Дж. Морингер - Нежный бар

Джедд ухаживал за Шерил, когда она жила в Аризоне, и ее внезапный переезд обратно в Манхассет стал для него потрясением. Он писал ей, звонил и планировал переехать на Восток и жениться на ней, как только окончит государственный университет Аризоны. А пока время от времени наведывался ко мне, как к ближайшему родственнику Шерил, поговорить.

Мне Джедд казался самым классным из всех живущих на Земле мужчин. Он ездил на «Эм-Джи» с откидывающимся верхом темно-оранжевого цвета и темно-коричневыми кожаными сиденьями, переключая передачи рукой с золотой печаткой. «Эм-Джи» по форме напоминала доску для виндсерфинга и по размеру была не намного больше, поэтому, когда Джедд на безумной скорости пролетал по улице, складывалось ощущение, что он несется на гребне волны. Он был худощавым, саркастичным, жестким и курил красный «Мальборо», совсем как дядя Чарли. Крепко держа сигарету средним и указательным пальцами правой руки, он каждый раз, затягиваясь, делал знак «Виктория», как Черчилль.[40] Он обладал невозмутимостью рептилии, которую закалял постоянным потреблением пива «Курз» и набором странных упражнений на растяжку. Во время просмотра телевизора Джедд дергал каждый палец, пока не раздавался громкий щелчок сустава. Потом поворачивал голову в сторону до тех пор, пока не начинала трещать шея. После этих манипуляций его тело расслаблялось.

Когда Джедд был мальчишкой, он делал все, что полагается делать вместе с отцом, — ходил в палаточные походы, на охоту, на рыбалку — и, должно быть, заметил, какое у меня выражение лица, когда он рассказывает про свои приключения, потому что однажды предложил мне отправиться на природу.

— С кем? — спросил я.

— Только я и ты. Ты всегда ноешь, что скучаешь по смене времен года, падающим листьям и прочей ерунде. Поехали в выходные на север — посмотрим на снег.

Когда Джедд сообщил об этой поездке моей маме, она задала вопрос, от которого мне захотелось спрятаться под наш взятый напрокат диван:

— Там будет очень холодно? Джей Ару нужно взять с собой варежки?

— Варежки? — воскликнул я.

Она замолчала с выражением неловкости на лице.

— Ну что ж, замечательно, — сказала она. — Привези мне снежок.

Мы выехали на рассвете на пикапе отца Джедда, потому что в «Эм-Джи» не поместилось бы все наше снаряжение и дорожный холодильник, полный еды. Через час плоская пустыня сменилась холмистой пересеченной местностью. Воздух стал прохладнее. Вдоль дороги появились заснеженные участки, а потом и целые белые поля. Джедд поставил кассету Билли Джоэла, который напоминал ему о Нью-Йорке, а тот, в свою очередь, ассоциировался с Шерил, и на глаза у него навернулись слезы.

— Ну, братан, — сказал я, — все вокруг меня в кого-то влю-у-у-блены.

Джедд хлопнул меня по плечу.

— Ты тоже по ней скучаешь, — заметил он. — И по Макграу. По всей компании. Правильно?

Он расспрашивал меня про Манхассет — это была вторая его любимая тема после Шерил. Я рассказал ему историю, которую слышал в Джилго, о Бобо, как он обслуживал посетителей в баре, одетый в купальный халат, и демонстрировал всем свое голое тело. Кто-то воспринял это как оскорбление, завязалась драка, и Твою Мать вылетел в окно. Наверное, на лице у меня было ностальгическое выражение, потому что Джедд сказал:

— Не успеешь оглянуться, как вернешься туда. Мы все скоро будем в Манхассете и устроим шумную вечеринку в честь нашего возвращения. В «Диккенсе».

— К тому времени он будет называться «Пабликаны», — сказал я. — Стив собирается сделать ремонт. Тебе понравится. Это будет самый лучший бар на свете.

— А ты откуда знаешь?

— Я там все время тусуюсь.

— Такая мелюзга, как ты? В баре?

— Дядя Чарли с ребятами берут меня на пляж и на матчи «Метс», а потом мы вместе оттягиваемся в баре. Они разрешают мне пить пиво и курить сигареты и еще делать ставки на рыбьи бои, которые они проводят в задней комнате. Однажды моя рыбка выиграла.

Джедд усмехнулся виртуозности моего вранья.

Мы были немного южнее Гранд-Каньона, когда Джедд резко подал вправо, и машина вылетела на обочину. Он дернул ручной тормоз. Тот скрипнул, как его шея.

— Вот, пожалуй, хорошее местечко, — сказал он.

— Для чего?

— Чтобы слепить снеговика.

— Как?

— Как! Как и кто — вот и все, что ты говоришь. Будто я разговариваю с Джеронимо[41] и его ручным филином. Берешь снежок и катаешь его по земле, пока он не станет большим. Не так уж это и сложно.

Не успел я глазом моргнуть, как перед нами стоял семифутовый человек из снега. Джедд вставил двадцатипятицентовые монеты вместо глаз и хот-дог из холодильника вместо носа. Он похож на Джо Ди, сказал я ему. Джедд засунул «Мальборо» снеговику в рот.

— Мы зажжем ее? — спросил я.

— He-а. Так он никогда не вырастет.

Я уставился на снеговика. Лучи солнца играли на двадцатипятицентовых монетах, и от этого казалось, что глаза снеговика сияют. Я подумал, что Джедд просто гений. Нет — Бог. Разве не это главное условие, чтобы называться Богом, — уметь сотворить человека из ничего?

— Давай разобьем лагерь здесь, возле господина Ледышки, — предложил Джедд.

Он отогнал машину в лес. Рядом с ней он расстелил одеяло, на которое высыпал содержимое мешка: гайки, колышки и железные прутья, и через несколько минут палатка выросла как из-под земли. Внутри он разложил спальные мешки, подушки и радио.

— Время пожевать. — Джед глядел, как садится солнце.

Он показал мне, как собирать хворост, как разводить костер, как жарить хот-доги на палочках. Мы ели на пеньке, а в лесу постепенно темнело. Я запил ужин несколькими банками «Доктора Пеппера», а Джедд расправился с шестью «Курзами».

— Пиво — удивительный напиток, — сказал он, держа бутылку у меня перед глазами. — Питательный. Исцеляющий. Напиток, который одновременно еще и пища.

— Бобо говорит, что холодное пиво в жаркий день — достаточная причина, чтобы не кончать жизнь самоубийством.

— Похоже, Бобо — большой мудрец.

После десерта из жареного зефира Джедд показал мне, как заливать костер, как вешать остатки еды так, чтобы за ними не пришли медведи. Он застегнул молнию на моем спальном мешке, потом закрыл палатку и включил радио.

— Здесь, в этой Тмутаракани, — сказал он, — можно поймать любую станцию или бейсбольный матч из какой угодно точки страны.

Мое сердце забилось, когда он повернул ручку и мы услышали голоса из Лос-Анджелеса, Солт-Лейк-Сити и Денвера. Я чуть было не рассказал ему про Голос, но потом передумал. Вместо этого я опять заговорил про Манхассет. Как Стив угнал полицейскую машину и пытался арестовать весь город, как Уилбер ездит на поезде. Я избегал некоторых тем, таких, как дедушкин дом. Мне не хотелось сообщать ничего, что могло бы помешать Джедду войти в мою семью. В середине монолога он захрапел. Я убрал радио в свой спальный мешок. Я не мог упустить такую возможность найти Голос — но слишком много оказалось голосов, слишком много городов. Я был испуган и возбужден одновременно. Небо наполнилось голосами, голосов было больше, чем звезд.

Джедд разбудил меня кружкой кофе, первой в моей жизни. Хотя я сдобрил кофе большим количеством сахара и сливок, я чувствовал себя настоящим лесным человеком, пьющим ковбойский кофе из кружки возле потухшего костра. Джедд поджарил на сковородке яйца и бекон и после завтрака сказал, что пора двигаться домой. Когда мы выехали на скоростное шоссе, я обернулся. Тающий снеговик казался сгорбленным, будто ему было жаль, что мы уезжаем.

Поездка домой заняла десять минут. Когда мы спустились в жаркую пустыню, я почувствовал комок в горле.

— Ненавижу кактусы, — проворчал я.

— А мне они нравятся, — сказал Джедд. — Знаешь, почему у них такие большие ветки?

— Нет.

Он закурил «Мальборо».

— Когда кактус начинает клониться в сторону, — сказал он, — у него вырастает ветка с другой стороны, чтобы он выровнялся. Потом, когда его начинает кренить в противоположную сторону, у него снова из бока растет ветка. И так постоянно. Поэтому у них по восемнадцать отростков. Кактус всегда пытается стоять прямо. Нельзя не восхищаться растением, которое так старается сохранить равновесие.

Мне хотелось рассказать Джедду про школьные драки, про одноклассницу Хелен, про то, как я ненавижу свое имя и что никто не разговаривает со мной и не садится рядом за обедом, потому что я новенький и у меня имя как у члена мафиозного клана Гамбино. Я не знаю, почему я не рассказал ему все это, пока мы ехали на север или когда сидели у костра. Может быть, я не хотел об этом вспоминать. Может быть, не хотел ему наскучить. Теперь было слишком поздно. Мы уже подъезжали к каналу.

Я пригласил Джедда выпить «Курз». В следующий раз, сказал он. Ему нужно заниматься. Скоро выпускные экзамены и его какое-то время не будет. Я поблагодарил его за все, и мы пожали друг другу руки. Он бросил мне кассету Билли Джоэла, махнул рукой и уехал. Я будто прирос к земле: стоял и смотрел, как удаляется его машина.