Владимир Сорокин - Утро снайпера (сборник)
— Завчера ливень лил, нынче трясина вспухла. Там возле Панинской низины тебе по пояс будет, а мне по грудя. Так что давай обходом.
— Через лесосеки?
— На што! Версту с гаком лишку-то. Черным большаком ближей.
— Пошли, что ж. Тебе виднее, — проговорил Сергей, поворачивая.
— Эт точно, — слабо засмеялся егерь, поправляя ползущий на глаза треух, — мне тут все насквозь видно. Пятьдесят годков топчусь здеся.
— Наверно, каждое дерево знаешь.
— Знаю, милый, знаю… — вздохнул егерь и зашагал вперед Сергея.
Разросшийся возле болота кустарник скоро кончился, сменившись молодым березняком.
Тут было суше, желтая перестоявшая трава доходила до пояса, мягко хрустела под ногами.
Егерь закурил на ходу, за его сутулой ватной спиной потянулся сладковатый голубой дымок.
Сергей полез в карман, вытащил пустую пачку «Явы», скомкал и швырнул в траву. Легкий ветерок шелестел березовой листвой, покачивал травяные метелки.
Сергей на ходу сорвал травинку, сунул в рот и оглянулся. Над оставшимся позади болотом стоял легкий туман, два коршуна, попискивая, кружили в желто-розоватой дымке.
После того, как кончился березняк, Кузьма Егорыч стал забирать правее. Пересекли небольшой лог, обогнули гряду вросших в землю валунов и вошли в ельник.
Сергей вытащил изо рта травинку и метнул в молоденькую елочку. Травинка скрылась меж молочно-зеленых лап.
Дорога расширилась и почернела.
Егерь повернулся к Сергею, поправил сползающий с плеча ружейный ремень:
— А ты тут не ходил никогда?
— Нет, Егорыч. Не был ни разу.
— Глухое место… — егерь зашагал с ним рядом, глядя под ноги.
— Елки хорошие. Стройные.
— Да. Елка здесь прямо удивительная.
— И частый ельник какой, — пробормотал Сергей, оглядываясь. — Наверно, глухарей много, рябчиков…
— Глухари были, точно. Болото, ягода опять же рядом, вот и жили. А после повывелися что-то. И не уразумею, отчего. А рябцов полно. На манок как табун — летят и все. Только бей.
— А отчего глухари вывелись? — спросил Сергей.
— Вот уж не знаю, — сощурился егерь, теребя бороду. — Не знаю. Вроде бить-то некому, да и места глухие. Знаю только, что глухарь, он ведь капризен очень. Осторожен. Рябец да тетерев — тем хоть трава не расти. Где угодно жить будут. А этот другой…
Сергей посмотрел вверх.
Высокие ели смыкались над дорогой, солнце слабо просвечивало сквозь них. Земля под ногами была мягкой и сухой.
— Егорыч, а что, кроме Коробки других деревень тут не было?
Егерь покачал головой:
— Как не было! Три деревни были. Две маленькие, как хутора, и одна домов на сорок.
— А сейчас что ж?
— Да поразъехались все, старики умерли. А молодежь в город тянет. Вот и стоят избы заколоченные. Преют.
— Далеко отсюда?
— Верст пять одна, а хутор подале.
— Да… Надо б сходить посмотреть.
— А чего. Пойдем как-нибудь. Посмотришь, как крапива сквозь окна растет!
Сергей покачал головой, поправил ружье:
— Плохо это.
— Еще бы. Чего ж хорошего. Тошно смотреть на дома-то на эти. Такие срубы ровные, еловые все. Впору вывезти, ей-богу…
— А что, разве и вывезти некому?
Егерь махнул рукой:
— Аааа… Никто возиться не хочет. Обленился народ…
— Ну это ты зря. Вон сегодня на лесопильне как ваши вкалывали.
— Да рази ж так вкалывают? — удивился Кузьма Егорыч.
— А что, по-твоему, плохо работали?
Егерь опять махнул рукой:
— Так не работают. Мы до войны разве так работали? Часы считали? Да мы из лесу не выходили, свое хозяйство, бывало, забросишь, жена покойная ругмя ругает — сенокос, а мы — то переучет, то шишки, то посадка! Косишь последним, когда уж все убралися да чай пьют.
Сергей, улыбаясь, посмотрел на него.
Егерь широко шагал, разводя перед собой узловатыми руками:
— А в войну? Если б раньше мужики узнали, что в пяти верстах десять срубов никому не годных стоят, да их на следующий день бы разобрали! А щас — гниют себе и все… тошно глядеть… — Он замолчал, поправил треух.
Ельник стал редеть, лучи солнца, пробившись сквозь хвою, упали на дорогу, заскользили по сероватым стволам.
— Щас повернем, и тут рядом совсем, — махнул рукой егерь.
Свернули, пошли по заросшей кустарником тропке. Впереди вдруг послышался шум, захлопали тяжелые крылья, и меж стволов замелькали разлетающиеся глухари.
Егерь остановился, провожая их глазами:
— Вот они. Выводок… не вывелися, значит…
Постояли, слушая удаляющихся птиц.
— Здоровые какие, — покачал головой Сергей.
— Да. К осени молодых от стариков и не отличишь… вон как загрохотали…
Кузьма Егорыч осторожно прошел вперед, поискал глазами и нагнулся:
— Погляди-ка, Сереж…
Сергей приблизился, сел на корточки.
Усыпанная хвоей земля пестрела глухариным пометом, то тут, то там виднелись гладкие лунки купалок.
— Живут все-таки… — улыбнулся Егорыч, взял на ладонь засохший червячок помета, помял и бросил. — Хоть бы эти-то не улетели…
Сергей понимающе кивнул.
За ельником лежал большой луг.
Трава была скошена, тройка одиноких дубов стояла посреди луга. Огромный стог сена виднелся в дальнем конце, прямо возле кромки. Егерь поскреб висок, оглянулся.
— Ну, вот и вышли. Теперь полверсты и просеки…
Сергей снял с лица прилипшую паутинку:
— Так это мы, значит, справа обошли?
— Ага.
— Быстро. А я хотел по просекам.
Егерь усмехнулся:
— Здесь короче.
Сергей покачал головой:
— Тебе в Сусанины надо идти, Егорыч!
— Да уж…
Пересекли луг, вошли в густой смешанный лес.
Кузьма Егорыч уверенно двигался впереди, хрустя валежником, отводя и придерживая упругие ветки орешин. Серый ватник его быстро облепила паутина, сухая веточка зацепилась за воротник.
— Егорыч, а тут, наверно, грибов много бывает? — проговорил Сергей в ватную спину егеря.
— Когда как.
— А этим летом как?
— Ничего. Марья три ведра принесла. Посолили.
Слева в окружении кустарника показался расщепленный молнией дуб. Расколотый вдоль ствол белел среди сумрачной зелени.
— Смотри, как его, — кивнул головой Сергей.
— Да. И вроде б не на отшибе стоял-то.
— А тот вон такой же. Чего ж в этот ударила…
— Богу, стало быть, видней.
Сергей рассмеялся.
— Чего смеешься? У нас вон в пятьдесят восьмом шли через поле с сенокоса четверо, все вилы да косы на плечах несли. А одна баба без ничего шла, горшок из-под каши несла. Гром и ударил в нее. А она без железа, да ростом пониже. Стало быть, за грехи с ней рассчитаться положил…
— Случайность, — пробормотал Сергей.
— Случайностей не бывает, — уверенно перебил его егерь.
Лес кончился, меж стволов показалась широкая, залитая солнцем просека.
Кузьма Егорыч повернулся к Сергею и поднял палец:
— Ну, теперь тихо. А то услышит, и пиши пропало.
— Как пойдем? — шепнул Сергей, снимая с плеча ружье.
— Воон там по кустам переберемся…
Егерь снял с плеча свою двустволку, взвел курки и, сунув приклад подмышку, опустив ствол вниз, пошел через просеку. Сергей двинулся чуть погодя. Просека была широкой. Массивные пни успели порасти кустами и папоротником, высокая трава стояла стеной по всей просеке. Егерь осторожно обходил пни, перешагивал через поваленные стволы. Сергей старался не отставать. На середине просеки из-под ног егеря поднялась тетерка и тяжело полетела. Кузьма Егорыч весело выругался, провожая ее глазами, и пошел дальше. Когда приблизились к кромке, он молча показал Сергею на высокую ель. Сергей кивнул, положил ружье на землю, снял рюкзак и стал развязывать его. Егерь стоял с ружьем наперевес, оглядываясь и прислушиваясь. Сергей достал из рюкзака веревку и маленький кассетный магнитофон. Привязав к веревке камень, он размахнулся и швырнул его в гущу веток. Камень перекинул веревку сразу через три толстые лапы и, вернувшись вниз, закачался возле головы Сергея, который быстро подхватил его, отвязал и принялся привязывать к веревке магнитофон. Закончив, он нажал клавишу и потянул свободный конец. Запевший хриплым голосом Высоцкого магнитофон стал быстро подниматься вверх. Чем выше он поднимался, раскачиваясь на натянувшейся веревке, тем громче разносился по притихшему осеннему лесу ритмичный звон гитары и проникновенно надрывающийся голос:
— А на кладбище все спокойненько, никого и нигде не видать, все культурненько, все пристойненько, исключительная благодать!
Магнитофон скрылся в густой хвое, помолчал и снова запел:
— Перррвача купил и сладкой косхалвы, пива рррижского и керррченскую сельдь, и поехал в Белые Столбы на бррратана да на психов посмотррреть…
Сергей торопливо прикрутил веревку к стволу ели, поднял ружье и опустился на корточки, сдвинув большим пальцем пластинку предохранителя.
