Джеймс Олдридж. - Дипломат

Мак-Грегору не хотелось препираться с Дрейком, он не чувствовал в себе достаточно уверенности для этого. На душе было как-то смутно, и его немного мучила совесть из-за того, что Эссексу пришлось поехать к Молотову без него. Тем не менее, он не желал скрывать своей антипатии к Дрейку. Мак-Грегор отлично сознавал собственную непрезентабельность, глядя на красивую седовласую голову чинного дипломата. У Дрейка было ровно столько волос, сколько нужно, и уши в точности такого размера, как полагается, – неоценимые достоинства для английского посла.

Мак-Грегор подумал, что ему следовало сшить в Лондоне новый костюм из серой фланели, как у Эссекса, и зря он не надел один из двух имеющихся у него крахмальных воротничков, а ходит в мягкой рубашке. Он знал, что на лице у него ясно написано, что он думает о Дрейке, но он не ответил ему ни слова. Неловкое молчание прервал Асквит: – Может быть, джентльмены уладят это дело после?

Дрейк открыл было рот, но тут послышались заводские гудки и бой курантов, и, когда шум улегся, Дрейк пожал руку Асквиту и поздравил его с Новым годом, потом он подал руку Мак-Грегору и тоже поздравил его, после чего снова опустился в кресло перед столом.

– Улаживать тут нечего. Мак-Грегор должен понять, как ему следует вести себя, – сказал он.

Все это было очень смешно, и Мак-Грегор едва сдержал улыбку, но легче ему не стало.

Асквит набивал трубку, тихонько покачивая головой.

– Я предлагаю вам перенести разговор на завтра, – сказал он насмешливо, обращаясь к обоим и не делая разницы между ними.

Асквит поглядывал то на одного, то на другого, явно забавляясь этой стычкой. Он не ожидал, что у этого Мак-Грегора будет столь независимый вид, ибо не таких молодых людей Эссекс обычно брал с собой, когда ездил с дипломатической миссией. У Мак-Грегора безусловно умное лицо, даже очень умное. Асквит решил, что этот невозмутимый шотландец прямодушен и честен и чуточку похож на чеховского вечного студента Трофимова, только вот очков не носит.

– Скажите, мистер Мак-Грегор, – спросил Асквит, – вы не носите очков?

Мак-Грегор с недоумением посмотрел на Асквита и ответил: – Нет.

– Э-э, – опять с досадой протянул Асквит. Он решил было, что не так уж это важно, но, посмотрев еще раз на Мак-Грегора, увидел, что тот ничуть не похож на Трофимова. Раз вспомнив о Чехове, Асквит начал искать среди чеховских героев портрет Дрейка. Хорошо зная сэра Френсиса, он сразу почувствовал, какие именно черты следует искать среди героев Чехова, чтобы составить этот портрет. Будучи много моложе Дрейка, Асквит лично не знал его молодым, но слышал, что Дрейк, в бытность свою третьим секретарем посольства, был солидный молодой человек, один из тех, которые почтительно величают посла «мой старик». Для Дрейка «стариком» был, вероятно, Гринфилд или лорд Дэтем, и Дрейк немало побегал по коридорам посольств в качестве третьего секретаря, держа в руках папку с бумагами (нет – с документами!), поправляя серый галстук и учась дипломатическим манерам, благодаря которым третьи секретари кажутся такими важными перронами. Дрейк, в сущности, так и остался вечным третьим секретарем, усмехнулся про себя Асквит.

Мак-Грегор поспешил воспользоваться предложением Асквита перенести разговор на завтра и, прежде чем Дрейк успел что-либо сказать, пожелал ему спокойной ночи и откланялся.

Асквит коснулся плеча неприкосновенного сэра Френсиса и сказал: – Я поговорю с ним.

Выйдя в коридор, он громко крикнул: – Мак-Грегор!

Мак-Грегор подождал его, и они пошли вместе. – Вы будете дожидаться Гарольда? – спросил Асквит.

– Я могу увидеть его и завтра, – ответил Мак-Грегор.

– Лучше пойдем к нам и подождем его вместе. Моя жена почти шотландка, и она никогда не простит мне, если я не приведу вас прямо к ней. – Асквит так яростно курил, что клубы дыма застилали потолок.

– Уже поздно, – сказал Мак-Грегор.

– Чепуха. Идемте. – Асквит взял его под руку, и отказаться было неловко.

Мак-Грегору было все равно, куда идти, – лишь бы уйти отсюда. Когда они шли через двор посольства, направляясь к дому, в котором жил Асквит, ракеты, беспрерывно взлетавшие в воздух с той минуты, когда часы начали бить полночь, вдруг погасли. Москва вступила в Новый год.

Эссекс злился на Мак-Грегора. Вместо Мак-Грегора его сопровождали этот осел Мелби и посольский переводчик Джойс – человек, совершенно ему неизвестный и ничего не знавший об Иране. Сегодня канун Нового года, скоро полночь, и это едва ли время начинать дипломатические переговоры. Тем не менее, Эссекс был даже доволен, что так получилось. Это напоминало атмосферу тревоги и постоянной лихорадочной спешки, которая царила в дипломатическом мире во время войны. Было особенно приятно спешно покинуть американское посольство (после того, как он появился там в качестве знаменитого лорда Эссекса, которого все хотят видеть), ибо, когда он стремительно вышел из нарядной гостиной, все поняли, что Эссекс едет на прием к Сталину или по меньшей мере к Молотову.

В вестибюле министерства иностранных дел возле дежурного по охране их поджидал сотрудник министерства, и хотя Эссекс видел его в первый раз, тот сразу же поздоровался с ним и торопливо повел их вверх по лестнице. Эссекс передал Мелби свой портфель вместе с пальто и последовал за быстро шагавшим русским.

Эссекс хорошо знал, как должен подниматься по лестнице дипломат. Мелби и переводчик следовали за ним на расстоянии двух шагов, а русский шел на надлежащей дистанции впереди. Горделиво выпрямившись, Эссекс делал сперва три быстрых шага, затем два медленных. Это был один из тех моментов, ради которых он жил: тогда он чувствовал свое величие. Быть может, здесь крылась главная причина, почему он так любил свою профессию. Он прожил свою жизнь, поднимаясь по лестницам министерств Европы, чтобы беседовать с людьми, облеченными властью. Это возвеличивало не только Эссекса, но и тех, с кем он беседовал, – даже минутных балканских властителей. Он видел их важно восседающими в своих министерских креслах и видел, как они, жалкие, никому не нужные, сидели в кафе, занимаясь мелкими спекуляциями.

Сейчас он понимал, что ему предстоит увидеть человека, который всегда будет нужен, всегда будет у власти. Эссекс знал, что из всех государственных деятелей, которых он мог вспомнить, у Молотова наибольшие шансы сохранить свое значение, и Эссекс впервые за двадцать пять лет почувствовал, что большевики обосновались здесь навсегда. Но это не страшно: ведь он же лучше, чем Молотов, подготовлен к этой встрече. Он всю жизнь только дипломатией и занимался. Эссекс знал, в чем его сила.

Они миновали старую часть здания министерства иностранных дел и внезапно очутились в широком, ярко освещенном коридоре с чистыми белыми стенами. Они прошли через комнату, обставленную светлой новой мебелью, потом через заново отделанный зал заседаний. Здесь висела люстра на цепях из матовой бронзы, стояла мебель в простом и строгом стиле, и все сверкало чистотой. Наконец вошли в кабинет, устланный ковром, где царила все та же белизна и чистота; во всем была такая же аккуратность, как и в фигуре самого Молотова, который стоял посреди комнаты, дожидаясь их, – невысокий, улыбающийся человек с типично русским лицом и седыми прямыми усами, в пенсне с овальными стеклами.

– Мистер Молотов, – сказал Эссекс торопливо, чтобы заговорить первым, – мы встретились только сейчас, хотя оба давно уже занимаемся дипломатией. Для меня эта встреча – большая радость.

Молотов тоже заговорил, пока они еще пожимали друг другу руку, и русский в светлосером костюме, стоявший позади Молотова, начал переводить: господин Молотов приносит свои извинения за аварию самолета; сожалеет, что не мог принять лорда Эссекса вчера; надеется, что лорд Эссекс останется доволен своим посещением Москвы; желает ему всего лучшего в новом году. Молотов говорил не односложно, как ожидал Эссекс, но вместе с тем, хотя Эссекс и не понимал по-русски, он чувствовал, что Молотов говорит точно и кратко. Окончив говорить, Молотов представил своего переводчика Троева, а Эссекс представил Мелби и посольского переводчика Джойса. Когда Эссекс, в свою очередь, поздравил Молотова с Новым годом, Молотов кивнул и опять улыбнулся.

– Разве мистер Молотов понимает по-английски? – спросил Эссекс.

Молотов тотчас же ответил по-русски, а Троев перевел его слова: – Я понимаю по-английски достаточно, чтобы желать знать больше. Ваш английский язык очень уклончив и грамматика слишком хитроумна.

– Хитроумна? – переспросил Эссекс, садясь рядом с Молотовым на низкий красный диван с золотыми кнопками.

– Давайте скажем так – увертлива, – уточнил Молотов. Он держался за отворот своего синего пиджака, сунув указательный палец под синий шелковый галстук. – На вашем языке легко скрывать свои чувства, поэтому он труден для русских.