Кевин Брокмейер - Краткая история смерти

Так, на следующий день после того как Пакетт рассказал Джойсу про свой список, они столкнулись на первом этаже офисного здания. Пакетт заскочил, чтобы попить из фонтанчика, а Джойс шагал по черным мраморным плиткам вестибюля, направляясь к лифту. Они увидели друг друга и поняли, что их пути пересеклись вновь. После короткого молчания Джойс сказал:

— Держу пари, что вспомню тысячи две.

Пакетт покачал головой:

— Нет. Говорю тебе, их намного больше. Речь не только о тех, кого ты можешь припомнить не напрягаясь. Я говорю о людях, которых ты вспоминаешь, лишь выстроив правильную цепочку ассоциаций. На досуге сядь и подумай.

— Понимаешь ли, разница между нами в том, что ты считаешь свою память безупречной — или по крайней мере достаточно надежной, чтобы выдать тебе достойный доверия отчет о твоей жизни. А я так не считаю. Ни на секунду.

— Сомневаюсь, что моя память надежнее твоей. Но я, очевидно, знаю ее лучше, чем ты.

— Тогда реши такую задачку. Если бы каждый человек в мире помнил… сколько ты сказал? Пятьдесят тысяч? Итак, каким бы образом все они поместились в городе подобных размеров? Он довольно велик, но я сомневаюсь, что настолько…

На следующий день они снова встретились по пути через юго-западную часть парка. Пакетт сказал:

— Во-первых, у тебя есть хоть какие-то представления о том, каковы размеры города на самом деле?

— А у тебя?

— Нет, но мне кажется, что он намного больше, чем ты думаешь. Намного больше, чем один наш район, это уж точно. Я поспрашивал людей, и, кажется, никто не знает, как далеко тянутся улицы. Самый точный ответ я получил от человека, который увлекается картографией. Он сказал, что почти за десять лет, проведенных за составлением карт, он так ни разу и не увидел, где кончается город. Он сказал, цитирую: «Если у этого города есть граница, она, должно быть, расступается, как ручей, едва я подхожу поближе».

— Ладно. Допустим. А во-вторых?

— То есть?

— Это было «во-первых». Значит, есть и «во-вторых». Так что там во-вторых?

— Во-вторых, когда я сказал, что каждый из нас помнит по пятьдесят или по сто тысяч человек, я не имел в виду пятьдесят или сто тысяч, которых не помнит больше никто. Непременно должна быть масса совпадений. Например, мы оба помним Лори. И ребят из офиса. Не то чтобы это было очень важно, но мы оба помним Митъярда, Вейша, Тернера и остальных.

Следующая встреча произошла в закусочной, куда оба зашли на ленч. Четыре седые кореянки играли в маджонг за одним из столиков, за стойкой сидели два офицера Инфекционной службы, молча рассматривавших помещение. Они по-прежнему были в форме с желтым воротничком, хотя Пакетт не представлял себе, какой еще ущерб могли причинить вирусы.

Джойс начал:

— Я думаю, что на самом деле это важно.

— Что?

— То, что мы помним Тернера, Митъярда и остальных. Ты сказал, что это не важно. А я думаю, что важно.

— Я не имел в виду, что это вообще не играет роли. Но итог не меняется, не так ли?

— Правда? Ты думаешь, наше теперешнее существование никак не связано с памятью Лори?

— Разумеется, связано. Но Лори еще жива. Ну или мы так считаем. — Он отхлебнул кофе. Даже после десяти лет воздержания Пакетт испытывал соблазн заказать пива каждый раз, когда ел гамбургер и картошку. Но как всегда, он подавил это желание.

— Да. И пока мы жили, мы поддерживали жизнь в некоторой части здешних обитателей. Подумай об этом, Пакетт, — произнес Джойс. — Подумай о людях, которые наверняка исчезли из города, когда мы умерли. Несомненно, некоторые существовали по эту сторону только потому, что мы существовали по ту. Ты действительно хочешь сказать, что это не играет никакой роли?

Джойс, как обычно, его не понял. Но — опять же, как обычно, — он и не вполне заблуждался. Пакетт не сомневался, что «это играет роль». Тем не менее он ответил:

— Я хочу сказать, что мы бессильны повлиять отсюда на то, что происходит там. Стрелка ведет в одном направлении — и только в одном.

— Вряд ли все с тобой согласятся, — возразил Джойс, но Пакетт слишком устал спорить, чтобы требовать объяснений.

Позже, возвращаясь домой по тихим, освещенным синим светом улицам, он осознал, что его старший брат, который погиб в одиннадцать лет (а Пакетту было всего четыре), наверняка жил здесь, в городе, до недавних пор, пока Пакетт не умер и память о брате окончательно не исчезла с лица земли.

О Господи, подумал Пакетт. Почти сорок лет.

Он уже подсчитал, что его родители, бабушка и дедушка, жена, сын, все люди, которых он знал в течение жизни, оставались в городе до той самой минуты, когда он умер. Пакетта, в общем, утешал этот факт, хотя он признавал, что в отношении некоторых смириться было нелегко — например, его сыну исполнилось пятнадцать, он едва-едва достиг расцвета юности. Но отчего-то мысль о том, что давно умерший брат тоже был одним из этих людей, никогда не посещала Пакетта. Он почувствовал себя так, как будто забрел в странное пустое здание, и за дверью в конце извилистого коридора вдруг оказалась комната, где он жил в детстве. Он боялся войти, но знал, что будет жалеть, если не осмелится.

Добравшись до дома, Пакетт решился. Он обойдет весь город в поисках следов своего брата.

Расследование оказалось не таким трудным, как он себе представлял. Первой мыслью Пакетта было найти какие-нибудь старые данные переписи населения и поискать в них брата. Прямо за углом, неподалеку от дома, стояла пустая библиотека — входную дверь у нее сняли с петель и утащили какие-то вандалы. Хотя Пакетт знал, что полки там по большей части пустовали, ему тем не менее показалось самым логичным начать поиски оттуда. В зале архивов, на третьем этаже, он нашел — о чудо! — шкаф с надписью: «Перепись населения, последние пять лет». При помощи металлической линейки Пакетт взломал замок. Документы из шкафа, впрочем, забрали, и внутри осталась только старая баночка из-под вазелина, наполненная красными резинками. Пакетт уже собирался уходить, когда увидел телефонные справочники, стоявшие в рядок за столиком дежурной. Они устарели почти на десять лет, но тем не менее он нашел в одном из них имя брата, а также адрес, неподалеку от монумента.

Он вырвал из справочника нужную страницу заодно с картой, приклеенной к задней обложке, и унес с собой. На улице было морозно, уши у Пакетта начали болеть, поэтому он поднял воротник и прижимал ткань к вискам, пока не услышал работу собственного организма — отдаленный рокочущий звук, похожий на грохот бревна, катящегося с горы.

Карта из телефонного справочника представляла собой скорее многозначную кубистскую диаграмму, нежели настоящую схему города. Огромное количество маленьких улочек, вообще на нее не нанесенных, вклинивались между теми, которые предположительно соседствовали друг с другом. Некоторые улицы, обозначенные на карте, были не совсем верно прочерчены, они пересекались не там. Создавалось ощущение, что какой-то небрежный покупатель вытащил их с магазинной полки, чтобы рассмотреть, а потом сунул куда пришлось. Так, заросшее травой, полузаброшенное поле для гольфа, если верить карте, занимало территорию четырех кварталов, названных в честь крупных южноафриканских городов — Киншасы, Найроби, Лусаки и Йоханнесбурга.

Неоднократно Пакетту приходилось возвращаться и спрашивать дорогу. Подметка одного ботинка отвалилась и шлепала по тротуару.

Так или иначе, он все-таки нашел искомый дом.

Пакетт поднялся на лифте на пятый этаж и осторожности ради постучал в дверь квартиры, номер которой значился в телефонном справочнике, после чего взялся за ручку. Он, сам не зная почему, думал, что квартира пустует, но, как только собрался открыть дверь, на пороге появился долговязый мужчина средних лет. Его очки были запачканы каким-то прозрачным жиром, желтые волосы, похожие на метелочку для пыли, падали на глаза. Он ел изюм из картонного стаканчика.

— Чем могу помочь? — спросил он после короткой паузы, и Пакетт понял, что пялится на него как идиот.

— Простите, — сказал он. — Наверное, я ошибся адресом. Я искал человека, который здесь живет. Или жил. То есть я так думал.

Мужчина сунул изюминку в рот.

— Как зовут этого человека?

— Натаниэль Пакетт.

— Хм. Он уехал… ближе к концу эвакуации, скажем так. Вы его знали?

— Он мой брат.

— Вы Мики?

— Да… Майкл.

Мужчина кивнул и отступил.

— Тогда заходите. Я его сосед по квартире.

«Я его сосед по квартире». Как просто. Пакетт с трудом верил своим ушам. Он сел на кушетку, обитую тканью в сине-белую полоску, — огромную кушетку, занимавшую полкомнаты. Стульев и кресел не было, поэтому мужчина в очках пристроился рядом.

— Наверное, вы хотите расспросить о брате, — сказал он. — Валяйте. Я не вооружен.

Он доел изюм, скомкал стаканчик и начал медленно перекатывать его между ладонями, разглаживая складки и выпуклости. Все в нем, казалось, двигалось с умеренной скоростью, и единственным исключением была привычка выпаливать начала фраз словно в качестве компенсации за потерянное время.