Стивен Фрай - Теннисные мячики небес
Одно время мне казалось, будто я знаю, когда наступает воскресенье. Свет снаружи становился более ярким, атмосфера в доме менялась. Эхо шагов в коридоре, казалось, звенело как-то иначе, – глупость, конечно. Я говорил тому, кто приносил мне еду обычно Рольфу или Мартину: «Приятного воскресенья!» – но ответа не получал. Только один раз Мартин, который казался мне – совсем недолго – человеком получше, чем Рольф, буркнул: «Сегодня среда», и я почему-то страшно расстроился.
Меня перевели в эту комнату, когда зажили плечи. Первую я почти забыл, в чем, наверное, есть своего рода милосердие. Меня там привязывали к кровати, и я почти совсем упал духом. Рольф со мной не разговаривал. Доктор Малло не приходил. Воспоминания мучили меня сильнее, чем боль. Я все еще верил, что скоро все закончится, понимаете? Думал, что снившийся мне отец придет и освободит меня, что все это ужасное недоразумение вот-вот разрешится. Теперь-то я знаю, что к чему. Доктор Малло объяснил мне, что мой дом здесь и другого у меня нет. Я был болен. Мой разум наполняли ложные воспоминания, рассеять которые способно одно только время. Если я потерплю, если не стану спешить, то смогу понять все гораздо яснее.
Я очень больной человек, хоть и молодой. Фантазер, выдумавший для себя жизнь, которой не было. Ощущение своей неадекватности заставило меня уверовать, будто когда-то я вел приятную, полную любви и уважения жизнь. Я вообразил, что был счастливым, уравновешенным, всеми любимым юношей, сыном знаменитого, занимающего важный пост отца, что учился в прославленной частной школе. Заблуждение, по-видимому, распространенное. Многие несчастливые дети предпочитают – вместо того чтобы глядеть реальностям своей жизни в лицо – перебираться в примерно такой же мир. Для меня все осложняется тем, что чрезмерная пылкость моих фантазий выжгла воспоминания о той жизни, которую я на самом деле вел. Я не могу припомнить или вообразить ее, как ни стараюсь. Выдуманная личность так срослась со мной, что даже сейчас, когда я уже знаю правду, мне не удается полностью избавиться от нее. Доктор Малло говорит, что моя болезнь одна из самых стойких и неподатливых, с какими он сталкивался за всю свою профессиональную жизнь, и эти его слова мне помогают. Тут поневоле хоть немного да возгордишься.
Чем больше я смиряюсь с правдой, тем легче становится моя здешняя жизнь. Бумага и фломастеры – это результат одержанной некоторое время тому назад «победы». Теперь я чаще вижусь с доктором Малло. Возможно даже, что мы встречаемся регулярно – раз в две недели или в десять дней, трудно сказать. Восемь или девять визитов назад я расплакался и признался ему, что знаю – никакой я не Нед и все, что я принимал за свои воспоминания, на самом деле ложь, как он и твердил мне давным-давно. Наверное, он решил, что я говорю это из желания порадовать его, потому что поначалу ничего не изменилось. Он даже был очень строг со мной, обвинил меня в том, что я притворяюсь, будто согласен с ним, – чтобы облегчить себе жизнь. Однако, навестив меня еще несколько раз, доктор сказал, что я одержал настоящую победу и, стало быть, мне можно доверять и кое-что мне разрешить. Я спросил, не означает ли это, что мне позволят читать книги. Книги – это потом, ответил доктор, книги могут быть опасны для человека, у которого связь с реальностью еще настолько слаба. Для начала будет неплохо, если я получу бумагу, ручку и запишу все, что чувствую. Если доктор Малло уверится в том, что я отношусь к своему положению с должной серьезностью, я смогу начать посещать библиотеку.
А как насчет других пациентов? Можно ли мне будет встречаться с ними? Я заметил, что после полудня и по вечерам наступает время, когда раздается электрический звонок, а потом где-то далеко открываются и закрываются двери, слышится шарканье ног и временами короткий смешок.
Доктор Малло похвалил меня за наблюдательность и выразил надежду, что когда-нибудь я стану настолько сильным и уравновешенным, что смогу общаться с другими людьми, не подвергаясь при этом опасности. Ему приятно, что мне присуще самоуважение, которое заставляет меня поддерживать физическую форму, он надеется, что я смогу заняться и умственными упражнениями, подобными наклонам и приседаниям, с помощью которых я укрепляю тело.
Так что теперь мне следует делать все очень медленно и не позволять себе чересчур возбуждаться. И не нужно преувеличивать мои кажущиеся достижения, потому что, если честно, во сне, а иногда и наяву тени ложных воспоминаний еще наполняют мой разум, словно духи-искусители. Если я буду слишком оптимистично оценивать свое состояние, это не принесет мне никакой пользы. Впереди у меня еще очень долгий путь.
Снаружи доносится поскрипывание тележки. Скоро время лечебных процедур и ужина. Я должен отложить ручку, аккуратно выровнять на столе пачку бумаги и сидеть выпрямившись. Совсем не нужно, чтобы доктор Малло узнал, что я слишком разгорячился или вел себя недисциплинированно.
Фон Трапп! Вот как звали детей в «Звуках музыки»! Вот видишь! Если расслабиться, все действительно возвращается. «Певцы семейства фон Трапп»…
Это был чудесный, обнадеживающий день.
– Ну-с, Нед, друг мой, как вы сегодня?
– Очень хорошо, доктор Малло, но только – можно кое о чем попросить?
– Разумеется. Вы же знаете, что можете попросить меня о чем угодно.
– Я думаю, это неправильно, что вы все еще называете меня Недом.
– Мы уже говорили об этом. Я с удовольствием стану звать вас так, как вам захочется. Попробуйте предложить мне другое имя. Имя, которое вам памятно.
Нед наморщил лоб.
– Ну, иногда мне кажется, что я, может быть, Эшли.
– Вы хотели бы, чтобы я называл вас Эшли?
– Нет, не думаю. Что-то тут не так. Я уверен, что помню одного Эшли, наверное, он был чем-то похож на меня. Имя Эшли связывается у меня с притворством, с попытками казаться не тем, кто ты есть, но все это немного запутано. Нет, вряд ли я – Эшли. Я надеялся, что, может быть, вы сами придумаете мне имя. Не исключено, что я скоро вспомню настоящее, а пока, как вы меня ни назовете, все будет лучше Неда. Имя Нед начинает меня раздражать.
– Очень хорошо. Я буду звать вас… – доктор Малло оглядел комнату, словно ожидая, что какая-то из находящихся в ней вещей подскажет ему подходящее имя. – Я буду звать вас Томасом, – сказал он после паузы, во время которой разглядывал картину, висевшую на стене за спиной Неда. – Как насчет Томаса? Имя, сколько я понимаю, английское, а вы у нас – молодой англичанин. Уж это-то нам известно.
– Томас… – Нед с удовольствием произнес это имя. – Томас… – повторил он счастливым тоном разворачивающего подарок ребенка. – Очень хорошее имя, доктор. Спасибо. Мне оно очень нравится.
– Итак, мы станем звать вас Томасом, – решил доктор Малло. – Однако я должен убедиться в том, что вы понимаете, в чем состоит значение имени. Это попытка бегства от Неда, символ, скажем так, нового начала. Важно, чтобы вы относились к нему реалистично, не воображали, будто у Томаса имеется прошлое, в которое вы можете отступить. Это имя, которое мы только что придумали вместе, – для удобства и для того, чтобы отметить ваш успех. Ничего более.
– Абсолютно!
– Итак. Томас, мой юный друг. Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, очень хорошо, – ответил Нед. – В последнее время я чувствую себя очень счастливым.
Звучание нового имени казалось ему чудесным, порождало чувство, которое позже, в своей комнате, он еще разовьет в себе и станет хранить, как сокровище. «Привет, Томас»; «Томас, рад тебя видеть»; «О, смотрите, а вот и Томас!»; «Добрый старый Томас…»
– А я наконец, – сказал доктор Малло, бросая взгляд на лежащую перед ним на столе высокую стопку бумаги и чуть приметно улыбаясь, – начал без особых усилий разбирать то, что вы пишете.
– Я теперь лучше пишу, правда? – с энтузиазмом согласился Нед. – Мне стало гораздо легче выводить буквы.
– И лучше, и медленнее, надеюсь? С большим спокойствием?
– Более чем.
– У вас отросла изрядная борода. Она вам не мешает?
– Ну, – рука Неда поднялась к лицу, – чтобы привыкнуть к ней, потребуется время. Чешется, и, думаю, я выгляжу с ней довольно странно.
– Нет-нет. Почему же странно? Борода – вещь самая естественная.
– Ну…
– Вы хотели бы увидеть себя с бородой?
– А можно? Правда, можно? – Упирающиеся пальцами в пол ноги Неда начали подпрыгивать.
– Я никаких противопоказаний не вижу.
Доктор Малло выдвинул ящик письменного стола, извлек из него ручное зеркальце и через стол передал Неду, который опустил зеркальце на подергивающиеся колени и отвернул в сторону лицо.
– Боитесь взглянуть?
