Ирина Потанина - Неразгаданная
— Ну, хоть не посадят и то хорошо. Странно, в семнадцать лет некоторые бабы уже детей рожают… Слушай, ты хоть улыбнись. А то сидишь перепуганная, так… слушай, я буду называть тебя мышкой, ты такая же серая и забавная.
Он смеется собственной находчивости, я молчу.
— Ну-ка я сейчас хоть товар посмотрю…
И он нагло расстегивает две пуговицы моего плаща, отодвигает шарф, подымает свитер и больно сжимает грудь, не отвлекаясь при этом от ведения машины. Я чувствую себя коровой, которую доят. Нелепой, огромной, тупой коровой у порога мясокомбината… Резко бью его по руке.
— Не смейте, я вам не животное… Что, с женщиной никогда не были?
Он опять смеется.
— Да уж… Мыша показывает зубки, — но руку не убирает, я чувствую, что он намного сильнее меня, и сопротивление бесполезно, — слушай, а ведь есть там кое-что, очень даже, мне нравится. Мы с тобой подружимся…
Мне таки удается убрать его руку. Он останавливается возле таксистов, опускает стекло окна, кидает таксисту “езжай за мной” и мы едем ставить машину в гараж. Возле гаража пересаживаемся в такси и опять куда-то едем. На улице очень холодно. Холодно и мерзко, мне хочется плакать… Но я не должна, я не мышка, на самом-то деле. В конце концов, я делаю то, что мне нужно. Мне так хочется. Улыбаюсь как можно вульгарней и начинаю что-то говорить. Мы выходим возле киоска. При свете фонарей я замечаю, что моему спутнику ну никак не меньше сорока пяти. Мне как-то противно становится.
— Так, нам бутылку ликера, да? — он вопросительно смотрит на меня, — пачку каких-нибудь женских сигарет, и презервативчики…
Он так и сказал, громко отчетливо, и теперь киоскерша неодобрительно смотрит на меня, явно поняв все. Я краснею, он смеется и шлепает меня по заднице.
— А ты что думала? Всё у нас будет чин-чином…
Молча иду с ним. Захожу в дом. Таких роскошных квартир я не видела никогда в жизни… Вот оно, явное разделение человечества на классы. Те кто сумел, пожалуйста, и огромная квартира с шикарным ремонтом, и машина, и проституток можем снимать… А те, кто не у дел, — коммуналочка и раскладушки, и тараканы, прыгающие по кухне… Почему так? Мы идем в ванную, он этого хочет. Ванная похожа на маленький бассейн. Я неловко раздеваюсь.
— Господи!!! А белье ты себе сама такое покупала? — он не пугается, он просто смеется. А я стою в обычных хебешных трусиках, зеленых, с белой тесемочкой и плотном черном лифчике. И мне стыдно. Не из-за того, что стою тут возле чьей-то ванны-бассейна голая, а оттого, что бельё ему не понравилось.
— Ну, раздевайся, мыша, — он уже сидит в ванной, я стараюсь не смотреть на него. Старый с одрябшей коричневой кожей… Мне страшно…
— О, мне так не нравится, — он морщится, глядя на меня, — Хорошие девушки должны следить за собой. Надо побрить здесь, совсем побрить, так будет красивее.
— Не хочу.
— Что значит, не хочу? Надо есть надо, — и он смеется этим своим “надо” напоминая мне мужа моей матери…
— Имя-то у тебя хоть есть?
— Мыша, — отвечаю я, и залажу в ванну рядом с ним, — а вы?
— Я Стас. Знаешь, у тебя шикарная фигура, — он пристально разглядывает меня, как когда-то я разглядывала на базаре кожаные куртки, пытаясь отличить настоящую кожу от подделки.
— Ладно, раз ты такая, то я ухожу. Жду тебя в спальне. Побреешь писочку, — боже я не вынесу подобной речи, обращенной ко мне, — оденешь вот этот халат и приходи. Только волосы не мочи, ненавижу мокрое, ненавижу…
Он долго и тщательно вытирается я тупо смотрю в потолок, чтоб не видеть его висящего (интересно, я что вообще не возбуждаю?) и слегка болтающегося члена. Не хочу выходить из ванной. Представляю вдруг, как сейчас наглухо закрою защелку, и как где-то через час он начнёт ломиться в дверь, а я не открою, а он сорвёт дверь с петель и ворвётся, но обнаружит, что меня уже нет, потому, что я стала рыбкой — маленькой такой, золотистой — и уплыла в канализацию сквозь вот эту дырочку в ванной, так же, как сейчас уплывают сбриваемые мною коротенькие черные волосики. Я смотрю на себя в зеркало. Для шестнадцати лет у меня довольно неплохая фигура, он прав. А может и вправду телом можно торговать? Замахиваюсь и бью себя по щеке со всей силы, чтоб не лезли в голову такие мысли. Тщательно вытираюсь, подражая хозяину, и выхожу. Он уже ждет, лежит на огромной кровати перед телевизором и смотрит какую-то порнуху.
— Любишь такое? — он кивает на телевизор.
— Нет.
— А зря, это многому учит. У меня одна знакомая проститутка всему училась из порнушек, теперь шикарно трахается! Да еще и берет с молоденьких девочек деньги за обучение. Не хочешь поучиться?
— Нет.
Я сижу в халате на краюшке кровати и смотрю за окно. Из-за тюля мне уличу видно, а ей меня — нет. Улица не знает, где я. Никто не знает. Никто не может ворваться сюда, надавать мне по морде за такое поведение и забрать, главное, забрать меня отсюда… Не вставая с постели, он разливает в большие фужеры ликер. Я закуриваю и пью. Пью много, мне так важно сейчас напиться.
— А пепельницы нет?
— Надо спрашивать разрешения закурить.
— Можно?
— Да.
Пепельница лежит в шкафу возле бара. Открываю шкаф и опрокидываю этот дурацкий бокал с ликером (какого у меня так дрожат руки-то, а?). И темная густая жидкость льется прямо на белый махровый халат и на ковер на полу и на…
— Оставь, не вытирай, у меня есть, кому прибирать. Сними-ка халат и иди сюда.
— Сейчас, я докурю, — вот и наступает момент…
— Иди, здесь докуришь.
Я медленно приближаюсь к кровати. Какая-то женщина дико орет в телевизоре.
— Стас, ты знаешь, я передумала, я верну тебе деньги и уйду, ладно?
Он не отвечает, лишь манит меня пальцем к себе.
— Иди, иди ко мне, — его шепот и дыхание раздражают, но я подхожу.
— Теперь разденься, красиво, в танце.
Я медленно снимаю халат, он резко дергает меня на себя, кричит, охает, тяжело дышит, без предисловий и ласк начав бороться за проникновение во внутрь меня. Мне дико больно, я сжимаю зубы и кулаки.
— Вошел!!! — победно шепчет он. Я не шевелюсь, лежу на спине с плотно сжатыми зубами. Он извивается, механически, словно маятник на часах раскачивается вверх, вниз, вверх, вниз. Мне больно ногтями одной руки впиваюсь в собственную ладонь, до крови. Другой рукой вывожу в такт раскачиваниям моего партнера ногтем у себя на согнутой коленке “Мама” и снова “Мама”. Почему так? Не знаю, бессознательно как-то получается: “Мама”, “Мама”…
Когда он уснул, я, встав, тихо иду в ванную, одеваюсь и на цыпочках, тихонько, тихонько бреду к двери.
— Ты уходишь? А вдруг мне понадобится твоя п…да утречком, а? За такие деньги я в праве рассчитывать на всю ночь!!! — он голый стоит в дверях спальни. Резко открываю дверь и бегу. У меня преимущество — я одета, значит, погони не будет. Бегу до первого этажа пешком. Останавливаюсь, чтоб отдышаться. Мне плохо, очень, очень плохо… С трудом выхожу на улицу. Черт, здесь в центре ни одной лавочки, сажусь прямо под каким-то домом на корточки, опираясь стеной о железобетонную стену и плачу. Как собачка бездомная поскуливаю, боже, как плохо мне…
* * *«Утром все было уже нормально. Та сумасшедшая, которая позволила себе быть проституткой, которая решила подарить “свежатинки” престарелому ублюдку… она умерла, выполнив свое предназначение и выревевшись вдоволь. А я совсем другая. Я гордая, чистая, сильная. Я отдала уже все долги. Теперь начинается новая жизнь. Новая, значит прекрасная. Я больше никогда не полезу в грязь. Я теперь другая!!!”
Рита наконец нашла работу. В газете было объявление “телекомпания ищет на конкурсной основе работников: ведущие, менеджеры, режиссеры. Образование значения не имеет.” Рита прошла по конкурсу. Куча взрослых дядь и теть не прошли, а Рита прошла. Это было так здорово. Новый мир, новая жизнь. Девочка была почти счастлива.
“Это что-то удивительное. Я чувствую себя нормальным, честным человеком… Сегодня было первое занятие на курсах по обучению для новой работы. Нас десять человек. Трое отсеются в процессе обучения. Почему-то я уверена, что в эту троицу не попаду… Конкурс проходил так: сначала собеседование, потом пробные съемки… Было так: все трясутся, как бы их не выгнали, все гораздо старше меня, я заражаюсь общим настроением и тоже начинаю трястись. Как это здорово, бояться не пули в висок, не передозировки, не милиции, а неуспеваемости на курсах… Кажется, я становлюсь нормальным человеком…
Вышли все вместе покурить после занятий. Так дружно смеемся, говорим все, что вздумается. Мне в напарники по передаче “Все для дома и офиса” дали молоденького паренька, лет двадцати трех. Смешной такой, веселый, в очках. Он рассказывает о своей красавице-жене, о их жутко потешном маленьком сыне… Странно, вместо зависти я чувствую радость за него. Раньше завидовала тем, кто не одиночки. Сейчас знаю, что и сама могу стать такой же. Мне нравится, нравится! Нравятся эти курсы, нравятся эти люди… Может, я слишком привязчива? Может, нельзя так воспринимать совершенно незнакомых людей — как родных, как семью. Но Владимир, это наш преподаватель — очень классный, какой-то совсем родной — говорит “Мы все теперь одна команда.” Где-то в глубине, та я, которая плохая, возразила (в мыслях, конечно), “Мы, мол, просто зарабатываем вместе деньги, причём каждый для себя, а вам просто выгодно раздувать идиллию для поддержания духа” Но другая я, та которая теперь сверху, которая хорошая, взяла и растоптала плохую, загнала ее глубоко, глубоко и та заткнулась. И как я раньше не понимала, что надо отдавать себя коллективу… Кажется, я становлюсь коммунисткой!!!
