Борис Виан - Пена дней
— У нас уже семьдесят восемь сотых процента, — уточнил он. — На вашем месте я готовился бы к уходу.
— У меня это случается впервые, — сказал Шик.
— Весьма сожалею. Быть может, нам удастся перевести вас…
— Я на этом не настаиваю. Да и вообще я не дорожу работой. Я, видите ли, не люблю работать.
— Никто не имеет права произносить это вслух, — одернул его начальник производства и добавил: — Вы уволены.
— Ведь авария произошла не по моей вине. Где справедливость?
— Понятия не имею, что это такое, — произнес начальник производства.
— Извините, но у меня много работы. Шик вышел из кабинета. Он вернулся к начальнику отдела кадров.
— Я могу получить свою зарплату?
— Ваш номер? — спросил начальник.
— Цех семьсот, инженер.
Начальник отдела кадров обернулся к секретарше и сказал:
— Оформите… Алло!.. — крикнул он в телефонную трубку. — Пришлите одного сменного инженера, специальность пятая, цех семьсот.
— Вот. — Секретарша протянула Шику конверт. — Здесь сто десять инфлянков.
— Спасибо, — сказал Шик и ушел.
По дороге он повстречал инженера, который должен был его сменить, худого молодого блондина с усталым лицом. Шик направился к ближайшему лифту и вошел в кабину.
XLIX
— Войдите! — крикнул звукотокарь. Он поднял глаза на дверь. Там стоял Шик.
— Здравствуйте, — сказал Шик. — Я пришел за теми записями, помните, которые я вам приносил.
— Как же, помню, помню. За тридцать сторон, учитывая изготовление специальных приспособлений и гравирование пантографом двадцати нумерованных экземпляров, с вас причитается сто восемь инфлянков. Но я возьму с вас всего сто пять.
— Хорошо, — сказал Шик. — Вот у меня чек на сто десять инфлянков. Я перепишу его на наше имя, а вы мне вернете пятерку.
— Идет! — сказал звукотокарь. Он выдвинул ящик и протянул Шику новенькую купюру в пять инфлянков. Глаза Шика погасли.
Исида вышла из машины, которую вел Николя. Он посмотрел на часы, а потом проводил взглядом девушку, пока она не исчезла в подъезде дома, где жили Колен и Хлоя. На Николя была новая, с иголочки, форма из белого габардина, а на голове белая кожаная фуражка. Он выглядел помолодевшим, но тревога в глазах выдавала его глубокое душевное смятение. На этаже, где жил Колен, лестница внезапно становилась настолько узкой, что Исида, хотя она и прижимала руки к телу, касалась одновременно и перил, и холодной стены. От ковра остался лишь легкий пух, едва прикрывающий деревянные ступени. Дойдя до двери, она перевела дух и позвонила.
Никто не открыл. Ни звука не было слышно на лестнице, кроме время от времени тихого поскрипывания дерева да влажного почмокивания распрямляющейся ступени. Исида снова нажала кнопку звонка. Она почувствовала, как по ту сторону двери вздрогнул стальной молоточек, касаясь металлической чашечки. Она слегка тронула дверь, и та вдруг распахнулась.
Исида вошла и споткнулась о Колена. Он лежал на боку, уткнувшись лицом в пол и простерев вперед руки. Глаза его были закрыты. В передней было темно. Свет нимбом собрался вокруг окна, но почему-то не проникал в помещение. Колен равномерно дышал. Он спал.
Исида опустилась на колени и погладили его по щеке. Его кожа чуть вздрогнула, а под веками шевельнулись глазные яблоки. Колен взглянул на Исиду и как будто снова погрузился в сон. Исида тронула его за плечо и слегка потрясла. Он сел, провел пальцами по пересохшим губам и сказал:
— Я спал.
— Да. Ты теперь не ложишься в постель? — спросила Исида.
— Нет. Я ждал здесь доктора, чтобы потом сразу же пойти за цветами. Вид у него был совершенно растерянный.
— Что случилось? — спросила Исида.
— Хлоя… — ответил Колен. — Она снова кашляет.
— Это, наверное, раздражение, которое еще не совсем прошло.
— Нет, — сказал Колен. — Это другое легкое. Исида вскочила и кинулась в комнату Хлои. Она бежала, разбрызгивая паркет в разные стороны. Комната была неузнаваема. Хлоя лежала на кровати, ее голова утопала в подушке, она кашляла почти беззвучно, но безостановочно. Услышав, что вошла Исида, Хлоя слегка приподнялась и перевела дух. Она слабо улыбнулась, когда Исида села к ней на кровать, и обняла ее так бережно, как больного младенца.
— Не кашляй, Хлоя, милая, — прошептала Исида.
— Какой у тебя красивый цветок, — произнесла Хлоя, жадно вдыхая аромат большой красной гвоздики, вколотой в волосы Исиды. — Сразу стало легче! — добавила она.
— Ты еще больна? — спросила Исида.
— Я думаю, это другое легкое.
— Да что ты! — воскликнула Исида. — Это все то же, просто остался еще небольшой кашель.
— Нет, — сказала Хлоя. — Где Колен? Он пошел за цветами?
— Он скоро придет. Я его встретила. У него есть деньги?
— Еще немного осталось. Да что толку, сделать все равно ничего нельзя!..
— Тебе больно?
— Да. Но не очень… Моя комната изменилась, ты видишь?
— Так мне больше нравится. Прежде она была слишком большой.
— А как выглядят другие комнаты? — спросила Хлоя.
— Ну… Совсем неплохо, — уклончиво ответила Исида. В ней еще жило жуткое ощущение от прикосновения к паркету, холодному и зыбкому, как болото.
— Меня не трогает, что все вокруг меняется, — сказала Хлоя. — Лишь бы здесь было тепло и удобно…
— Конечно, — подхватила Исида, — маленькая квартира куда уютней.
— Мышка теперь от меня не отходит. Видишь, вон она там в углу. Не знаю, что она тут делает, но в коридор она больше не желает выходить.
— Вот как, — сказала Исида.
— Дай мне еще понюхать твою гвоздику, — сказала Хлоя. — Мне от нее легче. Исида вынула цветок из волос и протянула его Хлое, которая поднесла гвоздику к лицу, порывисто и глубоко вдыхая ее аромат.
— Как поживает Николя? — спросила она.
— Хорошо, — ответила Исида. — Только он не такой веселый, как прежде. Я принесу тебе еще цветы, когда приду снова.
— Николя мне всегда нравился. Ты не выйдешь за него замуж?
— Не могу, — прошептала Исида. — Я его недостойна.
— Это не имеет значения, — сказала Хлоя. — Если он тебя любит…
— Мои родители не смеют с ним об этом говорить. Ой!.. Гвоздика вдруг поблекла, увяла, засохла на глазах и тонкой пылью осыпалась Хлое на грудь.
— Ой! — вырвалось теперь и у Хлои. — Я сейчас опять начну кашлять… Ты видела!.. Она умолкла, чтобы прикрыть ладонью рот. Тяжелый приступ кашля снова сотрясал ее.
— Это… то, что во мне сидит… убивает цветы… — бормотала она.
— Не говори со мной, — сказала Исида. — И не огорчайся, Бог с ней, с этой гвоздикой. Колен принесет сейчас новые цветы.
Воздух в комнате был синий, а по углам зеленоватый. Следов сырости пока еще не замечалось, и ворс у ковра оставался пушистым, но сквозь одно из четырех квадратных окон свет уже почти не пробивался.
Из прихожей до них донеслись хлюпающие шаги Колена.
— Вот он, — сказала Исида. — Он наверняка принес тебе цветы. В комнату вошел Колен с большой охапкой сирени.
— Вот, Хлоя, возьми!.. Хлоя протянула руки.
— Какой ты милый, мой дорогой!
Она положила букет на другую подушку и уткнулась лицом в сладчайшие белые грозди. Исида встала.
— Ты уходишь? — спросил Колен.
— Да, меня ждут. Я скоро еще приду и привесу цветы.
— Было бы хорошо, если бы смогла прийти завтра утром, — попросил Колен. — Я должен искать работу, но мне не хотелось бы оставлять Хлою одну до прихода доктора.
— Договорились, — сказала Исида.
Она слегка наклонилась и осторожно поцеловала Хлою в нежную щеку. Хлоя подняла руку и погладила Исиду по лицу, но головы не повернула. Она жадно вдыхала запах сирени, который в виде облака медленно витал вокруг ее блестящих волос.
LI
Колен понуро шагал по дороге. Она сворачивала в лощину между увенчанными стеклянными куполами насыпными холмами, тускло поблескивавшими в свете дня. Время от времени он поднимал голову и читал надписи на указателях, чтобы удостовериться, что не сбился с пути, и тогда видел небо, исчерченное грязно— коричневыми и синими полосами.
Далеко впереди из-за склона поднималась шеренга труб главной теплицы. В кармине у него лежала газета с объявлением, что требуются мужчины в возрасте от двадцати до тридцати лет для работы на оборону. Колен старался идти как можно быстрее, но ноги его увязали в горячей земле, которая медленно, но неумолимо вновь завладевала территорией, где теперь были воздвигнуты строения и проложены дороги. Растительности вокруг не было никакой. Куда ни глянь повсюду чернела земля. Спрессованная в блоки, наспех наваленные вдоль обочин, она образовывала насыпи, которые, однако, были столь непрочными, что время от времени большие массы земли, вдруг колыхнувшись, медленно оползали, заваливая проезжую часть дороги. Кое-где высота этих насыпей уменьшалась и тогда Колен видел купола, сквозь мутные стекла которых различал какие-то темно-синие тени, двигающиеся на более светлом фоне. Он прибавил ходу, с трудом вырывая ноги из ямок, которые проминал. Но рыхлая земля тут же выравнивалась, словно эластичная мышца, и на поверхности ее оставались лишь едва приметные следы, которые тоже мгновенно исчезали. Трубы заметно приблизились. Колен чувствовал, что сердце его в грудной клетке бьется, как взбесившийся зверь. Сквозь материю кармана он комкал пальцами сложенную газету. Он то и дело спотыкался на скользком грунте, но ноги увязали меньше — почва заметно твердела. Наконец он поравнялся с первой трубой, торчащей, как вбитая в землю свая. Черные птицы вились вокруг ее горловины, из которой тянулась тоненькая струйка зеленого дыма. У основания труба, сохраняя круглую форму, сильно расширялась, что обеспечивало ее устойчивость. Чуть поодаль тянулась цепь каких-то строений. Дверь была одна.
