готовы к новым, еще большим достижениям. И так далее. Вдруг он заметил, что Калинин вовсе не слушает его, а, похоже, просто ждет, пока он не уступит место следующему. Тогда Евгений умолк и сел на свой стул. Офицер справа уже прикрутил свой орден к кителю. Евгений раскрыл весомую красную коробочку. В складках белого шелка лежала орденская книжка, а поверх нее – орден Ленина, его орден! Непослушными пальцами он тоже привинтил его к лацкану. Когда награждение закончилось, все встали, спели: «Вставай, проклятьем заклейменный…» и во главе с Михаилом Ивановичем прошли в соседний зал, где совместно сфотографировались на память. Евгения опять поставили крайним в первый ряд. Калинин тепло пожелал всем дальнейших успехов и ушел. Напоследок их провели по Кремлю, потом – в Мавзолей. Евгений все время глупо улыбался и трогал свой орден. Военный, недавний сосед по залу, предложил отметить событие в ресторане новой огромной гостиницы «Москва». Но Евгений вспомнил, что у него, во-первых, совсем почти нет денег, а во-вторых, что его ждут.
На улице Горького все прохожие оглядывались на его орден. Лифтерша заахала и сама довезла его до квартиры, где Людочка с девчачьим визгом бросилась ему на шею. До вечера оставалась уйма времени, и они отправились в кафе-мороженое. Евгению понравилось. В общем, понравилось ему и в театре, хотя он не был таким уж меломаном. По возвращении, как выразился Федор, «обмыли это дело». Пришлось снимать орден и совать его в рюмку с водкой. Евгений не хотел, а они смеялись. В последний день, в субботу, он проехался из конца в конец на метро и побывал на ВСХВ. Метро действительно оказалось чередой сказочных дворцов, хотя «зажравшиеся» москвичи не обращали на это великолепие ни малейшего внимания. А вечером они втроем ужинали на открытой веранде потрясающего Речного вокзала, за городом, в Химках. Евгений чувствовал себя героем кинокартины. Если бы к ним подсели Орлова с Ильинским, он нисколько бы не удивился. На белых пароходах уютно светились окна кают. Аристократичного вида официант подливал шампанское из обернутой в салфетку бутылки...
В купе шумно ворвался Сергей Маркович, обремененный снедью и бутылками коньяка из вагона-ресторана. От него уже попахивало.
– Ну что? – водрузил он принесенное на столик. – А не перейти ли нам к делу, товарищи? Газеты никуда от вас не денутся.
– Есть! – Петр Иванович аккуратно сложил свою «Правду» и потянулся. – Давно пора. Погодите, у меня тут тоже кой-чего найдется.
Он извлек из чемодана две бутылки водки, курицу, хлеб и огурцы. В свертке у Евгения тоже оказалась вареная курица, еще теплая, а также пироги, яйца, коньяк и нарзан. Он сходил к проводнице за стаканами. От печки у тамбура вкусно пахло горящим угольком. Начать решили со скоропортящегося. Офицер налил себе водки, его попутчики предпочли коньяк. После официальных тостов выпили за здоровье друг друга, за награды, за жену Евгения – остальные были холостяками – и за все хорошее. Пошли еврейские анекдоты. Слепко очень не нравилось пьянеть, и он перешел на нарзан. Сергей Маркович вышел покурить. Евгений тоже вышел, попробовал трубку и отчаянно закашлялся. Петр Иванович, осиливший в одиночку обе свои поллитровки, но по-прежнему абсолютно трезвый, продолжал неторопливо закусывать. Темнело. Когда они возвратились в купе, офицер уже все прибрал. Он завернул объедки в газету и вынес, вернувшись с тремя стаканами крепчайшего чаю в раскаленных подстаканниках. Вагон приятно покачивало. Все трое чувствовали сильное расположение друг к другу. Ясно было, что встретились родственные души.
