Ингрид Нолль - Даю тебе честное слово
– Если ты это так видишь, то и я могу начать говорить по-другому. Ты, наверное, еще помнишь Пита Булля? Я попрошу его…
Разговор внезапно прервался. Видимо, в комнату кто-то вошел.
Макс признался возлюбленной во всем, кроме одной важной детали. Главным образом потому, что, к сожалению, что у него самого совесть была нечиста. Если он во всем признается отцу и уважаемому господину Мельфу, то придется открыть, что он выплачивал Фалько деньги из дедовских сбережений – от страха перед грубой физической расправой. Способна ли полиция защитить его от Пита Булля и ему подобных?
В любом случае родители узнают не только о том, что он обманул доверие деда, но и о подлой краже денег из сейфа в дедовском доме в Доссенхайме. А если они под таким углом выложат факты деду, то о будущих денежных подарках можно будет забыть навсегда. Не исключено, что родители вышвырнут его из дома. И Макс повторит отцовскую судьбу. Вот тогда и поглядим, как он выкрутится без гроша в кармане.
Однако его занимал и другой вопрос: насколько надежным другом была Йенни? До настоящего времени она не хотела, чтобы его родители и тем более ее начальница узнали об их отношениях. Она даже с сестры взяла обещание не проболтаться. К счастью, Мицци живет далеко, и ей будет нетрудно помалкивать.
Надо ли говорить дедушке, что он ездил в Берлин с Йенни? Старик хоть и с пониманием относился к амурным делам внука, но чего доброго мог не удержаться от парочки пикантных замечаний, например своей любимице Елене. Йенни это было бы неприятно.
К тому же Максу было бы любопытно, когда и как долго Йенни была с Фалько, и есть ли у этого типа еще какие-то права на нее. В конце концов Фалько был женат, у него есть сын. Знала ли она об этом? Стоило Максу только подумать, что этот подлец хотел принудить Йенни к занятию проституцией, как все его нутро начинало пылать святой ненавистью. За проступок, виновником которого однозначно был Фалько, бедная Йенни подверглась наказанию для несовершеннолетних преступников. Хотелось верить, что это не было связано с его проектом «Соколиное гнездо».
Макс сидел в трусах на краешке кровати и, погрузившись в мысли, что-то рисовал синим фломастером у себя на голом, почти без растительности бедре. В результате вышла дикая татуировка в стиле уличных граффити: летучая мышь, кометы, одуванчики и НЛО – все они искусно сплетались в одно целое. Этот сюжет он нарисовал еще в школе в тетрадке по математике – от скуки. Почему бы не стать татуировщиком? Сокол на спине Йенни сделан убого и топорно, Макс нарисовал бы в три раза лучше. Может быть, он зарабатывал бы этим побольше, чем санитар по уходу за престарелыми.
Интересно, что Йенни о нем думает? Считает ли она в порядке вещей, что родители оплачивают все его потребности, и у него, по-видимому, всегда достаточно денег в личном распоряжении, чтобы заткнуть глотку какому-то там Хорсту Мюллеру? Макс рассказал, что Фалько каждый месяц требует от него по четыреста евро. Находит ли она нормальным, что он выкладывает эту сумму без проблем? Держит ли она его втайне за ленивого неудачника и труса? Как бы то ни было, он ухаживает за дедушкой, а кому, как ни Йенни, знать, какой это изнурительный труд.
Между тем запросы старика росли день ото дня. Теперь он пожелал, чтобы Макс привез из его дома в Доссенхайме написанную маслом большую картину и зеленый садовый стульчик для балкона. Удивительно, как положительно на дедушку действовала весна: с каждым днем он становился все подвижнее и как-то раз, стоя на балконе, выкурил половину сигары. С тех пор, как он стал чаще покидать свое основное место, кровообращение в руках и ногах восстанавливалось, и по ним растекалось приятное тепло. Намедни Вилли Кнобель удивил всех тем, что заказал букет тюльпанов, причем, не обыкновенных белых или желтых, а коралловых. Другим сюрпризом для окружающих стала покупка дорогой туалетной воды, рекламу которой он видел по телевизору и где утверждалось, что она обладает ярко выраженным мужским ароматом.
В комнате старика отныне висел не запах мокрой собаки, а витал дух парфюма, дорогого пряного табака и тонкий аромат цветов, проникавший из окрестных садов через открытую балконную дверь. По радио дедушка слушал уже не только новости, но частенько искал песни.
– Это из «Вольного стрелка»[53], – пояснил он вошедшему Максу. – Помнишь эту арию?
Макс радушно кивнул, хотя и понятия не имел, какой такой «стрелок».
– Итальянская, да? – спросил он, так как знал, что большую часть опер написали итальянцы.
Старик в ответ печально покачал головой.
– Чему вас только сегодня учат в школе? Ни латыни не знаете, ни грамматики, ни немецких опер эпохи романтизма. Парень, у тебя серьезные пробелы в образовании. Vita brevis, ars longa! Жизнь коротка, искусство вечно…
О чем он говорит, подумал Макс, в девятнадцать лет все еще впереди.
16
Май в том году выдался особенно прекрасным, природа нежилась в лучах солнца, щедро благословлявшего ее теплом и светом с высоты прозрачного неба. Старик стоял на балконе, опершись о костыли, и втягивал носом свежий воздух – уже не холодный, но еще и не теплый. Он раздумывал, не бросить ли ему курить.
Когда три месяца назад он сломал ногу, то думал, что это конец. Однако вопреки ожиданию он нормально перенес операцию и ужасные дни в больнице, о которых у него сохранились лишь расплывчатые воспоминания. Когда тебе почти девяносто, готовься к тому, что ни один твой недуг не поддается лечению. Тем не менее он плавно, но уверенно шел на поправку. Не чудо ли это? И он пришел к выводу, что было бы неразумно бросать вызов судьбе, поэтому он будет выкуривать в день по половине сигары и тем самым еще подаст пример Максу с Йенни.
Дедушка очень гордился собой, потому что научился передвигаться на костылях по всему верхнему этажу. Часто он вешал на шею черную матерчатую сумку с логотипом книжного магазина Петры, в которой носил очки, золотисто-коричневые кубинские сигары с гильотинкой для отрезания кончиков, спички из кедрового дерева, носовой платок и прочие мелкие бытовые принадлежности. Досадно, конечно, что пока он не может обойтись без непромокаемых штанишек для немощных стариков, которые угадывались под спортивными штанами, хотя упорно тренировался ходить в туалет без сопровождения. Конечно, опираясь на ролятор, однако иной раз ему и в самом деле это удавалось. Хорошо, что у новых брюк не было ни пуговиц, ни молний, и их можно было спустить без лишних сложностей. Эти флисовые костюмы, к которым он поначалу отнесся с презрением, в самом деле оказались теплыми, практичными и, хотелось верить, не требующими особого ухода, поскольку их приходилось часто стирать. Почти каждый раз во время еды он оставлял на одежде пятна, несмотря на то, что ему засовывали салфетку в вырез. Слава богу, теперь он получил право переодеваться на ночь в старые пижамы; ту, сливовую, ему подарила Ильза на семидесятилетие.
Вчера Елена пришла с маленькой внучкой, так как ее дочь как раз готовилась произвести на свет еще одного ребенка. У дочери преждевременно начались схватки, а в детском саду – забастовка. Елена тысячу раз извинилась и попросила старика не выдавать ее начальнице.
– Как тебя зовут? – спросил ребенок.
– Вилли Кнобель, – ответил он, забавляясь игрой, но Елена недовольно покачала головой.
– Nonno[54], – поправила она ребенка.
Старик захотел выяснить, на каком языке – немецком или итальянском – малышка говорит лучше, и услышал с уважением, что девочке три годика и она одинаково хорошо владеет обоими языками.
Потом он целый день думал об очаровательной маленькой Джулии в розовом платьице с рюшечками, которая так смело принялась манипулировать пультом дистанционного управления от телевизора, пока ее nonna[55] была занята им в ванной. Сколь доверчивы и безобидны дети, сколько в них любознательности! Вилли подумал, что если без обиняков воспользоваться образцом этой детской непосредственности и душевной прямоты, то можно и самому стать лучше. Семья простила, что раньше он строил из себя строгого и неприступного патриарха, о чем сегодня искренне сожалел.
Вот и сам Харальд принял старика в своем доме и даже угощает коньяком. Невестка Петра тоже незаметно заботится, чтобы ему было хорошо. Недавно обнаружился дополнительный коврик в коридоре – скорее всего она постелила его ради него, чтобы он больше не поскальзывался. А Макс так вообще был выше всяческих похвал. За что только бог послал ему такого внука!
Старик кинул только что прикуренную сигару в палисадник и отдался радостному предвкушению скорого обеда. С некоторых пор он завтракал и ужинал в постели, но горячий обед съедал, сидя в кресле перед телевизором. А в скором времени, даст бог, перенесет трапезу на балкон.
Он медленно развернулся лицом к ящику для цветов, прислонил костыли к стене, сам ухватился свободной рукой за балконные поручни, а другой, словно кошка, стал рыться к податливой земле. Почти сразу рука нащупала целлофан, и Вилли Кнобель извлек заветную коробку. Старик осторожно спланировал на высокий зеленый садовый стул, развернул пакет, достал кобуру, внимательно осмотрел старый армейский пистолет и с удовлетворением убедился, что у него еще остался полный магазин патронов. На вид оружие не было тронуто ржавчиной. Сказалось то, что пистолет все эти годы хранился в сухом надежном месте. Правда, он давно не чистил и не смазывал вальтер, но это поправимо, и как-нибудь, когда выдастся спокойный часок, он это непременно сделает. В спальне Харальда и Петры стояла швейная машина и бутылочка с машинным маслом для нее. Наверняка масло сгодится и для пистолета. На следующем взломщике он докажет, что на старого ополченца можно положиться. Само собой, он будет стрелять в воздух, чтобы прогнать взломщика, и только в крайнем случае – по ногам. Интересно, он в принципе еще способен на такое?
