Альберт Лиханов - Слётки
Теперь Глебке надлежало взять себя в руки. Он поел, оделся, перебрал в сумке учебники – все ли взял, и, подарив старшим легкомысленный гуд-бай, вышел за дверь.
Хаджанова он нашел там, где и предполагал. На стук, конечно, выглянул не он, а тот самый мальчонка с угольными глазами, и когда Глебка позвал майора, на минуту задержал взгляд, хотел что-то спросить, но сдержался и притворил дверь.
Михаил Гордеевич возник буквально через полминуты. Торопясь, обгоняя собственные слова, Глебка рассказал про рассветный звонок, про неузнаваемый голос Бориса – но он же назвал Глебку по имени! – и потом про голос, похожий на хаджановский. Про звук, похожий на удар, и наставшее затем молчание.
Майор поднял голову к небу, воскликнул растерянно:
– О, Аллах!
Потом посмотрел на Глеба.
– Ты теперь видишь, что отвечал не я? – спросил он всерьез и встре-воженно.
Глебка согласно моргнул.
– Ну, а где он, где? – майор нетерпеливо кивал головой.
– Как – где? В армии.
– Но где в армии? На какой территории? Чем занят?
Глеб рассказал, что письма приходят с номером полевой почты, и все. Боря никогда не писал, где находится.
– О, Аллах! – опять повторил Хаджанов. Теперь он не сводил глаз с младшего. Предложил:
– Давай к девяти пойдем в военкомат, скажем про звонок. Они сделают запрос. Но это по почте, сколько он пройдет туда да обратно! Целую вечность!
Он помолчал.
– Нет, надо что-то другое придумать. Может, телеграмму дать? Прямо командиру этой части?
Потом сел на скамеечку возле дома. Помолчал, повздыхал и вдруг сказал вслух, но явно – самому себе:
– Неужели я научил его на грех ему? Глеб не понял сначала, спросил:
– Чему научил?
– Стрельбе!
– А почему на грех?
– Да уж так! – ответил Хаджанов. И повернулся к Глебу: – Неужели непонятно?
– Непонятно, – пробормотал Глеб.
Хаджанов долго разглядывал брата своего ученика. Будто чему-то про себя удивлялся. Покивал головой, с чем-то соглашаясь, потом заметил:
– Хорошо, что ты за ним не пошел… Упорство, видно, не всегда похвально.
Помолчав, вздохнул:
– Нет, что ни говори, на все воля Аллаха. Поглядел на Глеба совсем всерьез:
– По-вашему, от Бога.
Он велел Глебу подождать, вышел одетый, подтянутый, с неизменным белозубым оскалом. Сперва они прошли на почту, где Глеб своей рукой написал текст телеграммы командиру части – полевая почта такая-то. К девяти, вместо школы и санатория, оба явились к райвоенкому, который с порога им заулыбался, ведь Борис был их общей великой гордостью, но по мере рассказа угасал, опускал глаза и смурнел еще больше, а в конце встречи пообещал не написать, а позвонить куда надо по оперативным каналам связи, завершив разговор обнадеживающим вопросом:
– А может, это все-таки телефонная ошибка? Мало ли их? Но я позвоню, позвоню непременно.
Хаджанов радостно раскланялся. Они вышли. На пороге военкомата расстались. Глебка был совершенно разбит, но на душе стало куда легче. Он убедил себя, что вся эта череда поступков была нужна, и вовсе не страшно, если даже произошел казус – кто-то ошибся номером.
Майор же улыбался, внешне был всем доволен. Договорились на прощанье, что при первом же известии они друг друга оповестят немедля, минуя при этом бабушку и маму. Пусть живут спокойно! И Хаджанов как-то необычно пожал руку Глеба: крепко и доверительно, будто они в какой сговор вступили.
В тот же день почта доставила Борино письмо. Короткое, с теми же странными приветами, и оно опять все переменило. И хоть мама, так ничего и не заметив, снова проворчала, что Боря опять ничего не написал «про жизнь», Глеб не ответил ей, только повторил про себя:
– Написал, написал!
Как раз про жизнь и написал! Если пишет, значит, жив и все в порядке, и утренний звонок просто обманка чужих голосов: ведь какие миллиарды звонков происходят в атмосфере! Да верещат компьютеры, несчетные чипы управляют адресами и номерами, но есть же и процент сбоя, ошибок и наваждений – ведь послышался же ему на том конце провода голос Хад-жанова, хотя тот спал в своей постели совсем неподалеку.
Конечно, Глебка сразу сообразил, что письмо отослано давно, и пока тащится по дороге пару недель, будто на старой кляче его везут, всякое может произойти, а то, что утром услышал он по телефону, произошло, как нынче толкуют, «в режиме реального времени», сию, значит, секунду! Письма же в реальном времени не живут, они всегда во времени прошедшем, минувшем, уже отлетевшем. Но вот письмо пришло, и совершилось чудо – реальное время, теперь доступное всякому даже не очень просвещенному уму, все же отступило куда-то в тень, а письмо помогло скинуть, точно рюкзак, тяжелый груз с мальчишеских плеч, одарило надеждой.
Но потом пришло еще одно письмо от Бориса – такое же забавное, с приветами, и оттого веселое. И еще одно. И еще.
Глеб встретил на улице дылду Марину, которая заулыбалась ему, увидев издалека, прибавила шаг и сказала, понизив голос, что получила от Бори письмо, в котором он сообщил ей, будто представлен к государственной награде!
С Глебкиных плеч тяжкий груз свалился окончательно. Он заулыбался ей в ответ и даже пожал руку, примиряясь со странной симпатией своего старшего брата.
3
К тому времени относится еще одно событие, ставшее, в конце концов, для семьи Горевых, и особенно для Глеба, не то чтобы важным, а просто необходимым.
Одно дело когда компьютер, даже подсоединенный к интернету, в школьном кабинете – сколько там ни сиди, а все равно ты не дома, а будто на почте, пришел в переговорный пункт позвонить по телефону. Вот бы персональный, собственный, домашний!
Мама отмахивалась: ты что, откуда такие деньжищи? А бабушка и вовсе не понимала, про что речь. Но вдруг однажды, вернувшись из своего санатория, мама весело спросила Глебку:
– А если компьютер старый – согласен? Списанный. Но работает. У нас в бухгалтерии всю эту технику меняют, и можно списанное по дешевке купить.
– Ура-а-а! – завопил Глебка в восторге.
На другой же день он примчался после уроков к маме, они пошли в бухгалтерию – там стояли маленькие дисплеи, но все журчало и скворчало, как надо. Маме это имущество согласились продать по доступной цене. Глеб с трепещущим сердцем подарок принял.
После школы отныне, ускоряя свой бег, несся он к своему любимому другу, который, словно окно, распахнутое в мир, мог поведать обо всем, чего только душа желала. Затаив дыхание, Глеб бродил по лабиринтам интернета, получая новые, параллельные школьным, знания о делах вовсе не школьных.
Как-то напоролся даже на порнуху и полдня просидел перед экраном, ощущая внезапную и гадливую потливость на лопатках, в паху и даже под коленками. Потом решительно отрубился от этой гадости, посидел перед выключенным компьютером, закрыв глаза.
Был он уже в седьмом классе, казалось бы, самое время девчонок разглядывать, но они еще не представлялись ему существами, заслуживающими его внимания. То ли все одноклассницы собрались как на подбор несимпатичные – круглолицые, курносые, веснушчатые, то ли попривыкли все друг к другу за семь-то лет, но, думая о знакомых девчонках, да хоть и из других классов, видел их Глебка совершенно одинаковыми, будто грибы опята. Даже порнуху, найденную по интернету, он с девчонками из своей школы не соединял – там, на экране дисплея, был совсем иной мир и другие персонажи, вызывающие лишь ужас, смутное волнение и гадливость.
Глеб будто воспитывал свою волю, быстро выключая мерзкие картинки. Тогда они стали являться ему во сне, и мама как-то заметила поутру, что сын всю ночь маялся и колотился, вроде как повстречался ему в потустороннем царстве злобный змей. Глебка про себя усмехнулся: не змей, а змеюга!
И снова после школы садился за компьютер, опять, как назло, натыкаясь на мерзкие сайты, дорожки к которым нащупывала его неверная рука, и снова он закалял свою волю, вырубая гадкие видения.
4
Вот в такой-то момент, совсем-совсем не подходящий, когда человек грешен, а значит, слаб, в дверь постучали.
Глебка и подняться не успел, как вошли военком и еще какой-то человек в погонах, немолодой, усатый, тихий, с опущенными глазами, а за ними Ха-джанов. Маме к тому часу пора было вернуться с работы, и она бы уже с полчаса могла хлопотать с бабушкой по дому, но сегодня отчего-то задерживалась, и вместо нее перед мужчинами выступила бабушка. Поднялся и Глеб.
Сняв офицерскую фуражку, военком посмотрел куда-то в угол, поверх всех, и проговорил:
– Мы принесли горькое известие. Ваш сын, – он поправился, глянув на бабушку, – ваш внук… и брат Горев Борис Матвеевич погиб смертью храбрых, выполняя воинский долг.
Глебка потряс головой, ему показалось, что он ослышался, прошептал только:
