Марина Ахмедова - Дом слепых
Люда с бабушкой вышли на его голос. Скрестив руки, сдвинув очки на нос, Варвара Яковлевна молча наблюдала за терзаниями зятя. Нервно обежав прихожую по часовой стрелке, он приблизился к бабушке и крикнул:
– Дайте двадцать пять рублей!
Бабушка сдвинула очки еще ниже, они теперь сидели, зацепившись за кончик носа, и продолжила буравить зятя глазами, проницательности в которых было на двоих – на нее саму и на слепую, уже схороненную дочку.
– Сашенька… – сказала она, смягчая буквы в имени зятя, отчего оно прозвучало как «Сащенькя», хотя мягкости в бабушке не было ни на грош.
– Двадцать пять рублей. Пальто. Кожаное. Для Люды. Варвара. Яковлевна… – задохнулся муж, отвернув сделавшееся тупым лицо в сторону и не глядя бабушке в глаза.
– Где ж это, Сащенькя, кожаные пальто за двадцать пять рублей отдают? – недоверчиво спросила бабушка.
– На рынке, – выдохнул он.
Нельзя сказать, чтобы дорога на его работу пролегала через рынок или хотя бы проходила вблизи от него. Чтобы попасть на рынок, Людиному мужу пришлось дать здоровенного крюка.
– А что ты на рынке делал? – спросила Люда.
В ответ муж прорычал что-то и снова нервно зашевелил ногой.
– Так даете двадцать пять рублей на пальто для Люды? – поставил он вопрос ребром, ладонью рассекая воздух у бабушкиного носа.
– Мне не нужно кожаное пальто, – сказала Люда.
Муж нетерпеливо махнул на Люду рукой и снова принялся смотреть в ту сторону, где на крючке висел бабушкин ридикюль. А бабушка, высоко подняв брови и еще ниже сдвинув очки – так, что теперь они уже держались на носу просто чудом, продолжала проницать в слои скотча, которых под ее взглядом на лице зятя становилось все больше. Наконец, она пожала плечами и, повернувшись в ту сторону, куда смотрел зять, сняла со стены ридикюль.
– Пальто так пальто, – проговорила бабушка, доставая из него кошелек.
Бабушка вынула из кошелька фиолетовую двадцатипятирублевую бумажку. Муж вырвал деньги у нее из рук и вылетел вон из прихожей, перепрыгивая через зонтики и саданув дверью о стену. Люда с бабушкой переглянулись.
– Мне не нужно пальто, – еще раз повторила Люда, но слова ее и на этот раз повисли в воздухе.
Бабушка пожала плечами.
В то время женские кожаные пальто начинали входить в моду. Нет-нет, а встречались Люде в городе женщины, гордо плывущие в коже тонкой выделки, а неизменный ветер трепал длинные полы, полы шумели и хлопали, будто крылья летучей мыши. Люда представила себя в таком пальто. Прекрасной черной мышью из какой-нибудь оперетты. До вечера она успела пройти в нем по всем стратегически важным местам их небольшого города, похлопать полами, вызвать зависть и восхищение. До возвращения мужа с работы мысленно успела сродниться со своим новым кожаным пальто, на которое была пожертвована бабушкина двадцатипятирублевка. Так что, когда муж вернулся, неся под мышкой взбученный тюк красного цвета, пальто успело превратиться во вторую кожу Люды.
Войдя в залу, не разуваясь, муж смахнул с дубового стола бабушкины спицы и клубки, водрузил на него тюк и торжественно посмотрел по сторонам, впрочем, не заглядывая в бабушкины глаза, пристально глядящие сквозь толстые диоптрии. Порывистым движением, словно фокусник, разматывающий рулон ткани, из которого на удивление публики сейчас выскочит кролик, голубь или голая женщина, он раскатал свой тюк по столу. Люда подошла ближе, чтобы разглядеть в нем свое кожаное пальто. Пальто в тюке не оказалось, тюк сам был пальто – чекистским кожаным плащом на кумачовой подкладке.
Муж осторожно взял пальто со стола, вывернул его, встряхнул и застыл, держа за плечи. Никогда еще бабушкины брови не принимали такой дуговой формы. Толстую, как будто носорожью кожу пальто покрывали многочисленные трещинки и белые прожилки. По всему было видно – пальто видало виды, включая взятие Смольного, пальбу из крейсера «Аврора» и, может быть, самого вождя пролетариата, чья лысина была отпечатана на двадцатипятирублевке, истраченной на него.
– Примерь, – обратился муж к Люде и, не дожидаясь ее согласия, набросил пальто ей на плечи.
Люда согнулась под тяжестью великой октябрьской революции.
– Хммм, – довольно промычал муж, отступая на шаг и обмеряя Люду глазами с головы до ног.
Одобрительно выпустив нижнюю губу, хмыкая, он ритмично кивал, давая понять, что в жизни своей ничего красивей не видел. Придавленная чекистским прошлым, Люда, спотыкаясь о тяжелые полы пальто, дошла до трюмо. Ее теперь ставшая неестественно маленькой голова торчала из широких квадратных плеч. Тело утонуло в толстой коже, и Люда казалось себе проглоченной черным потрескавшимся монстром неизвестной породы.
Муж подошел к ней и поправил воротник. Провел пальцем по белой вытертой полоске, идущей через грудь от плеча.
– Это от портупеи, – сладостно проговорил он. – Варвара Яковлевна, вы только посмотрите, как ей идет! – воскликнул он, впрочем, по-прежнему, не глядя в бабушкины диоптрии, а отступая на шаг, сложив руки на груди и любуясь.
Бабушкины очки совершили плавное скольжение по носу и, сорвавшись, повисли у подбородка. Бабушка тоже что-то хмыкнула, но Люда не смогла определить смысловую нагрузку этого звука. Кажется, в ней сейчас боролись два сильных чувства – любовь к старью и любовь к внучке.
– Я не буду это носить, – простонала из пальто Люда, и голос ее прозвучал глухо, как будто был вместе с ней похоронен в пуленепробиваемом кожаном гробу.
– А что тебе не нравится? – возмутился муж.
– Все мне не нравится, – подумав, сообщила Люда.
– Если тебе не нравится подкладка, так мы ее отпорем, и все. Скажите ей, Варвара Яковлевна… – муж обратился к бабушке, снова глядя в сторону от нее – туда, где находился балкон, забитый рухлядью.
Бабушка кивнула головой. Любовь к старью в ней пересилила.
– На помойку нужно отнести это ваше пальто! Вот что! – крикнула Люда.
Бабушка вернула очки на место и зыркнула на внучку через стекла, вдвое увеличившие ее глаза.
– Я те дам на помойку, – прошептала она. – Двадцать пять рублей – на помойку! Да я о таком пальто в свое время и мечтать не смела! В нем такие люди ходили, что ого-го! Сам Феликс Эдмундович в таком ходил! Вот дожила – теперь моя внучка ходить будет… Может, это оно и есть – пальто товарища Дзержинского. – Бабушка сжала сухие ладони и посмотрела на Люду мутными глазами.
– Да я… – Люда задохнулась.
Она представила себя, идущей по улице в этом кожаном гробу, и проплывающих мимо нее женщин в хлопающей тонкой коже. Представила взгляды, которые те бросали в пальто, будто комья земли в крышку гроба. И заплакала.
Тяжело переваливаясь, она подошла к шифоньеру, распахнула его, достала из него рыжий чемодан с фарфоровым чайником без крышки и сапогом, пара от которого была утеряна во время переезда из Рязани, опустила на пол, приподняла тяжелые, словно расстрельными гильзами набитые кожаные полы, и со всей силы пнула чемодан.
Сипло потянув носом, бабушка подлетела к Люде и оттолкнула ее от чемодана. Не выдержав веса пальто, Люда плюхнулась на пол.
– Я те покажу добро ногами пинать! Я те покажу – на помойку! Ой, Людка, дождешься ты… – Бабушка наклонилась к ней и погрозила пальцем.
– Варвара Яковлевна, не накапать ли вам валидола? – Муж бросил на Люду возмущенный взгляд.
Он взял бабушку под локоть и повел ее на кухню.
– Это же раритет! – бросил через плечо, и было непонятно, что он имел в виду – чемодан с чайником и сапогом, кожаное пальто или саму бабушку.
Люда поднялась с пола, сбросила с себя пальто.
– Ну и носите сами свой раритет! – крикнула она в кухню.
С этого дня и вела отчет эпопея о кожаном пальто. Муж приходил с работы, ужинал на скорую руку и бросался к пальто. Зажав в пальцах лезвие «Нева», он аккуратно спарывал кумачовую подкладку. Бабушка светила ему огромным фонарем, вынутым по такому случаю с балкона, и внимательно следила за движениями его пальцев.
– Осторожней, – говорила она в нос, и стекла съехавших очков покрывались испариной, – не рви подкладку, ей можно будет обтянуть табуретки на кухне.
На подкладку ушло несколько вечеров. Наконец, распаковав новую пачку лезвий, муж вынул одно, удовлетворенно хмыкнул и взялся за само пальто.
– Положь! – визгнула бабушка, когда тот нанес мелкий надрез на шов у полы.
– Варвара Яковлевна! Что ж вы так людей пугаете! У меня в руках лезвие, мог бы порезаться! – вздрогнул муж.
– Я те дам добро кромсать! Положь лезвие на место!
– Да будет вам известно, Варвара Яковлевна, что пальто нужно сузить! Оно Людмиле велико!
– Так и сузим, – согласилась бабушка.
– Но для этого его нужно сначала распороть и заново сшить! – Муж полоснул лезвием по воздуху.
– Ай-ай-ай, – бабушка приблизилась к зятю, вернула на место очки и посмотрела на него вдвое увеличенными глазами. – Ты на бабушку лезвиями-то не махайся. С бабушкой-то не спорь. Бабушка старше тебя, лучше твоего, поди, знает, как пальто товарища Дзержинского сузить для своей родной внучки.
