Виктория Токарева - Лавина (сборник)
Любовь губернатора действовала на Надьку расслабляюще. Могла сидеть и часами смотреть, как качается дерево на ветру. И ни за какие деньги не согласилась бы вернуться в прежнее состояние охоты, когда напряжен каждый мускул.
Следующий звонок был Нине.
— Он любит меня, несмотря ни на что… — начинала Надька старую песню о главном.
— Как он не убоялся с тобой связаться? — удивлялась Нина. — Он же взрослый и умный.
— Вот поэтому.
— Связаться с тобой — это все равно что кататься на американских горках: вверх, вниз — и все по вертикали, — не унималась Нина.
— Значит, не накатался…
Жена Ивана была порядочной и пресной, как еврейская маца. А Надька — фейерверк в ночном небе. Нельзя предугадать, как брызнет, куда полетит.
Губернатор был ее ВСЕ. Но и Андрей был ее ВСЕ. Семилетняя любовь, как тяжелый поезд, не могла остановиться сразу. Слишком длинный тормозной путь.
К любви подмешивалось торжество победы над Светланой. И это тоже было жалко бросить.
Надька колебалась до тех пор, пока ее не затошнило. Сначала она думала, что ее тошнит на нервной почве. А потом поняла, что почва иная. Она забеременела.
— У меня будет ребенок, — сказала Надька Андрею.
— Очень хорошо, — отозвался Андрей. — У нас будет двое детей.
— Трое, — поправила Надька.
О Маше почему-то все забывали.
* * *После переговоров с Надькой Андрей держал путь в съемную квартиру, чтобы мыслить и страдать.
Холодильник был пуст. Рестораны отвращали обилием ненужных людей. Хотелось домашней горячей еды и самоуглубленности.
Однажды Андрей обнаружил, что стоит перед дверью собственной квартиры. Он, видимо, задумался и не заметил, как зарулил к дому. Сработала долголетняя привычка.
Андрей достал ключ и отворил дверь.
Светлана повела себя спокойно, как будто ничего не произошло. Как будто Андрей вернулся с работы.
Она отослала его мыть руки. Он мыл. Потом сел за стол. Светлана подала ему горячий борщ с куском мяса, розового от свеклы.
После обеда Андрей уселся перед телевизором. И заснул, как старик. Он устал.
Светлана подошла и сказала:
— Ложись в кровать.
Андрей добрался до кровати. Разделся. Засыпая, вспомнил: «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Счастье — это Надька. Счастья — нет. Покой — это Светлана. Без Светланы покоя не получается. А воля в виде съемной квартиры с чужим и чуждым противным запахом ему не нужна.
Значит, покой и воля — это Светлана. И стабильность.
Стабильность — основа основ. Пульс стучит стабильно: 70 ударов в минуту. Дыхание стабильно: вдох — выдох. На фоне стабильности идет умственная работа. И даже фактор Надьки — чувственный расцвет — тоже на фоне стабильности.
Среди ночи Андрей нашарил руку Светланы и сжал ее в своей руке. Так они спали в молодости, убегали в молодой сон, держась за руки, как будто боялись, что их растащат.
Утром Андрей спросил:
— Ты знала, что я вернусь?
— Ну конечно. И ты знал.
Он задумался: знал или нет? Но какая разница? Главное, что пуля попала в мягкие ткани, кость уцелела. Все срастается и заживает как на собаке.
А может быть, не срастется. И не заживет. Будут жить с болью. Но будут жить.
Утром без звонка приперлась Нина с письмом к мэру города. Ни больше ни меньше.
— А что в письме? — спросила Надька.
— Просьба. Мы с мужем хотим получить лицензию.
— Что за лицензия? — не поняла Надька.
— Не забивай себе голову, — посоветовала Ни-на. — Лицензия — это дорога в рай.
— Ну так и передай сама.
— Меня к нему никто не пустит. А для Ивана Савельевича это — раз плюнуть. Вошел в кабинет и положил на стол. Несложно.
Надька едва заметно ухмыльнулась. То, что для Нины казалось несложно, на самом деле — большой напряг. Просить за кого-то — это все равно просить. И значит, в следующий раз попросят у губернатора.
Нина отстала от жизни. После перестройки ничего не просят. Все покупается и продается.
— Ладно. Я передам. — Надька взяла конверт.
Нина заподозрила, что она не передаст, и решила перепроверить.
— Дай мне телефон Ивана Савельевича.
Надька записала на бумажке.
Это оказался старый мобильный номер, который неизменно отвечал, что абонент находится вне досягаемости. Голос в телефоне был женский, вкрадчивый и какой-то подлый.
Нина позвонила Надьке и спросила:
— Почему ты так поступаешь? Мы же с тобой дружим с детства…
— Я берегу Ивана Савельевича, — ответила Надька.
— Но существует понятие: делиться. Если тебе повезло, должен же быть процент от успеха.
— Кто сказал? — спросила Надька.
Нина все поняла. Придется идти к высокопоставленному лицу через служебный вход, а не через Надькину раковину.
Через неделю Надька позвонила Нине как ни в чем не бывало.
Просто так. У них это называлось «потрындеть».
У Надьки было тяжело на душе. Андрей исчез из поля зрения. Его машина больше не стояла под домом. Это означало — конец. А всякий конец — маленькая смерть. А всякий мертвый возвеличивается в глазах.
Надька все понимала, но страдала. Хотелось с кем-то поделиться, слить пену с закипевшей души. Однако Нина не захотела предоставлять свои уши для слива.
— Позвони Нэле, — предложила она.
— А ты занята?
— Нет. Не занята. Просто не хочу.
— Интересно… — удивилась Надька. — Подруга называется…
Она привыкла к тому, что Нина охотно выслушивала ее душевные метания. В Нининой жизни, как в стоячем болоте, ничего не происходило, кроме труда. И выслушивать Надьку — все равно что смотреть нескончаемый сериал. Но видимо, Нина потеряла интерес к сериалу. Все и так ясно. Надька любит и любима. Ждет ребенка. Что еще?
Надька звонила Карине во Францию, но и Карина тоже не хотела слушать. Говорила:
— Иди к психоаналитику. У меня нет времени.
Надька позвонила Нэле.
— Привет, — сказала она. — Как ты думаешь, рожать мне или нет? У меня еще неделя впереди.
— А что говорит губернатор?
— Он не знает. Если оставлю, тогда скажу.
— Конечно, рожай.
— Трое детей от трех разных мужчин. Я что, маргинал?
— Маргиналы не рожают. Они аборты делают. Слушай, дай в долг на три месяца.
— При чем тут «в долг»? У меня вопрос жизни.
— Так и у меня вопрос жизни, — сказала Нэля.
Надька хлопнула трубку. Знает она эти долги. Сама брала на четыре дня. Все только и норовят отщипнуть от нее кусок. Всем кажется, что губернатор печатает деньги на станке. А он, между прочим, зарабатывает в поте лица и напряжении мозгов.
Надька злилась. Кровь приливала к лицу. Хотелось позвонить Светлане и наговорить ей гадостей. Но Надька сдерживалась. Все-таки она была невеста губернатора. Без пяти минут жена. Первая леди. Ну, вторая…
Губернатор отложил свой развод до новых выборов. Он опасался, что оппозиция воспользуется «моральной неустойчивостью» и разыграет развод как козырную карту. Избирательницы не любят неустойчивых, он потеряет голоса. Его скинут. А падать с высокого коня — очень больно и обидно. Одно дело — губернатор, другое дело — бывший губернатор. Тогда что остается? Стареющий дядька с амбициями. Тогда зачем он Наде? А себе зачем?
Губернатор любил власть. Черпал в ней свои силы. Он не считал властолюбие достоинством или недостатком. Просто он был ТАКОЙ. Власть давала свободу выбора, а именно это определяет качество жизни. Можно было делать добрые дела и складывать их на чашу весов. А потом в накопителе предоставить груз добрых дел и получить пропуск в рай.
— Ты хитрый! — Надька трясла пальчиком. — И тут хочешь устроиться и там…
— А что, лучше ни тут ни там? — вопрошал губернатор.
Надька задумывалась. Ей казалось: так не бывает — и тут и там. Что-то одно…
Надька ждала из Германии копию свидетельства о разводе.
Пришлось разыскать Райнера.
Райнер оказался в полном порядке. Он женился на Сюзи, той самой, которая получила от ворот поворот. Видимо, Райнер каялся и клялся.
— А что, Сюзи не могла нормального мужа себе найти? — поддела Надька.
— О! Нормальный мужик в Германии сейчас большая редкость, — сообщил Райнер.
— А куда они подевались?
— Голубые. Или старые. А я всего лишь пьяница…
У Райнера было хорошее настроение. Видимо, он был навеселе.
Первый муж, Гюнтер, снова женился. На немке. Так спокойнее.
Жан-Мари разбогател еще больше. Лева Рубинчик живет на две страны. Хочет купить квартиру в Израиле. Так что будет три страны.
Все как-то устаканилось в жизни ее мужей и любовников. Живут себе, не тужат. И Надька живет себе, не тужит. Собирается замуж за Онассиса. Кто еще может похвастать такой женской карьерой?…
Умные и скромные сидят в блочных домах, жарят яичницу с колбасой. Злобствуют и завидуют. Злость — от бессилия. Надька это знает. Она тоже была злая, стыдно вспомнить. Гнобила бедную Светлану. А Светлана при чем? Это Надька — захватчица. А Светлана — стойкий солдат, защищала свою территорию от врага.
