Макс Фрай - Русские инородные сказки 2
— Вот, прилетела вас проведать. Как вы тут, мамочка? А я-то старая совсем стала, негодная к жизни, уж к вам пора скоро. Потеснитесь немного, пустите дочку к себе?
Родители молча и строго смотрели на нее с черно-белых фотографий.
Ольга Николаевна тоже немного помолчала.
— Одиноко мне здесь, — неожиданно для себя самой пожаловалась она, — Все подружки мои умерли. Гарику своему я только в обузу. Так, забежит и дальше — ни порасспросить, ни поговорить с ним. Ни братьев, ни сестер не осталось. Колю зарезали в сорок шестом, шел с мясокомбината, на хулиганов наткнулся. И взяли-то два рубля только. Сенька спился, Катюша от заражения крови сразу после войны, про Анечку вы и сами знаете.
Она заплакала.
Вокруг было тихо-тихо, только большая серая ворона расклевывала что-то рядом, кося глазом в ее сторону. Ольга Николаевна поплакала немного, да и и стала собираться. Завернула веник в целлофан и запрятала его за памятник. Уж было собралась сесть на ковер, как вспомнила, что не спросила у родителей совета.
— Куда полететь-то мне? — спросила она могилку, но ответа не дождалась.
Обратно ковер летел тяжелее и медленнее. Ольга Николаевна задремала, проснувшись лишь когда они пролетали над большим шоссе.
— Не иначе, третье транспортное, — подумала она, — Все строят, строят.
Дома она повесила ковер на батарею сушиться и легла спать, даже не поев, так обессилил ее долгий полет. Среди ночи она вдруг проснулась, как будто кто-то толкнул и глаза открылись сами собой. Дом спал, только где-то внизу в стенах гудели водопроводные трубы. Ольга Николаевна опустила ноги на пол и села на кровати, пытаясь вспомнить, что же ей снилось. Ее лоб горел, а губы пересохли, как при гриппе. Фарфоровый пушкин с полки задумчиво смотрел на календарь за 1992 год, висевший на стене. На календаре табун нарисованных коней несся по степи. Ольга Николаевна встала и подошла к коврику. Провела рукой по его шероховатой вытертой поверхности, и неожиданно решение пришло само собой. Она встала на табуретку и открыла балкон. Вынесла ковер. Села и скомандовала: вверх!
На пустом черном небе стояла полная луна. Они поднимались все выше и выше — мимо балкона и темных окон Зинаиды и Виталика, дальше, над крышей, над городом, над бескрайними заснеженными полями. Ольга Николаевна вспомнила, что последний раз поднималась так высоко, когда летала в сочинский санаторий в 78-ом. Ее белая ночная рубаха отвердела от мороза, а волосы покрылись ледяной коркой, но Ольга Николаевна больше не чувствовала холода. Ее уколола мысль о том, что надо было полить гераньки, да и сыну можно было позвонить, предупредить, но она тут же забыла об этом. Коврик стремительно набирал высоту, и она поняла, что улыбается. Километрах в трех от нее куда-то летел самолет. Ольга Николаевна помахала ему рукой, и самолет подмигнул ей сигнальными огнями в ответ.
Сергей Гришунин
Жизнь короля, императора
Мы собрались в маленьком зале для дружеской беседы, но всё как-то не могли её начать. Звучали отдельные замечания, то кто-то попросит пепельницу, то кто-то закашляется, то вдруг тишина — все молчат. Принесли вино, я расплатился и, забирая сдачу, обронил случайно монетку в три-четыре пи (денежная единица, 1пи = 3,14). Покатившись, она блеснула и на миг ослепила господина библиотекаря, который как раз в это самое время тянулся за хлебом. Рука его дёрнулась к глазам, по пути задела подсвечник, а тот свалился на другую руку библиотекаря и разбил часы. Его ушибленная рука устремилась к груди, как бы в поисках защиты, и загребла тарелку соуса прямо на библиотекарские штаны. Пострадавшие ноги подпрыгнули, ударив столешницу снизу, да так, что всё смешалось в какой-то невразумительной последовательности. От смущения и досады господин библиотекарь сокрушённо ударил обеими кулаками по столу, в точности угодив по краям тарелок. Незамедлительно их содержимое покинуло свои формы, расположившись на лицах и костюмах соседей.
Мы схватили библиотекаря, чтобы он не натворил бед ещё больших, и уговорили забыть это происшествие как можно скорее. Позвали слуг и те быстренько привели всё в порядок.
Успокоившись, библиотекарь разыскал на столе монетку, долго разглядывал выбитый на ней императорский профиль и наконец спросил: "А кто это, господа?"
Библиотекарь приехал к нам издалека и мы, дабы развеять его неведение, стали наперебой рассказывать чужестранцу о нашем короле, императоре.
Весь вечер мы говорили только о нём и пили за упокой его души. После мы вышли обнявшись и отправились к Большой Королевской Могиле, где от души повеселились вместе с солдатами Почётного Караула, чья служба как раз в том и состоит, чтобы вызывать у посетителей хохот или хотя бы лёгкое помешательство (таково было последнее императорское повеление).
Я вернулся домой и решил освежить на бумаге впечатления прошедшего вечера, но память, как всегда, удержала лишь малую часть, а бумага не смогла передать всю прелесть устных рассказов.
Мои записки можно сравнить с изразцами голландской печки, возле которой мы частенько грелись с королём после прогулок. Мы рассматривали изображённые на них сценки, попивая чай со спиртом и заедая конфетами.
* * *Весьма неосмотрительно было отправлять императора выносить мусорное ведро, и конечно он куда-то запропастился. Вероятно, его окружили подданные, чтобы расспросить о положении дел в стране.
Когда он поставил ведро в сторону, освобождая руку для приветственных жестов, оно тут же было утащено одним из собирателей реликвий. Обнаружив отсутствие ведра, император утратил представление о цели своего выхода и немного растерялся, так как приветствия и речи не были подготовлены. Впрочем, дар импровизации и в этот раз не оставил его; в народ летели брызги императорской мысли, а также мелкие предметы и деньги. Нам пришлось выйти на улицу и, протиснувшись сквозь ликующую толпу, увести нашего повелителя. Мы уходили, бросая укоризненные взгляды под ноги: уж больно крупные купюры были в тот день в королевских карманах.
* * *Как известно, другом короля, императора может быть либо такой же император, либо король; ну, принц, на худой конец.
Как-то нашему повелителю пришло на ум обзавестись друзьями. Он созвал Большой Королевский Совет и объявил что за каждого доставленного к нему друга назначается награда в 144 большие королевские медали "За отличие от других", либо в 12 малых императорских орденов "За беспричинную службу". По давней традиции все высшие государственные награды изготавливаются из ртути. Медали же выдаются отличившимся в газообразном состоянии; как правило их делают из неона, аргона, или другого инертного газа.
Придворные с радостью взялись выполнять высочайшее повеление. Наибольший урожай друзей Императора принесла Африка. Сто восемнадцаь королей с побережий рек Конго, Лимпопо, Нил (в нижнем течении), сорок восемь императоров с озёр и плоскогорий (двоим, впрочем, было отказано, как заподозренным в людоедстве) и шестнадцать марокканских принцев дала щедрая африканская земля нашему повелителю в качестве друзей и сотрапезников, товарищей игр и увеселений.
На придворных пролился буквально дождь наград. Во дворце пылали костры, все пели и плясали.
Когда новые друзья разъехались по своим владениям, император ещё долго не скучал, ибо вел обширную переписку.
* * *Бывали у нас Дни Государственного Мрака. Говорить нужно было негромко, в основном о скорбном. Кроме того, следовало испытывать печаль, замечать новые морщины, считать упавшие волосы. Ходить опустив глаза, носить рваную обувь. Сам император обшивал флаги чёрной каймой. В эти дни он был в ссоре с народом, специальным указом запрещал водопровод, отопление, кухонный газ, электричество, воду и жилую площадь.
В такие дни повсюду шныряет милиция, выгоняет на улицу целые семьи. Все переулки завалены скарбом. По небу летают аэропланы, непрерывно льют жир и посыпают всё чёрною сажей. Из громкоговорителей несутся жуткие крики, угрозы, проклятья. Всех гонят на площадь, где проводят парады увечий, заразных болезней и всевозможных уродств. Всюду разносятся крики торговцев — те приглашают купить пистолеты, верёвки, цианистый калий. Вместо пива торгуют касторовым маслом и хлоркой. Все грабят друг друга: сын — отца, мать — ребёнка, а школьники — учителей.
И вот в такой день выходит из дворца король и видит народное бедствие. Ужаснувшись, велит поднять солнце, а траурные флаги сорвать и выбросить. Все рады и пляшут.
* * *В один из дней во дворце завёлся шпион. Обнаружить его не стоило труда. Император первым обратил внимание на неизвестного человека с внимательным взглядом, бесцеремонного. То роется он в королевской постели, то фонарём у окна подаёт непонятные знаки. Называет себя на кухне императорским другом и требует пищи. Или, гуляя по парку, внезапно исчезнет, появится сзади, хлоп по плечу, и тайное спросит — иной раз возьмешь, да и ответишь.
