Михаил Климов - Другая дверь
Политик? Гельмут Коль?
А что?
Вполне подходяще…
Большой по размеру, великий немец, который объединил Германию, вполне симпатичный для Прохорова. И возраст подходит, он должен быть где-то начала тридцатых годов, а значит, Слава догнать его никак не мог.
И Гельмут на слух гораздо приятнее, чем Гюнтер…
Наш герой поднял голову и посмотрел на несколько ошалевших от такого долгого ожидания «шведа» и Песю.
И назвал свое новое имя и фамилию.
Вот так и стал Вячеслав Степанович Прохоров Гельмутом Колем.
А также Сысоем Амвросиевичем Задостойным…
Причём одновременно…
36
«Володь, привет…
Привет и вам, Маринка и дети…
Писать очень трудно, брат, но не потому, что мы такие писатели, а потому что рука привыкла к клавиатуре, а не к ручке и сегодня, то есть вчера, которое далёкое завтра, мы, пожалуй, только сумму прописью и подпись собственную и выводим рукой…
Уже эта моя сентенция послужила тебе доказательством того, что это я, но верхняя фраза – импровизация, а домашняя заготовка этого доказательства – автограф Цветаевой Надежде Мандельштам.
Кто ещё, кроме твоей семьи и меня, да самой Надежды об этом знает?
Ну, то-то…
Как я здесь очутился, почему в Берлине, но к вам на Лейбниц не пришел – очень долгий рассказ.
Который при встрече…
Как я тебя нашёл?
Прочитал в твоей книжке, ты её напишешь через несколько лет и там будет упомянуто, что второго января четырнадцатого года открылась твоя кафедра в Крайстчерче и ты стал там деканом. Много смеялся твоему рассказу о том, как всё это было…
В общем, я здесь, без языка, без знакомств, хотя, вру, некоторые уже завёл, и почти без денег…
Нет, конечно, я как-то устроился и не голодаю, даже собираюсь одеться приличней, но не уверен, что мне хватит моих ресурсов, чтобы добраться до вас.
Поэтому, пожалуйста, вышли мне по три тысячи марок (надеюсь, если я не получу твоих денег, они вернутся отправителю) в два банка на разные документы».
– Песя, – прервал письмо Прохоров, – спроси у них (имелись в виду почтовые служащие), какие тут ближайшие крупные банки…
– Зачем мне спрашивать? – удивилась и даже несколько обиделась старуха. – Я что, читать не умею? Я что, мимо них каждый день не хожу? Вот тудой, на той стороне, за нашим домом на Песталоцциштрассе – «Коммерцбанк», а вот сюдой на Лейбниц – «Дрезденер»…
– А он уже есть? – удивился наш герой.
Там, в прошлой жизни, он пару раз проводил какие-то операции через этот банк.
– Он всегда есть… – назидательно сказала Песя.
«Не всегда…» – подумал Слава, который точно знал, что недавно там, в прошлой жизни, как раз «Коммерцбанк» и поглотил «Дрезденер».
– А банка Мендельсона тут поблизости нет?
Спросил наш герой, потому что совсем недавно всё в той же прошлой жизни читал книгу о капиталах российских императоров и там узнал, что они свои германские деньги держали именно в этом банке.
– Не… – Песя отрицательно покачала головой. – Мендельсон здесь есть, но он сапоги шьёт, а дочь его – горизонталка…
– Что это – горизонталка? – спросил Прохоров.
– Шалава, шлюха она… – возмущённо объяснила старуха. – Мужиков пользует… – и подозрительно спросила: – Тебе нужна?
– Нет, спасибо… – сказал Слава.
А про себя добавил:
«Ну что, выпендрился, поблямкал медалями? Рассказал всем, какой ты умный и начитанный?»
И вернулся к письму:
«…В «Коммерцбанк» на Песталоцциштрассе, на фамилию (только не надо ржать) Сысой Амвросиевич Задостойный. А в «Дрезденербанк» на Лейбницштрассе – на имя Гельмут Коль. Это тоже я и опять же прекрати гогот, я потом объясню, почему так получилось…
Очень по вам по всем скучаю; где Надежда, не имею ни малейшего представления. Если всё будет хорошо и доберусь до вас, начну её искать…
Почему-то есть надежда, что с Надеждой ещё встретимся…
Письмо это, как говорят на почте, будет идти в ваши Палестины полтора месяца, так что не удивляйся, что я отправил его декану ещё до того, как он придумал стать деканом.
Целуй Маринку и детей, тебя просто обнимаю.
Ваш Слава…»
Зачем он просил отправить деньги на два разных адреса и имени, он и сам не понимал.
Как говорится – знать, где шлепнуться – соломки подстелить. Наверное, поэтому, хотя понятно, что тут никакой соломы не напасёшься…
Он запечатал конверт, наклеил марки (их понадобилось несколько на такой дальний путь) тщательно надписал адрес.
Песя Израилевна внимательно следила за ним, наверное, ей уже надоело ждать, и она спешила выйти из душного помещения в светлый мир. Она забрала письмо у нашего героя, отнесла конторщику. Тот посмотрел на адрес, покачал головой с уважением.
А очутившийся рядом наш герой зачем-то купил три русские газеты. Все они были позавчерашние, в той прошлой жизни Прохоров газет давно не читал, а вот тут поди ж ты, взял и купил.
– Зачем? – удивилась Песя. – Я бы тебе газет, сколько хочешь, принесла…
– Старых? – догадался Слава.
– Да какая разница? Все равно бумага…
– Разница есть… – он не стал объяснять ей, в чём.
– Ну, теперь куда? – спросила старуха у Прохорова.
Вообще-то он собирался по адресу, данному ему вчера лысоватым. К поляку, который торгует старыми книгами и русскими тоже…
Но перед этим, хотел он или нет, надо было, чтобы не обидеть мадам Шнор, тащиться к её другу Давиду.
Однако, пока они сюда шли, у Прохорова возникла ещё одна идея. И фразу «даже собираюсь одеться приличней» он написал в письме не просто так.
Дело в том, что он начал ловить на себе несколько недоуменные взгляды окружающих. С одной стороны – Песя явно не из высшего общества. С другой стороны, ведёт он себя так, как будто имеет право. С той же стороны – народ здесь всё видит и помнит, а ресторан «Клаузевиц» совсем не далеко и если кто-то заметил его, Славу, оттуда выходящим или входящим, или официант тут же и живёт – вообще ничего непонятно. Опять же, с другой стороны – одет он, мягко говоря, не солидно, а проще, как опустившийся человек, по терминологии его времени – бомж.
Но с бомжами – разговор особый. Ему никогда не предложат в магазине приличную сумму за принесённый товар, просто рука не поднимется… А Прохоров, как мы знаем, собирался кое-что в магазин принести…
Похоже, надо менять наряд, чтобы можно было с поляком хотя бы разговаривать на равных.
– Песя, – спросил, намаявшись в метаниях между тем и тем, наш герой, – где здесь приличные люди покупают себе костюмы?
– А чем тебе не нравится твой? – возмутилась старуха. – Отличный костюм, просто хоть сейчас на свадьбу…
– Песя, – жёстко повторил Прохоров, – где здесь приличные люди покупают себе костюмы?
– А приличные люди, – обиделась она, – себе костюмы не покупают, а шьют…
– Тогда пошли туда, где их шьют… – сказал Слава. И, чтобы подсластить пилюлю, добавил: – А потом к твоему Давиду…
37
Костюм он себе заказал.
Любимые джинсы здесь не носили (вообще не ясно, изобрели их уже или нет) поэтому пришлось вернуться в детство, скорее в юность, когда американские штаны были дефицитом и гордостью, а обычные брюки – униформой.
Ещё к костюму прибавили три рубашки, несколько манжет и воротничков, а также белый жилет, сказали, что для приличного джентльмена так нужно. А поскольку Слава собирался таким образом себя представлять, то и выхода у него не было.
В конце аудиенции Прохоров отозвал Якова (так звали портного) в сторону и показал ему свои трусы, конфиденциально попросив, чтобы сделал хотя бы три (лучше пять) штук таких.
Вспомнился роман Стругацких «Трудно быть богом», где герой, человек с другой планеты, вводит в средневековый быт города носовые платки, просто как бы случайно обронив один такой во время какого-то приема. И платки такие (и их разнообразные модификации) скоро стали частью быта в этом городе, их стали носить все, кто мог себе позволить, конечно…
Интересно, получится ли и здесь такая история с трусами? Герою Стругацких это не удалось, потому что для выполнения подобной цели нужно было переспать с какой-нибудь светской дамой, а он ими брезговал… Вряд ли и здесь эта разновидность мужского туалета победит, хотя Яков явно будет её теперь пропагандировать. Просто у кальсон по сравнению с трусами есть одно явное преимущество – они теплее, а температурный режим, судя по запаху некоторых обитателей окружающих домов, для них является определяющим.
Как бы там ни было – сторговались они с мастером на трёх днях и тридцати пяти марках, из коих десять были уплачены в качестве задатка или аванса. Так распорядилась Песя Израилевна, которая и вела всю торговлю, поскольку Яков ни слова не понимал по-русски. Наш герой был уверен, что из этих тридцати пяти сторгованных марок, как минимум, пять пойдут его квартирной хозяйке.
– Теперь к Давиду… – сказала она, когда они вышли из подвала.
Почему-то все её заведения находились в подвалах. Наш герой смутно подозревал, что «Шнейдер Шнейдерман», к которому он предложил обратиться, был бесповоротно отвергнут именно по тому признаку, что мастерская его находилась на первом, а то и на втором этаже.
