Эндрю Шон Грир - Невероятная история Макса Тиволи
Что же касается новой личности, Эсгара ван Дэйлера, то мне не привыкать играть чужие роли. Например, отца. Моего молодого отца, который, улыбаясь, стоял в прекрасных садах его юности, глядел на девушек, кормил лебедей, — моего датского отца в те счастливые годы, когда он жил под своим именем. Эсгар ван Дэйлер. Я в любой момент мог заявить свои права на это имя. В конце концов, я и впрямь веду жизнь святого-отшельника, как и все блаженные. И я считаю необходимым вернуть миру тех, кого он потерял.
Я стал самым счастливым человеком на земле. Кому еще судьба дарила возможность на вторую попытку в любви? Все происходило как в восточной сказке: спрятавшись в собственном теле, я мог приблизиться к своей возлюбленной — которая никогда меня не узнает и не поверит, даже если я во всем признаюсь, — и мог вновь попытаться завоевать ее сердце. Неузнанный, помолодевший, я мог использовать все, что знал об Элис, дабы заручиться ее расположением. Судя по визитке, дома Элис бывала по средам и пятницам. Какими же бесконечными казались дни до той среды! На этот раз все будет по-другому. На этот раз я заставлю Элис полюбить меня.
Ее дом я нашел довольно быстро, очень при этом удивившись. Элис говорила об удачной ситуации на Клондайке, и все же я не ожидал увидеть двухэтажный особняк на Ван-Несс-авеню, да еще украшенный столь пестрым орнаментом. Здание встретило меня белоснежными колоннами, гирлянды пышных украшений обвивали окна и арки, увенчивались колонны тем, что архитекторы ошибочно называли бельведером. Я так и замер перед входом со шляпой в руках; я-то думал, что полностью изучил свою старушку Элис и ей уже ничем меня не удивить. Однако ее дом почему-то меня расстроил. Неужели, разбогатев, Элис сама выбрала такое жилище? Я не сноб и все же полагал, что наш дом в Саут-Парке представился бы ей потерянной сказкой, созданной моим дедушкой в старинном элегантном стиле навеки исчезнувшего прежнего Сан-Франциско. Каменный дом в современных завитушках. Невозможно было представить Элис, живущую, словно Иона, во чреве каменного кита. Я подумал, что она, будто дочь разорившейся герцогини, станет работать, дабы выкупить семейные ценности, еще в детстве отданные под залог: серебро, мебель, картины. Что подобно многим из нас, людей печальной судьбы, она попытается воскресить прошлое.
Мне пришлось долго вглядываться в средневековую резьбу на двери, пока я не обнаружил электрический звонок — он заменял голову одного из святых. После краткого ожидания в дверях появилась полная негритянка с таким широким лицом, будто по нему только что ударили сковородой.
— Да?
— Вдова дома?
— Кто?
— Вдова.
Негритянка попросила меня подождать и оставила в холле одного. Я присел на грубую скамью и поспешно просмотрел визитки на подносе — раньше приходило всего несколько евреек и больше никого. Значит, по крайней мере, мне не придется сидеть на стуле, нагретом другими мужчинами побогаче и посимпатичнее. Ну хоть какое-то преимущество. Затем я воспользовался роскошной возможностью осмотреться. Внутреннее убранство отличалось спокойствием и в то же время странной противоречивостью: шкаф со стеклянными дверцами ломился от старых, потрепанных книг, и хотя канделябр явно был электрическим, холл освещался, как я теперь заметил, довольно неестественным розовым светом керосиновых ламп. Горничная вернулась и уставилась на меня, жестами приглашая пройти в комнату. Я улыбнулся и кивнул.
Легкими движениями, которые все мы делаем, когда хотим сделать себя как можно привлекательнее, я гордо выпрямился, поправил манжеты, проверил сюртук и туфли. После чего вошел в гостиную, где и пережил второй шок за день. В кресле с кружевной виньеткой в волосах сидела моя первая любовница — вдова Леви.
— Вы из клуба?
— Простите?
— Я же говорила, что заплачу только половину взноса. Ради всего святого, я ведь не играю в теннис и не посещаю бассейн. Представляете? Старушки плавают в бассейне, как застарелые кильки в бочке. Я лишь хожу на ежемесячные обеды, где ем лишь суп да рыбу.
— Я не из клуба.
Миссис Леви лукаво улыбнулась и поднесла палец к щеке.
— А жаль. Им следует набрать побольше привлекательных юношей вроде вас.
Она постарела. Волосы посеребрила седина, многие кудрявые локоны, собранные на затылке, выделялись более светлым цветом и явно были накладными. Сложная конструкция венчалась кусочком старых кружев, раньше женщины надевали такое, когда покидали мир красоты. Миссис Леви перестала носить корсет, и многочисленные оборки на корсаже платья скрывали тело, сильно отличавшееся от того, которое я обнимал в саду много лунных ночей назад. Миссис Леви определенно наслаждалась привилегиями возраста и могла вкушать любую пищу, нисколько не переживая из-за фигуры. На шее сияло жемчужное ожерелье, мясистые мочки ушей оттягивали серьги, тяжелые, как у африканской королевы. Лицо казалось более широким, чем я его помнил, щеки пылали искусственным румянцем, нанесенным, видимо, по привычке; тяжелые веки оттеняли глаза, а губы стали такими тонкими, что я с трудом вспомнил их нежный шепот. Признаюсь, я испытал отвращение. Миссис Леви утратила свою красоту. В Саут-Парке она одевалась идеально для своего возраста, однако теперь миссис Леви, похоже, устала от чопорного, сдержанного стиля и превратилась почти в пародию: наполовину — одряхлевшая куртизанка, наполовину — графиня. Я понял, что причудливый дом — ее выбор, ее вкус. Наверное, все мы рано или поздно достигаем возраста, когда утрачиваем воображение.
— Вы мама Элис?
— А-а, так вы ошиблись вдовой? Все мы тут вдовы. Даже Бисти, спаси Господи ее душу, уже пять лет вдовствует, ее муж погиб в аварии на одной из шахт Джорджии. Поразительная женщина.
— У вас милый дом.
— Вздор, но комнаты мне нравятся, я редко их покидаю — не хочется видеть дом снаружи. Не пугайтесь, молодой человек, вам не придется долго болтать со старухой, Элис сейчас придет. Я отправила ее переодеться, раз гость — мужчина.
— Что вы, я восхищен беседой с вами.
— Прекрасный юноша восхищен! Мое сердце трепещет в груди. Ну прямо Шекспир, ей-богу.
Я едва переносил ее кокетство, видя ресницы, с которых от полного надежды хлопанья слетала краска. И все же я находился в безопасности — миссис Леви меня не узнала.
— Как ваше имя? — поинтересовалась она.
— Эсгар ван Дэйлер.
— Вандэйл…
— Ван Дэйлер. — Вандоллар.
— Ван Дэйлер.
— Милый, подобные пустяки меня не интересуют. Мы раньше не встречались? Впрочем, пока Элис не пришла, скажу откровенно.
— Я весь внимание.
— Прежде всего, Элис чистокровная еврейка. Я не потерплю, чтобы вы увлекли девочку, а потом бросили из-за ее происхождения.
— Кровь ничего для меня не значит.
— Кроме того, все мои сбережения перейдут еврейскому образовательному центру, и так захотела сама Элис. Она верит в будущее колониальных колледжей, да и я, надо сказать, тоже. Я говорю откровенно, мистер Доллар. Элис получит лишь драгоценности, которые сейчас на моей скромной персоне.
— Ну и замечательно.
— Замечательна? Я? Что ж, спасибо, конечно, — хихикнула миссис Леви, — однако если вы хотите разбогатеть, то избрали неверный путь.
Тут я непростительно ошибся. С беззаботностью магазинного воришки я сказал:
— Должен сказать вам, миссис Леви, я тоже небогат. Я самый обыкновенный клерк и служу у Бэнкрофта.
У миссис Леви тотчас пропала охота к шутливому флирту. Передо мной появилась вдова с разбитым сердцем, пишущая горькое письмо своему любовнику.
— У Бэнкрофта? — переспросила она. Каждая морщинка на ее лице наполнилась болью, и только в глазах светилась не то забытая ярость, не то особая надежда, так хорошо мне знакомая. Поразительно, люди почти ничего не забывают. Миссис Леви тщательно подбирала слова. — Я знала одного человека, который там работал. Правда, еще до вас.
— Кто же это?
— Мистер Тиволи. Мистер Макс Тиволи.
— Макс Тиволи, — повторил я.
— Вы слышали о нем?
Клянусь, я чуть не сказал ей правду. Я чуть не сознался, чтобы вымолить прощение, и, возможно, поступи я так, сумел бы избежать многих ошибок. Однако я пошел другим путем. Я сказал ей то, что она хотела услышать.
— Он умер до моего прихода.
— А-а.
— Говорят, его убили.
— Жаль. — Миссис Леви чуть не улыбнулась, но мигом вернула лицу прежнее выражение. — Мне пора умолкнуть — дочь пришла. Оставим наш разговор в тайне. — Обрадовавшаяся моей смерти женщина отвернулась и воскликнула: — Господи, Элис, во что ты вырядилась?
Жаль, я не запомнил всех деталей того утра. Сначала мы сидели в гостиной и обсуждали политику, Элис разгоряченно излагала свою позицию, пока миссис Леви не повернулась к ней со словами:
— Вдова Кэлхоун, выметайся из этого дома, компаньонка тебе ни к чему.
