Джоанна Кингслей - Лица
— Вот мы и снова встретились, юная буянка, — улыбнулся он. — Сообщница дочери. Уверен, в своей хижине вы чего-нибудь да напридумываете. Хорошо еще, что бассейн закрыт и под рукой нет химической лаборатории.
— Папа! — упрекнула отца Лекс, а Жени неуверенно улыбнулась, не зная, как расценить его подтрунивание: как упрек или сказанное с одобрением.
— Заговоры дают хороший опыт, — он подмигнул дочери, но та нахмурилась и отвернулась. — Они в основе всего: бизнеса, деятельности правительства, искусства и науки — все людские предприятия зиждутся на них.
— Филлип, — Мег коротко рассмеялась. — Может быть, ты позволишь Жени распаковать чемоданы, прежде чем начнешь ее обращать в свою веру, — и повернулась к девушке. — Знаешь, Филлип у нас просто апостол. Может быть, Лекс тебе говорила, в ее отце пропал проповедник.
— Во мне? — переспросил Филлип с невинной улыбкой. — Проповедник? Да я проповедовал только собаке. Да и та сразу же засыпала, стоило мне начать.
Мег расхохоталась, Лекс тоже улыбнулась. Недоразумение, каким бы незначительным оно не казалось, было сглажено.
Их хижина располагалась примерно в семидесяти пяти ярдах от основного строения. Хотя она и была меньше, но обладала такой же атмосферой простого уюта. На первом этаже — гостиная, выполняющая функции и столовой, и кухни, на втором — две спальни, каждая со своей ванной. Все помещения, кроме ванных комнат, имели камины, и весь дом являлся образцом простоты и комфорта. Спальни под скатами крыши не были заставлены, но кровати оказались широкими — с бронзовыми основаниями и мягкими матрасами. В доме все было по делу, единственным украшением служили старые семейные фотографии и вышивки на стенах.
— Великолепно! — восхитилась Жени. — Ты даже не представляешь, какая ты счастливая.
Лекс сморщилась и уселась на Женину кровать, пока та распаковывала чемодан.
— Твоя мама похожа на тебя. Такая же простая. И очаровательная.
Лекс кивнула:
— Да. Знает, как держаться.
— Что ты хочешь сказать?
— Да ничего. Ты правильно сказала, она очаровательна, и все сходят по ней с ума. Она генератор всего: управляет домом, заботится о собственности, нанимает и увольняет, принимает большинство решений.
— А отец? — Жени развешивала вещи в простом деревянном шкафу.
— Я к нему и подхожу. Так вот: мама принимает решения, но они никогда не бывают важными — какие кусты посадить в саду, что приготовить на обед и не следует ли нанять еще одного повара. Или что-нибудь в этом роде. Все из повседневной жизни. А отец управляет фондом Вандергриффов — научными исследованиями, вопросами общественного благосостояния, множеством разных проектов. Занимается и другим, но фонд Вандергриффов его настоящее детище. Его решения влияют на мир, а ее… ну, она просто женщина у мужчины. Мамины решения не могут иметь большого значения, потому что они принимаются женщиной.
— Не понимаю, — пробормотала Жени, задвигая чемодан под кровать.
— Мама не была богатой, когда выходила замуж. Не вконец бедной — ее отец служил директором школы. Но в семье было несколько детей, а бабушка не работала, и других средств к существованию они не имели. За мужество за Вандергриффом стало основным событием ее жизни и ее карьерой. Очарование — составляющее ее работы — заставить всех ее любить: любой из людей может оказаться полезным мужу.
— Ты ужасно цинична, — поразилась Жени. — Так нехорошо говорить.
— Наверное. Забудем об этом, — Лекс внезапно потянулась к Жениной руке. — Может быть, я плохая. Но дело в том, что для них все так просто. У них тысячи друзей, их приглашают на множество вечеринок и всяких других вещей, так что они не могут пойти и на каждую десятую, а я будто вовсе незаметна или, по их, — ужасная, непривлекательная поросль, о которой никто не хочет и знать, — она взглянула на Жени, и на ее лице отразилась боль. — Пожалуйста, оставайся моей подругой. Навсегда.
Жени сжала ее руку.
— Ты словно моя сестра.
— Сестра, — повторила Лекс, горько покачала головой и встала. — Пойдем-ка вниз, разожжем огонь и выпьем пива. А ты мне расскажешь все сплетни о нашей школе.
Рождество планировали провести как семейный праздник. Это означало, что ждали Пела — брата Лекс, их бабушку по материнской линии и младшего брата Филлипа — дядю Генри, губернатора штата Нью-Джерси, с семьей и сестрой жены.
Двадцать третьего декабря в Топнотч с бабушкой приехал Пел. Роза Борден была такой же сухопарой, как и дочь, и безостановочно говорила. Овдовев пять лет назад, она все еще не привыкла жить одна и воздавала за свое одиночество необыкновенной общительностью, когда оказывалась среди людей. Ей не хватало компании, чтобы потрепаться, и на первого она накинулась на своего высокого симпатичного внука. Когда Жени встретила их впервые, бабушка цеплялась за руку Пела.
Пел возвышался над ней и над матерью тоже, несмотря на ее почти шесть футов роста. Такой же сухопарый, он обладал телом, вытянутым, словно леденец, к которому приделали руки и ноги.
Идя навстречу Жени, он споткнулся, но тут же выпрямился.
— Вот и ты, наконец. Рад познакомиться.
— И я тоже, — промямлила Жени. То как он на нее посмотрел, подсказало девушке, что ее фланелевая рубашка расстегнута на лишнюю пуговицу. Рука инстинктивно поднялась, чтобы поправить воротник.
Пел по-прежнему улыбался ей:
— Когда мне сказали, что ты из России, я представил тебя трактором. Не думал, что советские девушки могут быть такими женственными. Хоть меня и учили другому, приходится признать — Советы нас обогнали, — Жени уже знала, что он был выпускником Школы международных отношений Вудроу Вилсона в Принстоне. Ему исполнилось двадцать два года, и, кажется, он с ней заигрывал!
— Американцы, — смело отвечала она, глядя на него снизу вверх, — первыми коснутся Луны. Просто дорастут до нее, — и обрадовалась его ответному смеху.
Девушка поняла, что его речь схожа с речью сестры. Слова очередями вылетали изо рта, словно он их не мог удержать.
— Какая симпатичная девушка, — заметила Роза Борден, хмурясь на внука. И к Жени: — Тебе понравилась Америка?
— Отпад, — Лекс прыснула за ее спиной, а Пел осклабился и кивнул. Но заметив замешательство на лице старой леди, Жени тут же поправилась. — Очень. Америка — замечательная страна.
— Мы рады людям со всего света, — строго сказала Роза Борден, — готовы разделить с ними американский идеал — равные возможности для всех, а значит, предоставить…
— Да, да, мама, — перебила ее Мег, подавая ей стакан бурбона, — Жени — подруга Лекс по школе Аш-Виллмотт.
— Вот как, — то ли из-за напитка, то ли от громкого названия школы голос женщины прозвучал мягче.
Вошел Филлип, и мать Мег издала радостное восклицание, потом бросилась к нему. Он расцеловал ее в обе щеки:
— Как хорошо, что вы приехали, мама!
— Ты знаешь, как давно я у вас не была?
— Три месяца? — предположил Филлип.
— Четыре! — торжествующе поправила его теща. Филлипа она обожала почти так же, как Пела, и иногда при Мег удивлялась вслух: «Что это его подвигло жениться на ней?» Он был быстр и могуществен — мужчина, способный держать мир на своих плечах и нести его куда угодно. Роза чувствовала, что понимает его лучше, чем жена.
Она считала себя мудрой женщиной и полагала, что если мужчина совершил ошибку или вел себя недостойным образом, то это просто оплошность, но если точно так поступала женщина, то это уже называлось глупостью. За все время пребывания в Топнотче Роза Борден так и не нашла времени поговорить с Жени, хотя частенько ей и замечала:
— Нам надо немного потолковать, Расскажешь мне о своей жизни там.
Пел, напротив, все праздники умудрялся быть подле Жени. Уже на следующее утро он попросился с девушками на прогулку, но Лекс твердо заявила, что это их личное предприятие.
Генри Вандергрифф и Люси Калисл прибыли накануне Рождества. Губернатор был республиканцем — единственным в их традиционно демократической семье. Приверженность Вандергриффов демократическим идеям, и особенно Новому курсу Рузвельта, была необыкновенной среди влиятельных людей их достатка. Но демократами они оставались лишь до того момента, когда Генри, сын Джона Вандергриффа III и его жены Селены, не достиг возраста, позволяющего голосовать, и не зарегистрировался у республиканцев. В 1958 году по стране прокатилась волна поддержки республиканского президента Двайта Д. Эйзенхауэра, и Генри оказался в кресле губернатора.
На выборах в ноябре его братья поддерживали Джона Ф. Кеннеди, внеся существенную лепту в его предвыборную кампанию. Но несмотря на политические разногласия, Генри стремился поддерживать с ними хорошие отношения. Особенно он восхищался Филлипом, которого считал блестящим и непредсказуемым, благодаря его широкому кругу интересов. Филлип всегда добивался, чего хотел. Даже если его планы казались нереальными — по крайней мере Генри — он умел проталкивать свои идеи в жизнь. И следить, чтобы их как следует реализовывали.
