Милена Агус - Каменная болезнь. Бестолковая графиня [повести]
Потом, в сорок с лишним, няня познакомилась с будущим мужем, влюбилась и, когда ждала его, вся светилась, как когда-то при отце, и снова похорошела, и они говорили о самых обычных вещах, но так, словно за этим скрывался глубокий смысл, понятный лишь им двоим, и она снова стала улыбаться какой-то особенной, непривычной для сестер улыбкой, и только Ноэми уже видела все это много лет назад.
Графиня и Маддалена выслушали Ноэми молча. Так, видно, все и было. Только воспринимали они это тогда по-другому.
— Так, значит, ты считаешь, — сказала Маддалена, — нянюшка специально дала маме те таблетки, от которых она умерла?
— Нет, конечно, — отвечала Ноэми. — У мамы было больное сердце, возможно, она была обречена еще с тех пор, как попала в картонную коробку. Так что зря она сокрушалась, не так уж ей и повезло. Таблетки эти она принимала уже не один год, каждый вечер, и нянюшка тут ни при чем. К тому же врачи предполагали, что долго она не проживет. Так и вышло, она умерла, когда ей едва исполнилось тридцать. А все остальное, что сейчас рассказывает бедная старушка, — просто бред. Она винит себя за то, о чем думала, на что, быть может, надеялась, но нельзя судить людей за мысли и надежды.
19
Однажды, когда совсем стемнело, Маддалена и Сальваторе вышли прогуляться и на площади бастиона Сен-Реми, где бары открыты допоздна, встретили Элиаса со стайкой молодых красивых девушек в мини-юбках. Несмотря на то что было холодно, на нем, как всегда, были джинсы на бедрах, короткая кожаная курточка и джемпер в обтяжку, а голова бритая — видно, волосы у него за это время заметно поредели. От него сильно пахло парфюмом. Он вертелся среди девиц, но вид у него был рассеянный, словно он искал кого-то взглядом — возможно, ту единственную, кого здесь не было. Сальваторе с Маддаленой переглянулись: пожалуй, с Ноэми ему было лучше, и если б она увидела его сейчас, наверное, поняла бы, что он несчастлив.
Они остановились и поболтали с ним немного.
— Надеюсь, у Ноэми все хорошо, — обронил он.
Маддалена набралась смелости и спросила, удалось ли им добиться права открывать окна в соседский двор. Элиас как будто не сразу понял, о чем речь. Потом вдруг сообразил: «А, вы об этом!». Оказывается, дело они проиграли, ну и ладно, стоит так переживать из-за ерунды. Вышли из положения, устроили проем в потолке, так называемый «световой колодец», и над ним большой фонарь с открывающимися створками. Он сам все спроектировал и сделал.
Тут-то они и пригласили его на ужин. Как-нибудь на днях. Не откладывая в долгий ящик.
Он посмотрел на них испуганно, чуть побледнев, и на лице у него было написано: «Вы в своем уме? Там же Ноэми», — но потом вдруг повеселел.
И тут же выражение лица изменилось: «Хорошо, я приду».
20
Теперь они говорят нянюшке, что снова разбогатели и выкупили обратно все квартиры, которые продали в трудные времена, а когда соседи появляются в окне или встречаются им на лестнице, объясняют, что эти люди просто снимают у них жилье и платят кучу денег.
Нянюшка счастлива и, глядя вверх, делает неприличные жесты — дескать, вот вы все и в заднице, старые хозяева взяли и все выкупили.
Никто не знает, что именно сосед сказал монахиням. Только на утреннике Карлино оказался за роялем. Раскрыв рот, оглядел зрительный зал, полный родителей, увидел других детей, выглядывающих из-за кулис, вскочил и убежал. Но тут же вернулся. Очень довольный, уселся за рояль и для начала сыграл марш Шостаковича, потом «Вальс петушков», адажио Штайбельта и «Поезд идет» Сигмейстера, и как только зрители стали аплодировать, Карлино снова сел и сыграл «Солдатский марш» Шумана. Потом он заиграл небольшие пьески собственного сочинения, и зрители чуть с ума не сошли от восторга, хотели слушать еще и еще, хотя их собственные дети еще не выступали.
На обратном пути графиня постучала в дверь к соседу: он открыл, но в дом не пригласил и так и остался стоять на пороге.
— Не знаю, как вас благодарить, только молиться могу за вас. И не только я, но и мои родные. И монахини. Я дала им карту летных полей Сардинии и Корсики, так что можете не беспокоиться — когда полетите на самолете, мы все будем за вас молиться!
Сосед ее даже не слушал и твердил, что концерт Карлино был похож на боксерский поединок, где дерутся нотами, и подпрыгивал в дверях, боксируя.
— «До» — удар левой. «Ре» — отступает, прикрыв подбородок. «Ми» — удар правой. «Уложил их наповал», — торжественно заключил он.
Теперь все в квартале, встретив графиню с сыном, останавливаются и осыпают Карлино комплиментами: говорят, что когда-нибудь будут гордиться, что жили в одном районе с музыкантом-вундеркиндом. И все же их одолевают сомнения. Вундеркинд, а вроде дурак дураком. Тогда они ищут другие примеры. Моцарт. Говорят, все только диву давались: как это Господь одарил таким талантом такого придурка.
Графиня с Карлино пришли к соседу с подарком, поблагодарить его.
Сосед был не в духе, в дом их не пустил и опять стоял в дверях. Извинился, сказал, что сейчас хотел бы побыть один и ему не до подарков.
— Даже посмотреть не хотите? — спросила графиня.
— Нет. Не хочу. Извините, когда я в таком настроении, лучше меня не трогать.
— А может, мы с Карлино подняли бы вам настроение? А то вы такой несчастный, что уходить не хочется.
— Не беспокойтесь. Я счастлив в своем несчастье — без помощников!
— Знаете, вы прямо такой… такой злонуда.
Тут сосед расхохотался и принял подарок, но пожелал, в полном соответствии со своим характером — полузлым, полузанудным — вскрыть его в одиночку.
21
Маддалена беременна. Она больше не хочет, чтобы Сальваторе привязывал ее к спинке кованой кровати, вдруг Луиджино — так они решили назвать сына — это каким-то образом повредит, хотя сейчас он — всего лишь крохотный комочек у нее в животе. И Сальваторе тоже страшно боится потерять Луиджино и с женой теперь занимается любовью с крайней осторожностью и совсем недолго, и закончив, говорит: «Вот и все», — как бы успокаивая Маддалену, что он вел себя деликатно и Луиджино не пострадал.
Когда Маддалена, раздевшись, ложится в постель, то непременно кладет руку на живот и нежно улыбается Сальваторе, который тоже ложится рядом и накрывает ее руку своей, и вместо того, чтоб заняться любовью, они говорят о Луиджино.
Над всем домом витает страх, что Луиджино передумает и исчезнет. Сальваторе не хочет, чтобы Маддалена резко вставала, или поднимала кастрюли, или сидела, сгорбившись, за швейной машинкой — ему кажется, что это вредно для сына.
Маддалена больше не ревнует мужа и, когда он идет куда-то с коллегами, не изводит себя мыслями о том, сколько красивых женщин там будет, а спокойно остается дома с будущим сыном, а мужу говорит: «Повеселись хорошенько».
Сосед встречает графиню, нагруженную покупками, и та объясняет, что это из-за будущего племянника, потому что Сальваторе весь день на работе. Тогда сосед паркует свою «Веспу» и доносит ей сумки до самого дома, а графиня всю дорогу рассказывает о том, какие успехи делает Луиджино в материнском чреве.
Графиня готовит и убирается в доме, а цыганка Анжелика, которую никто уже не считает воровкой, присматривает за нянюшкой, пока Антонио с Карлино играют.
Никто, кроме мужа, не имеет права и близко подходить к Маддалене, и в первую очередь графиня с Карлино или цыганка Анжелика со своим сыном, ведь мало ли чем они могут ее заразить: краснухой, например, которой Маддалена не болела. Поэтому, когда графиня поднимается наверх, Маддалена закрывается в своей комнате и, пока та носит покупки, готовит и убирает квартиру, разговаривает с ней через дверь. Если нет дождя, графиня выходит на улицу, а Маддалена — на балкон.
Кота Миккриу прогнали. Ведь коты иногда болеют токсоплазмозом, а от этого дети родятся слепыми. Поначалу Миккриу явно был доволен, что гуляет на воле и все, что у него есть, — это полоски на спине, но теперь он, конечно, сожалеет обо всем том, что утратил.
Подружка отца Карлино тоже забеременела, только теперь он не плачет, а наоборот — рад-радешенек. Заходя за сыном перед уроком музыки, он приводит свою даму с большим пузом и крепко прижимает ее к себе, чтобы, не дай бог, не упала на крутых подъемах и спусках.
Все в округе радуются за отца Карлино и его подружку, поздравляют их, а за спиной говорят: «Хоть бы со вторым ребенком и второй женщиной ему повезло больше, mischineddu».
Но бестолковая графиня и ее сын и не думают ревновать. Они счастливы. Она — потому, что в отце ее сына проснулись отцовские чувства, а Карлино — потому, что скоро у него появятся сразу и брат, и кузен.
Правда, Карлино ведет себя немного странно: как только появляется отец, он то и дело его окликает, без всякого повода. Кричит и кричит: «Папа, папа, папа!» «Здесь я, слышу. Чего тебе?» — отзывается отец. Карлино ничего не нужно, но он продолжает звать: «Папа, папа, папа!»
