Джон Ирвинг - Сын цирка

Дхар останавливается, а в это время хорошенькая женщина опрокидывает горку плодов манго. Инспектор неторопливо ждет, пока торговец расчистит ему путь от упавших фруктов. Однако когда он снова догоняет женщину, она уже мертва: между широко открытыми глазами зияет дыра от пули. Дхар бережно закрывает глаза погибшей.

— Жаль, что не только я преследовал бедняжку. Она убегала не только от меня, но и еще от кого-то, — поясняет голос за кадром.

Пожилой официант Сетна, увидев глаза доктора, сидящего в Дамском саду, подумал, что он знает, почему в них пылает ненависть. Старик и сам не забыл того давнего негодяя. Однако не он смутил покой доктора, Сетна ошибался. Старому члену клана Парси неведомо было чувство внутренней неуверенности и самобичевания и он не мог представить, что с такой ненавистью доктор думал о самом себе.

Фарук проклинал себя за то, что в фильме он оставил ребенка-калеку на вокзале Виктория Терминус, куда тот приехал. Все истории в Бомбее начинаются на вокзале, и Дарувалла не мог придумать какой-нибудь другой сюжет для этого брошенного ребенка. Он все еще размышлял, что может случиться с мальчиком после его приезда в Бомбей, а случиться может все, что угодно. Однако вместо этого сценарист начинал придумывать ленту про Инспектора Дхара, у которого лексикон «сильного парня» был такой же неестественный, как весь его образ.

Доктор Дарувалла попытался спасти себя от отчаяния, придумывая историю о невинности и чистоте, какой, по его мнению, были окрашены выступления «Большого Королевского цирка», однако не нашел сюжета настолько же хорошего и простого, как номера любимых артистов, вообще как ежедневная, отлаженная жизнь цирка.

Там весь долгий день, начиная с чаепития в 6.00 утра, наполнен смыслом. Дети-артисты и акробаты занимаются силовыми упражнениями, развивают ловкость до 9.00 или 10.00, после чего съедают легкий завтрак и убирают в палатках. В жаркое время дня они пришивают блестки к цирковым костюмам или занимаются домашними делами, не требующими больших физических усилий. Начиная с поздних утренних часов, отменяется тренировка животных, поскольку для тигров и пантер уже слишком жарко, а слоны и кони поднимают вверх слишком много пыли.

Все обеденное время тигры и львы лежат в клетках, высунув через решетку хвосты, лапы и даже уши, словно надеясь таким образом привлечь ветерок. Двигаются лишь их хвосты, разгоняя гудящих мух. Кони не ложатся — стоять прохладнее, чем лежать. Два мальчика по очереди обсыпают слонов пылью из порванного мешка, в котором раньше хранился лук или картофель. Кто-то поливает из шланга пол в главном шатре, однако это лишь ненадолго прибивает пыль.

Общая апатия охватывает даже шимпанзе, которые уже не носятся по клетке, а пронзительно кричат и иногда прыгают. Если в это время заскулит или залает собака, кто-нибудь обязательно даст ей пинка.

В полдень дрессировщики и акробаты обедают, затем спят часа два, поскольку их выступления начинаются после 15.00. Жара все усиливается, и пылинки поднимаются вверх, блестя в солнечных лучах, проникающих через вентиляционные отверстия главного шатра. В их свете пылинки роятся, подобно стаям мух. В перерывах между музыкальными номерами музыканты оркестра передают друг другу мокрую тряпку, чтобы протереть не только духовые инструменты, но и свои лица.

В 15.30 в зале остается много свободных мест. Приходят пожилые люди, которые не заняты полный рабочий день, а также маленькие дети. Обычно аудитория не очень пристально следит за выступлениями акробатов и дрессированных животных, им мешает жара и столбы пыли в воздухе. Но к актерам это не относится. Ни разу еще доктор Дарувалла не заметил, чтобы в 15.30 они выступали вполсилы. Акробаты, дрессировщики и даже животные выкладываются на полную катушку. Только вот зрители размягчены и не реагируют как надо. Фарук предпочитал вечерние представления, когда в цирк шли целыми семьями — молодые родители и достаточно взрослые дети, способные оценить все номера. В это время дня угасающий солнечный свет кажется мягким и словно удаляющимся на покой, пылинок в воздухе не видно, мухи уже засыпают, а москиты еще не появляются. На представлениях в 18.30 зал забит до отказа.

Первым номером, как правило, выступает «пластическая девочка», или «девочка без костей», названная Лакшми — по имени богини красоты и счастья. Четырнадцатилетняя скуластая красавица выглядит старше своих лет. В ярко-оранжевой юбке-бикини с желтыми и красными блестками, сверкающими в лучах прожекторов, девочка похожа на рыбу, чешуйки которой отражают подводный свет. В главном шатре делают затемнение, чтобы выделить игру подсветки, однако в лучах заходящего солнца хорошо видны детские лица.

Их много, но вряд ли прав тот, кто утверждает, будто цирк предназначен для детей. На самом деле он нужен и взрослым, которые с наслаждением наблюдают за их реакцией. Созерцая простоту номера девочки Лакшми, доктор терзался мыслью, почему ему не дано передать такую красоту в сценарии. Воображение Даруваллы буксовало, как только он доходил до сцены с ребенком-калекой, покинутым на вокзале Виктория Терминус. Вместо того, чтобы написать нечто чистое и хорошо скроенное, наподобие цирка, он начинал придумывать истории с убийствами, ранениями, где главным героем становился Инспектор Дхар.

Итак, старый мистер Сетна не разгадал причины страдания на лице доктора, глубоко недовольного самим собой. Приветливо ему кивнув, старший официант решился на редкую фамильярность с проходящим по залу официантом.

— Я рад, что не являюсь той противной крысой, о которой думает доктор, — сказал мистер Сетна.

Причина неудачи фильма «Однажды мы поедем в Индию, дорогая» скрывалась не только в алкоголизме сценариста и в том, что он немало украл из ленты «Черная победа». Сказались произвольные изменения режиссером «оригинального» текста Дэнни Миллса, а также геморрой и грибковое заболевание Хэтэвея. Дело усугублялось и тем, что красотка актриса, игравшая умирающую, но внезапно исцеленную жену, оказалась на редкость бездарна, хотя о ней печатали хвалебные статьи в газетах. Друзья и коллеги Вероники Роуз звали ее просто Вера, но на самом деле она родилась в Бруклине и звали ее Гермиона Роузен. Эта женщина оказалась племянницей Гордона Хэтэвея и дочерью его сестры «п…ды-страдалицы». Фарук лишь потом осознал, как тесен этот мир.

В конце концов продюсер фильма Гарольд Роузен понял, что его дочь — пошлая баба, как ее с первого взгляда воспринимали остальные люди. Однако Гарольд находился под каблуком жены, которая командовала также братом, и поступил в соответствии с ее мечтой, подразумевающей, что, изменив имя дочери, можно когда-нибудь превратить ее в кинозвезду. Однако отсутствие ума и таланта у девушки оказалось непреодолимым препятствием на пути мечты. Дело осложнялось еще и тем, что Вера просто не могла ни показывать всем свои голые груди, что осудила бы, наверное, даже леди Дакуорт.

Тем не менее летом 1949 года в клубе Дакуорт упорно утверждали, будто в скором времени Вера станет знаменитой. На чем держались эти слухи? Ведь жители Бомбея не были посвящены в тайны Голливуда. Ловджи Дарувалла стало известно лишь то, что Веру выбрали на роль умиравшей, но спасенной жены. Даже Фарук до поры до времени не знал, что Дэнни Миллс выступал против ее кандидатуры на эту роль, пока она его не успокоила, убедив будто он в нее влюблен, после чего Дэнни стал танцевать перед ней на задних лапах. Но кое-что изменилось после того, как отсняли большую часть фильма. Сценарист решил, что усталость от съемок охладила ее чувства. Актриса имела собственный номер в отеле «Тадж Махал», но она отказывалась спать с Дэнни, потому что явно крутила любовь с главным героем фильма. Это видели другие, но не Дэнни, который, напиваясь до потери сознания, поздно вставал по утрам.

Ведущую роль в картине исполнял Невил Иден — потерявший родину англичанин, бисексуальный мужчина, актер со стажем, но без ярких способностей и таланта. Когда он понял, что в руки ему сами плывут определенные роли, то без раздумий переехал в Лос-Анджелес. Как правило, Невил изображал типичного англичанина. Или придурка, каким его представляют грубые американцы, или умного английского джентльмена, в которого влюбляется эффектная американская девушка, впоследствии осознающая свою ошибку и меняющая выбор в пользу более солидного и скучного американца. Кроме того, Невил играл в картинах роль приезжего дядюшки, тоже англичанина, который неуклюже держался на лошади, ездил в США по правой стороне дороги или затевал неудачные драки в барах. Невил чувствовал, что должен по-идиотски утверждать в мнении зрителей, что настоящие мужчины — только американцы. Такая установка раздражала актера, поскольку возбуждала и его внутреннее «гомосексуальное я».