Маша Царева - Девушки, согласные на все
Никто не знал этого – а ведь он человека убил.
Он никогда это не забудет. Да и разве возможно такое забыть? Женщина – смуглая, тонкая, голая. Обнимает его, и ладони у нее горячие, длинная жесткая челка, под которой почти не видно глаз. Но он-то знает, что ее глаза – черные. Настолько черные, что с первого взгляда кажется, будто они состоят из одних зрачков. Словно она наркоманка со стажем.
Он без труда сжимает ее шею руками. Она сначала не понимает, что происходит, она считает его достаточно близким человеком, для того чтобы не ждать подвоха. Он сжимает шею сильнее – силы ему не занимать. Он не хочет видеть ее лицо, ему бы отвернуться – но из-под челки блестят первобытным ужасом ее глаза, и он не может оторваться от этого взгляда, он тонет в нем с головою. Он и сейчас видит это как наяву. Ее распахнутый рот – она хотела бы закричать, может быть, позвать на помощь, но не может выдавить ничего, кроме отвратительного хрипа. Ее испуганные глаза с лопнувшими сосудиками, ее покрасневшее и словно раздувшееся лицо, ее напрягшееся тело. Несколько сильных движений – она здесь ни при чем, это просто судороги, глупая попытка ее организма стряхнуть с себя смертельные объятия – и тишина. Мгновенная, пугающая – словно он внезапно оглох. Наверное, тогда он, молодой совсем, не склонный к бытовым философствованиям, впервые задумался о необратимости момента. Еще секунду назад она была почти красавицей, и он чувствовал, как на его спине танцуют ее горячие ладони. Смерть удивительным образом мгновенно исказила ее черты – глаза погасли и смотрелись кукольно-стеклянными, скулы заострились, и теперь она была похожа на какого-то мелкого грызуна.
Он убил ее. И ничего нельзя изменить.
Как Филипп и ожидал, Эмма заказчику понравилась. Бегло просмотрев фотографии остальных девушек, он отложил в сторону именно ее снимки.
– Эта, – после небольшой паузы объявил он, а потом, подумав, добавил: – У нее красивая грудь.
– Да, девочка что надо, – серьезно кивнул Филипп, в голове которого уже вовсю работала счетная машинка. – Она довольно раскрученная модель. Дорого берет.
– Насколько дорого?
«Попросить пять? Семь? – лихорадочно соображал Меднов. – Или семи он испугается?»
– Это кино обойдется вам в пять штук.
Он завысил обычную цену почти вдвое. Он ждал, что клиент возмутится и потребует сбросить пару тысяч, но, к его удивлению, тот лишь пожал плечами:
– Не вопрос. Сколько тебе дать сейчас?
И в этот момент целый хор внутренних голосов возопил в голове Филиппа Меднова. Один голос счастливо восклицал: «Пять штук! Можно будет покататься на яхте в Портофино!» Другой сокрушался: «Надо было семь просить!» Третий подозрительно спрашивал: «А вдруг это мент? Сейчас возьмешь у него деньги, а он достанет из кармана наручники!»
Клиент вынул из внутреннего кармана пиджака толстую пачку долларов, перехваченных обычной аптекарской резинкой. Послюнявив палец (Филипп брезгливо поморщился, но тут же опомнился и нацепил на лицо самую доброжелательную из существующих на свете улыбок), пересчитал, и несколько изображений американских президентов перекочевало в карман Меднова.
– Вы желаете обсудить сценарий?
– Да. Пусть это будет изнасилование. Можно, например, в подъезде. Двое мужчин и эта девчонка.
– Нет проблем.
– Хорошо. – Клиент задумчиво почесал поросший седой щетиной подбородок и вдруг добавил: – Знаешь, я передумал.
Филиппа прошиб холодный пот. Неужели придется вернуть ему деньги? Проклятый толстяк! Сам не знает, чего хочет! Однако он заставил себя услужливо улыбнуться:
– Да?
– Я передумал. Мужиков пусть будет трое.
Он разменял несколько стодолларовых купюр, зашел в магазин женской одежды, чтобы купить комплект прозрачного женского белья – для съемки. Кокетливая продавщица поинтересовалась размером бюстгальтера, Филипп нерешительно нахмурился, припоминая Эммину грудь.
– А вы руками покажите! – задорно рассмеявшись, предложила она. – А то купите слишком маленький, или наоборот, и ваша девушка обидится.
– Это как в анекдоте? – усмехнулся он. – Какая форма груди у вашей жены? Дыньки? Арбузы? Персики? Да нет, уши спаниеля.
Продавщица рассмеялась еще задорней, у нее заблестели глаза. Вообще, она была довольно хорошенькой: длинные каштановые волосы, ладненькая фигурка, туго обтянутая модным джинсовым комбинезончиком. И сразу видно, что человек неплохой. Не может быть у подлой стервы такой приятной, искренне теплой улыбки. Жаль, что с некоторых пор женщины его не интересуют…
Филипп прикинул, а не согласится ли и она поучаствовать в порнофильме. Но тут же оставил эту шальную мысль. Нет, эта симпатичная девушка с внешностью отличницы-студентки – не его контингент.
Вместе они подобрали подходящий комплект. Продавщица вежливо заметила, что у него хороший вкус, а потом как-то грустно добавила, что ей вот никто не дарит такого красивого и дорогого белья. Филипп посмотрел на нее более внимательно. Подобные разговоры вряд ли входили в ее профессиональные обязанности (скорее, даже наоборот), а это значит, что девушка его «клеила». Он усмехнулся: его густые волосы с серебристым инеем благородной седины, его темные смеющиеся глаза, его смуглый румянец производили на женщин неизгладимое впечатление.
У нее был многообещающий влажный взгляд. Нет, скорее всего, она рассчитывала на романтическое свидание. Ужин в пиццерии с белым сухим вином и задушевными разговорами, прогулки бок о бок по стылой Москве, а потом, возможно, и секс – но домашний секс, нежный, взрослый. Нет, эта девушка ни за что не согласится быть изнасилованной тремя мужчинами в грязном подъезде. А значит, она Филиппу Меднову неинтересна.
Наверное, кто-то обвинил бы его в излишней черствости. Но Филипп однажды обжегся на женщине и повторить болезненный эксперимент вовсе не хотел.
– Что ж, спасибо за помощь. Надеюсь, моей девушке белье понравится.
– Приходите к нам еще, – поскучнела продавщица.
На улице у него зазвонил мобильник.
– Филя? Привет, дружище! – Это был Марат Логунов.
– Привет, – сдержанно ответил Филипп.
– Как идет работа над календарем?
Филипп нахмурился. Будучи натурой творческой, он терпеть не мог, когда его контролировали. К тому же на этот раз он, похоже, сел в лужу. С момента их совместного обеда в ресторане «Садко» прошло уже десять дней, за которые он, Филипп Меднов, не сделал ровным счетом ничего. Он так увлекся Эммой (как возможной актрисой, а не как женщиной, разумеется), что умудрился напрочь забыть о календаре.
– Понимаешь, до большинства из них довольно сложно дозвониться, – принялся оправдываться он. Не любил Филипп Меднов оправдываться, но что поделать? – Слушай, а почему бы нам все-таки не нанять для этого секретаря? Все-таки моя работа – фотографировать, создавать образ…
В голосе Логунова послышались неприятные металлические нотки, дружеский тон он мгновенно сменил на начальственный:
– Знаешь, я хотел бы видеть тебя в редакции, надо обсудить смету. Подъезжай часикам к трем, о’кей? – И он повесил трубку, не пожелав хотя бы для приличия услышать от Филиппа утвердительный ответ.
А Филипп озабоченно огляделся по сторонам. До трех часов у него оставалось не так много времени. Ему срочно требовалось найти общественный туалет. Такой, чтобы там были закрытые кабинки. Тому, что он собирается сделать, свидетели не нужны.
Наконец он решил зайти в какой-то ресторанчик довольно сомнительного вида – деревянное крылечко, огромные искусственные калачи в витринах – в общем, псевдонациональный шик. При входе его встретил зазывала, одетый в расшитый золотом красный кафтан.
– Проходите, проходите! – Его лицо расплылось в улыбке. – Откушайте блинов с водочкой… Или с чаем, если вы за рулем.
Филипп быстрым уверенным шагом прошел в туалет, не обратив на зазывалу никакого внимания. Пусть попробует его остановить.
Наперерез ему бросился метрдотель:
– Что желаете? Вы один?
– Перед едой я желаю вымыть руки, – буркнул Филипп.
В туалете было малолюдно – а это ему на руку. Возле раковины стоял молодой мужчина в черном кожаном плаще. Его внешность показалась Филиппу смутно знакомой. Но он был слишком погружен в себя, чтоб обратить на это внимание. Наконец ему удалось закрыться в кабинке. Первым делом он умыл тоником лицо. Затем, высоко запрокинув голову, осторожно, двумя пальцами, вытащил из глаз цветные контактные линзы. Теперь дело осталось только за париком. Одним легким движением руки Филипп освободился от роскошных темных волос, собранных в богемный хвостик, – тех самых волос, которые так нравились женщинам.
Посмотрев на свое новое отражение в маленьком зеркальце, он самодовольно усмехнулся, бережно упаковал парик в бумажный пакет и запихнул его в свой потрепанный спортивный рюкзак. «Наверное, это моя судьба до конца жизни, – с некоторой грустинкой подумал он. – Как нищий актер, меняющий облик в театральном туалете. Спешить-торопиться, переодеваться на ходу, играть роли и изредка вспоминать о ней, и восхищаясь, и проклиная».
