Рэй Брэдбери - Давайте все убьём Констанцию
— Вы думаете о том же, о чем и я?
— Господи Иисусе, — пробормотал Крамли. — Черт возьми. Не покажете ли, как пройти к гробнице Раттиган?
Грей нацарапал в блокноте карту.
— Найти проще простого. Перед гробницей свежие цветы. Дверь открыта. Завтра состоится заупокойная служба.
— Кого хоронят?
Мы ждали с закрытыми глазами, угадывая ответ.
— Раттиган. — Грей слегка заулыбался. — Некую Констанцию Раттиган.
ГЛАВА 45
С неба лились такие потоки, что кладбища не было видно. Взбираясь в небольшом электромобильчике по склону, мы различали только памятники по сторонам дороги. Тропа впереди была скрыта ливнем. На коленях у меня лежала карта, помеченная стрелкой, с названием участка. Мы остановились.
— Это здесь, — сказал Крамли. — Сады Азалий? Шестнадцатый участок. Неопалладианское сооружение.
Завесу дождя отдуло ветром, и в свете молнии мы увидели изящную гробницу с палладианскими колоннами[122] по обе стороны высокой металлической двери, которая стояла нараспашку.
— Если захочет на выход, — сказал Генри, — она вышла. Или пригласит народ войти. Раттиган!
Дождь приостановился, отодвинулся под напором ветра, склеп ждал, пока по границам кладбища прокатывался гром. Открытая дверь тряслась.
Крамли заговорил себе под нос:
— Господи Иисусе! Констанция хоронила себя. Имя за именем. Год за годом. Покончив с одной работой, одним лицом, одной маской, она брала внаем могилу и упрятывала себя туда. А теперь, чтобы, возможно, получить работу у Фрица, она заново убивает все свои прежние «я». Не ходи туда, Уилли.
— Она сейчас там, — сказал я.
— Вот хренотень, — буркнул Крамли. — Чертова интуиция?
— Нет. — Я содрогнулся. — Чертово подозрение. Ее нужно спасать. — Я выбрался из машины.
— Она мертва!
— Все равно я ее спасу!
— Черта с два! Ты арестован! Полезай назад!
— Ты, конечно, представитель закона, но ты мой друг.
Меня залили холодные струи.
— Да пропади все пропадом! Давай! Беги, придурок! Мы внизу подождем. Чтоб меня разорвало, если я останусь здесь наблюдать, как из чертовой двери вылетит твоя оторванная башка. Ищи нас внизу! Будь ты проклят!
— Подожди! — крикнул Фриц.
— Черта с два!
Фриц кинул небольшую фляжку, она попала мне в грудь.
Пока я, дрожа под ливнем от холода, смотрел на Фрица, Крамли с руганью вылез из машины. Мы стояли среди обширного похоронного поля, с открытыми железными воротами и открытой дверью склепа; дождь грозил вымыть из земли гробы. Я закрыл глаза и выпил водку.
— Готов, нет ли, — произнес я. — Пора.
— Проклятье, — буркнул Крамли.
ГЛАВА 46
Ночь была темная, грозовая.
Боже, подумал я, опять?
Топот. Крик. Молния, гром, ночь, несколько суток тому.
И вот, боже, все повторяется!
Хляби небесные разверзлись, дождь стоял во тьме стеной, рядом со мной была холодная гробница, а там, глубоко во мраке, — кто-то безумный, а может быть, и мертвый.
Стоп, сказал я себе.
Прикосновение.
Скрипнули внешние ворота. Взвизгнула внутренняя дверь.
Мы стояли в дверном проеме мраморной гробницы; солнце скрылось безвозвратно, дождь зарядил навечно.
Было темно, только мерцали на дверном сквозняке три голубые вотивные свечечки.[123]
Мы глядели на саркофаг, расположенный справа внизу.
На нем значилось имя Холли. Но крышка отсутствовала и внутри было пусто, если не считать слоя пыли.
Мы посмотрели на следующую по высоте полку.
Снаружи, под дождем, сверкнула молния. Заворчал гром.
На следующей полке было высечено в мраморе имя Молли. Но и в этом саркофаге зияло пустое нутро.
Дверь у нас за спиной заливало дождем, а мы тем временем перевели взгляд на верхнюю и соседнюю с ней полки с мраморными вместилищами. Увидели имена Эмили и Полли. Один саркофаг точно был пуст. Дрожа всем телом, я потянулся к верхнему саркофагу. Мои пальцы не нащупали ничего, кроме воздуха.
Холли, Полли, Молли и Эмили, но вспышки молнии не явили нам ни одного тела, никаких останков.
Глядя вверх, на последнее вместилище, я встал на цыпочки, но тут где-то вдалеке раздался чуть слышный вздох и вроде бы плач.
Я отдернул руку и посмотрел на Крамли. Он поднял глаза на последний саркофаг и наконец произнес:
— Все в твоих руках, стажер.
Наверху, во мраке, кто-то еще раз вздохнул и замолк.
— Ну ладно, — сказал Крамли, — все на выход.
Все отступили наружу, под шелестящий дождь. Крамли оглянулся в дверях на свое безумное чадо, протянул мне фонарик, кивнул на прощанье и скрылся.
Я остался один.
Отступил. Уронил фонарик. Ноги подо мной подламывались. Чтобы его нашарить, понадобилась целая вечность; сердце колотилось в унисон с трясущимся лучом.
— Ты, — прошептал я, — там.
Господи, что значили эти слова?
— Это я, — сказал я тихо.
Повторил громче.
— Я тебя искал.
— Да? — пробормотала тень.
Дождь за спиной падал сплошной завесой. Мерцали молнии. Но гром по-прежнему молчал.
— Констанция, — обратился я наконец к темному силуэту на высокой полке, окутанной тенями дождя. — Послушай.
Я назвался.
Молчание.
Я снова заговорил.
О господи, подумал я, она и в самом деле мертва!
Хватит, черт возьми! Выходи! Едва заметный поворот, пожатие плеч — но свершилось. Тень с безличным лицом оживилась — всего лишь быстрей задышала.
Я ее не слышал, а скорее чувствовал.
— Что? — с придыханием шепнула она.
Я воспрянул духом, радуясь всякому признаку жизни, всякому ее биению.
— Меня зовут… — Я повторил свое имя.
— О, — пробормотал кто-то.
Это заставило меня шевелиться быстрей. Я отклонился от дождя, навстречу холодному воздуху гробницы.
— Я пришел тебя спасти, — прошептал я.
— Да?
Это была всего лишь комариная пляска в воздухе, неслышная, нет, не здесь. Разве покойница может говорить?
— Хорошо, — прозвучал шепот. — Ночь?
— Не спи! — крикнул я. — А то не вернешься! Не умирай.
— Почему?
— Потому. Потому что. Я так говорю.
— Говори. — Вздох.
Господи, подумал я, говори что-нибудь!
— Говори! — произнесла бесплотная тень.
— Выходи! — пробормотал я. — Это место не для тебя!
— Нет. — Легчайший шелест.
— Да!
— Для меня, — дохнула тень.
— Я помогу тебе выбраться.
— Откуда? — спросила тень. И, в паническом страхе: — Их нет! Они исчезли!
— Они?
— Исчезли? Они должны были исчезнуть! Исчезли?
Наконец в темную землю воткнулась молния, гробницу стукнул гром. Я повернулся, глядя на каменные луга, холмы из блестящих плит, с которых струи дождя смывали имена. Плиты и камни зажглись от небесных огней и сделались именами на зеркальном стекле, фотографиями стенах, записями на бумаге, но вот имена и даты на стекле поплыли, снимки посыпались со стен, в проекторе заскользила пленка, на серебристом экране внизу, в десяти тысячах миль отсюда, заплясали лица. Фотографии, зеркала, пленки. Пленки, зеркала, фотографии. Имена, даты, имена.
— Они еще здесь? — спросила тень с верхней полки склепа. — Снаружи, под дождем?
Я оглядел обширный кладбищенский холм. Дождь молотил по десяткам, сотням, тысячам камней.
— Их не должно здесь быть, — сказала она. — Я думала, они ушли навсегда. Но потом они стали стучать в дверь, будить меня. Я уплывала к своим друзьям, тюленям. Но как бы далеко я ни заплыла, они ожидали на берегу. Шептуны, напоминавшие о том, что я хотела забыть.
Она помедлила.
— Раз уж я не могла от них убежать, нужно было убить их, одну за другой, одну за другой. Кто они были? Они были мной? И вот я погналась за ними, вместо того чтобы убегать, одну за другой я находила, где они похоронены, и хоронила снова. В двадцать пятом, потом в двадцать восьмом, тридцатом, тридцать пятом. Где они останутся навечно. Пришло время лечь и заснуть навсегда, или они снова заявятся ко мне в три часа ночи… Так… где я остановилась?
Снаружи шел дождь. После долгого молчания я произнес:
— Здесь, Констанция, и я тоже, слушаю тебя.
Помедлив, она отозвалась:
— Они все ушли, на берегу теперь спокойно, я могу снова плавать и не бояться?
— Да, Констанция, они в самом деле похоронены. Ты сделала дело. Кто-то должен простить тебя за то, что кому-то нужно было быть Констанцией. Выходи.
— Зачем? — произнес голос на верхней полке.
— Потому что, как это ни дико, но ты нужна. Так что, пожалуйста, отдохни недолго, а потом протяни руку, и я помогу тебе сойти вниз. Слышишь, Констанция?
Небо потемнело. Огни погасли. Дождь падал, размывая камни, плиты и имена, страшные имена, что были высечены для вечности, но растворялись в траве.
