Билл Брайсон - Путешествия по Европе
Очевидно, они заранее забронировали столик, но он был еще не готов, — в зале не было ни одного свободного места, — и теперь они всеми возможными способами выражали свое негодование. Менеджер, ломая руки, выслушивал оскорбления и давал указания официантам, носившимся со стульями, скатертями и цветочными вазами, чтобы собрать импровизированный стол на восемь человек в и без того уже переполненном зале. Единственным, кто не участвовал в скандале, был хозяин вечеринки, человек который стоял поодаль, накинув на плечи пальто за 500 долларов. Он ничего не говорил, только тихонько дал пару указаний своему подручному с рябым лицом — как мне показалось, уточнил, кому из обслуживающего персонала дать хорошего пинка, а кому засунуть в рот дохлую рыбу.
Метрдотель подскочил к ним и, кланяясь, доложил, что стол удалось накрыть пока на шестерых, но он надеется, что в скором времени найдутся еще два места, а сейчас дамы могли бы сесть… он поклонился, достав лбом до пола. Это было почему-то воспринято как очередное оскорбление. Хозяин снова прошептал что-то своему подручному, и тот вышел — видимо, чтобы принести автомат или подогнать бульдозер и сравнять ресторан с землей.
Тогда я сказал: «Звините (в этот раз мой итальянский воспринимался как музыка), вы можете занять этот столик. Я как раз собираюсь уходить». Допив кофе, я забрал сдачу и встал. Управляющий ресторана смотрел на меня так, словно я спас ему жизнь, а метрдотель явно хотел поцеловать в губы, но вместо этого осыпал меня бесконечными «Спасибо». Никогда еще я не был так популярен. Официанты сияли улыбками, многие посетили тоже смотрели на меня с восхищением. Даже крутой хозяин вечеринки слегка наклонил голову в сдержанном проявлении благодарности и уважения. Мой столик тут же унесли, а я был препровожден к двери управляющим и метрдотелем, которые кланялись и благодарили меня, смахивали пылинки с моих плеч и предлагали своих дочерей для брака или просто для бурного секса. У двери я обернулся, изобразил голливудскую улыбку, помахал рукой посетителям ресторана и вышел в сгустившиеся сумерки.
Переполненный хорошей едой и сознанием того, что я принес мир этому беспокойному уголку Сорренто, я побрел вдоль Корсо Италия вверх, по дороге к побережью. Там я целый час простоял, облокотившись на парапет, не в силах отвести взгляда от залива, изгибающегося дугой в сторону Везувия. На дальнем мысе раскинулся городок Поццуоли, пригород Неаполя и родина Софии Лорен. Жители Поццуоли имеют сомнительное удовольствие проживать на самом геологически нестабильном участке планеты, природном эквиваленте вибростенда. Они испытывают до 4 тысяч слабых землетрясений в год, иногда до сотни в день. Они так привыкли к тому, что в их рагу сыплется с потолка штукатурка, а падающие дымовые трубы сбивают с ног их бабушек, что почти не обращают на это внимания.
Землетрясения в Калабрии составляют часть жизни — одно из них, происшедшее в Неаполе в 1980 году, оставило бездомными 120 тысяч людей, и в любое время может произойти другое, еще более сильное. К тому же города здесь построены на таких крутых холмах, что кажется, от любого толчка могут упасть в море. А сверх всего, на заднем плане грохочет Везувий, все еще опасно живой. Последнее извержение было в 1944 году, после которого установилось самое длительное затишье со времен средневековья. Не слишком обнадеживающе, правда?
Утром я прошел к морю по крутой, необыкновенно красивой дороге, и сел на почти пустой паром до Капри, гористого зеленого острова в десяти милях от западной оконечности Соррентийского полуострова.
Вблизи Капри не произвел большого впечатления. Вокруг гавани стояли закрытые сувенирные киоски и кафе, кругом не было ни души, не считая матроса, лениво сматывающего веревку у пристани. Возле крутой дороги, ведущей в горы, стоял знак: "Капри 6 км ".
«Шесть километров!» — выдохнул я.
У меня с собой были два путеводителя по Италии, оба такие бесполезные, что я даже не хочу называть их, чтобы не сделать косвенную рекламу. Ни один из них даже не намекнул, что город Капри находится в горах на расстоянии нескольких миль от гавани. Из них следовало, что достаточно просто сойти с парома, чтобы очутиться в городе. А с пристани казалось, что он находится где-то в облаках.
Фуникулер не работал. Я огляделся вокруг в поисках автобуса или такси, на худой конец осла, но ничего подобного поблизости не было видно, так что я со вздохом начал восхождение. Подъем облегчали открывающиеся с дороги виды на море и красивые виллы. Сначала тянулся бесконечный серпантин, но через милю-другую появились вырубленные в горах крутые винтовые ступени, предлагавшие более прямой и, как мне показалось, более быстрый путь. Я рискнул пойти по ним. Никогда не видел таких нескончаемых ступеней! Они шли и шли не кончаясь. Через триста ступеней я стал задыхаться и так вспотел, что не воспринимал уже никакую красоту.
Из-за обманчивой горной перспективы мне все время казалось, что я вот-вот достигну вершины, но за следующим поворотом оказывались новые ступени. Я снова взбирался, задыхаясь и облизывая шершавым языком пересохшие губы, так что даже две женщины в черных одеждах, спускавшиеся мне навстречу с покупками, посмотрели на меня с угрюмым интересом. Поддерживало только то, что я, похоже, был единственным человеком, у которого хватило упорства добраться до Капри пешком. Постепенно дома стали попадаться чаще, потом потянулись сплошными рядами, а бесконечные ступени перешли в крутые мощеные улочки. Наконец я прошел под аркой и оказался на чудесной площади, которая была полна немецкими и японскими туристами. По моим щекам потекли слезы.
Я снял комнату в «Отеле Капри». "Оригинальное название! Долго вы думали, чтобы придумать такое? " — спросил я управляющего, но он только смерил меня пренебрежительным взглядом. Не знаю, с чего вдруг такое высокомерие: отель был такой маленький, что обходился без портье, так что управляющему пришлось самому отвести меня в комнату. Теперь я оказался в затруднении, давать ли ему чаевые, как обычному портье, или это будет оскорблением его высокому положению. В конце концов я пришел к разумному компромиссу: дал ему чаевые, но очень маленькие. Он посмотрел на них так, словно я положил ему в ладонь катышек помета, из чего я заключил, что, возможно, не совсем правильно понял местные правила. «Может быть, в следующий раз мои шутки вас позабавят», — заметил я бодро, захлопывая за ним дверь.
Город Капри оказался скоплением вилл, крошечных лимонных рощ и роскошных видов на Неаполь и Везувий. Сердцем города была маленькая площадь Пьяцца Умберто, заставленная столиками и соломенными креслами из ближайших кафе. Все остальное представляло собой сложную сеть тропинок и узких проходов, соединяющихся между собой таким сложным образом, что через десять минут прогулки оказываешься в том же самом месте, из которого только что ушел в противоположном направлении. Тропа то спускалась вниз по склону холма, то вела в облака к разбросанным высоко в горах виллам. Мне хотелось купить все дома, которые я видел.
Автомобильных дорог на острове вообще нет, кроме одной, ведущей из гавани в город и дальше к Анакапри на дальней стороне острова. В остальные места можно попасть только пешком. Капри, должно быть, лучшее место в мире для изматывания сил.
Большинство магазинов в городе назывались «Гуччи» и «Ив Сен Лоран», а стало быть, покупателями в них были богатые люди. Но сезон, к счастью, еще не наступил, не наблюдалось и признака старых пердунов на яхтах и их сморщенных подруг, обвешанных драгоценностями, так что практически все магазины были закрыты.
Почти стемнело. Дорога между деревьями вдруг свернула за поворот и вывела на смотровую площадку, висящую над пропастью, так что от высоты захватывало дух. Площадка была построена явно для туристов, но создавалось впечатление, что здесь уже много лет не было вообще никого, не говоря о туристах. Мне необыкновенно повезло, что я попал сюда. Никогда раньше не приходилось видеть ничего и вполовину столь прекрасного: на одной стороне раскинулся город Капри, с другой мерцали огни бухты Анакапри, а прямо подо мной плескались омывающие утес ярко-аквамариновые воды Средиземного моря. Я бы отдал все на свете, чтобы видеть эту красоту каждый день!
Но тут я заметил виллу, укрытую чуть повыше за деревьями. Кто-то уже владел этой красотой, мог сидеть здесь каждое утро за завтраком в халате от Ив Сен Лорана и тапочках от Гуччи, любуясь этим кусочком Средиземноморского рая. Тут же пришло в голову, что вилла могла принадлежать какому-нибудь парню, который пользуется ею всего две минуты за десять лет. Он слишком занят заключением сделок и телефонными разговорами, чтобы замечать эту красоту. Странно, что богатство всегда растрачивается зря. С этой невеселой мыслью я вернулся в город.
Я поужинал в полупустом ресторане, сидя у окна с видом на море и размышляя о том, что тупею от всего этого благополучия. Приходило то ужасное чувство вины, которое распространено среди англичан — что любое удовольствие, включая чашку чая с молоком и шоколадный бисквит, является непростительным излишеством. Я обреченно думал, что мне придется расплачиваться за все это, когда вернусь домой — долгими вечерами на ледяном сквозняке и прогулками по диким, заболоченным вересковым пустошам. В свою очередь, сознание того, что я все же испытываю вину за полученное удовольствие, улучшило мое настроение.
