Макс Фрай - Книга Одиночеств
Там фигурировали конфеты от трусости. Красивые такие рубиново-красные леденцы, сияющие внутренним светом.
Нужно бы срочно изобрести такую фигню в жидком виде, да и подмешать, что ли, во все существующие на планете водопроводы и колодцы.
Это, конечно, насилие и почти подлость: лишать обывателя возлюбленных его страхов. Но иных шансов для этой цивилизации я, честно говоря, не вижу.
Эта книга посвящается Юрке,
который учился у меня играть в нарды.
В ходе самой первой партии ему везло. Мне, впрочем, тоже.
— Новичкам всегда везет, — сказал кто-то из присутствующих.
— Это дуракам везет, — возразил другой.
Таким образом, наша с Юркой игра оказалась уникальной возможностью сравнить силу везения новичка и дурака.
Партия, ясное дело, завершилась вничью.
Эта книга посвящается Михаэлю,
чье письмо однажды приснилось мне под утро. На мятой линованной бумаге было написано примерно следующее:
Люди полагают, будто города — порождения их собственной созидательной воли, труда, воодушевления и скуки. Думают, в городах нет места хаосу и наваждениям. Уверяют себя: мы живем в тихом квартале, дети ходят в хорошую школу, торговцы на рынке приветливо с нами здороваются, у нас свой столик в пивном ресторане за углом — что, ну что может нам тут угрожать?! Горожанин беспечен, о да. Уверен: худшее, что может поджидать его на улице — хулиганы, пушеры да нетрезвые водители. Неприятно, конечно, но, ничего не попишешь, дело житейское.
Никто не ожидает, что где-нибудь на пересечении Хохштрассе и Марктплац, между табачной лавкой и зоомагазином, перед ним разверзнется бездна.
Что ж, тем восхитительней нечаянная встреча.
Иные чудеса, и правда, предпочитают подстерегать свою добычу в пустынях и подземельях; на худой конец — в ночном лесу или на горной тропе. Но их не так уж много осталось. Нынче тайны изголодались по свежей крови, вот и предпочитают держаться поближе к людям. А мы… Что ж, мы, как известно, строим для себя города и заполняем их своими телами, все еще пригодными для работы, сна и любви.
Для чудес мы тоже, как ни странно, вполне годимся. Сладкая, калорийная пища, сухие дрова для костра — мы нужны им, и это не всегда хорошая новость.
Но все прочие новости могут идти в задницу.
Эта книга посвящается С. Г.,
с которым мы пили розовое молдавское вино в августе 91-го. И как могли учили друг дружку ничего не бояться.
По крайней мере, тогда мы как-то, с грехом пополам, уяснили, что глупо воспринимать собственную (и всякую) жизнь иначе как пребывание в центре циклона.
Глупо полагать себя в безопасности, когда вокруг ничего не грохочет, не каплет и не колется; еще глупее полагать себя в какой-то особенной, из ряда вон выходящей опасности, когда грохочет и колется. Мне рассказывали о человеке, который умер, подавившись собственной слюной — чего ж еще?
Глупо и безответственно отождествлять себя с государством, в котором живешь, или с народом, на языке которого говоришь. Еще глупее и безответственнее испытывать к этим абстрактным субстанциям какие-то чувства, добрые ли, злые ли — один хрен. А уж что-то требовать от них — и вовсе безумие.
Всяк находится там, где находится, и имеет те внешние обстоятельства, которые имеет. Все претензии (если они еще остались) — к себе.
«Государство», равно как погода или уличный трафик, — всего лишь некоторые проявления стихии, местами беспощадной, местами бессмысленной, но и ласковой — местами. Террористы, президенты, участковые и продавщицы в магазинах — просто эмиссары судьбы и ведут себя так, как ей (а не им) угодно.
Всякий человек вынужден находиться в центре своего индивидуального, в небесном ателье скроенного, по размеру пригнанного циклона. И почти обречен рассказывать себе успокоительные байки о «человеческой общности», «гражданской ответственности», «моральных принципах», «правах личности» и прочей прекрасной ерунде, лишь бы отвлечься как-то от необходимости осознать наконец собственное одиночество и собственную ответственность за все происходящее.
Нет ничего, кроме рождения, смерти и бесконечного одиночества, в центре циклона между этими двумя событиями.
Это довольно страшно, чрезвычайно увлекательно, зато совсем не противно.
Эта книга посвящается Юльке,
которая живет там, где меня больше нет.
Ее телефон — единственная формула моего родного города, которую я помню наизусть. Потому всякий раз, возвращаясь туда (обычно на день, не больше), я с нею вижусь. Мы пьем кофе, болтаем и через час с легким сердцем расстаемся еще на несколько лет.
А беседа наша выглядит примерно так:
— Как дела? — спрашиваю.
— Есть у меня знакомая по имени Оксана, — Юлька начинает издалека. — И вот однажды ночью она потеряла сознание в ванной. Испугалась, подумала, что умирает. Рассказывала: «Лежу я на полу, ни пошевелиться, ни крикнуть не могу, думаю: вот ведь сколько умных книжек прочитала, а что делать после смерти не знаю…» Так вот, у меня та же фигня.
— Что, в обмороки падаешь? — сочувствую.
— Нет, заканчиваю аспирантуру.
Все же великодушная судьба исправно снабжает меня, нехристя, прекрасными и странными дружбами. Или даже прекрасными призраками недоосуществившихся дружб. И это — лучшее, что может случиться с живым человеком (за исключением, разве что, восхитительной возможности вдыхать и выдыхать).
Эта книга посвящается Дусе,
которая мечтает поскорее вырасти и пойти работать в библиотеку. Дуся пока совсем маленькая и не знает, что некоторым мечтам лучше бы не сбываться.
А уж мечта о библиотечной службе не должна сбываться ни в коем случае. Уж я-то знаю.
Много больше, чем волшебная лавка для рядового мечтателя из семейства литературных героев, никак не меньше, чем винный погреб для алкоголика — вот чем была для меня библиотека.
Первой была библиотека для взрослых, при Доме Офицеров, в нашем военном городке.
Мама брала меня туда с собой. Пока она выбирала романы для чтения (про войну для папы, про любовь и смерть — для себя), мне удавалось аккуратно высвободить руку и отправиться бродить среди стеллажей. Нюхать книжную пыль, разбирать надписи на переплетах. Идея борхесовской Вавилонской Библиотеки была бы мне в ту пору близка и понятна: казалось, что помещение библиотеки — вполне бесконечный лабиринт, и лишь недоразумение, глупое стечение обстоятельств, а то и вовсе зловещая черная магия взрослых принуждает меня возвращаться к столу библиотекаря, вместо того, чтобы потеряться.
Потеряться в этом дивном пространстве очень хотелось, но так и не удалось — разве что, в сугубо метафорическом смысле.
Зато удалось уговорить родителей записать меня в детскую библиотеку. Мне тогда было пять лет, и родители никак не могли смириться с тем, что ребенок у них получился странный: мало того, что буквы откуда-то знает, так еще и готов целыми днями над книжками сидеть, глаза портить. Им казалось, с этим надо как-то бороться.
Но когда родители увидели, что я ворую из туалета старые журналы «Крокодил» и «Наука и жизнь», они сдались. И правильно сделали: сочетание было то еще.
Детская библиотека нашего военного городка была прекрасна в силу великого множества причин. Во-первых, она была недалеко от дома, поэтому мне почти сразу разрешили ходить туда без сопровождения. Во-вторых, библиотекарь Лидия Ивановна меня полюбила, как самого мелкого и самого страстного читателя, и разрешала брать пять книжек сразу (норма почему-то была три книжки). В-третьих, чтобы достать книги с верхней полки, нужно было залезать на лесенку, а в пять лет такие вещи имеют огромное значение.
Жаль только, книжек там оказалось не так много, как казалось поначалу. На четыре оставшихся года мне не хватило. В последний год пришлось перечитывать некоторые старые книжки заново. С тех пор я знаю, что книга, перечитанная изменившимся, повзрослевшим человеком — это уже совсем другая история. Недооценивать могущество читательского восприятия на фоне этого опыта невозможно.
Потом была еще одна детская библиотека в городе О.
Она находилась довольно далеко от дома: четыре остановки на троллейбусе, потом десять минут пешком. Или сорок минут пешком, без троллейбусов. Но мне уже было девять лет, поэтому в библиотеку меня отпускали без взрослых.
Это, кажется, были первые мои легальные дальние экспедиции по городу О. Тайные побеги в центр в рамках вялотекущей партизанской войны со взрослыми — это одно, а официально дозволенные библиотечные походы на полдня — совсем иное. Настоящий праздник.
Книг в этой детской библиотеке было удивительно много. С другой стороны, именно там мне впервые довелось убедиться, что бывают неинтересные книги. Удивительное было открытие! Прежде мне как-то в голову не приходило, что книги бывают разного качества. Всякая книга была хороша — по определению. Но именно в детской библиотеке города О. мне впервые попались неинтересные книжки. И это, конечно, тоже был чрезвычайно важный опыт.
