Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи
Никон сам угодил в него изгнанником после размолвки с царем. Монастырь, однако, не был тюрьмою. Тут развивались многочисленные ремесла — иконописное, резьба по дереву, кожевенное, кузнечное. Умелых плотников и каменных дел мастеров монастырь отправлял даже «в центр» — в Москву и Серпухов.
Находясь на торговых путях, белая крепость поставляла на рынок рыбу и соль, продукцию скотоводов, изделия мастеров, и, важно отметить, окраинный монастырь был крупным культурным центром Руси. В крепости жили прилежные летописцы, литераторы, переписчики книг и художники, их украшавшие. Тут проводились бурные богословские диспуты, до наших дней сохранилась обширная библиотека монастыря. Тут построены были великолепные храмы, районированы, как сказали бы мы сейчас, — приспособлены к местному климату многие сельскохозяйственные культуры.
Ну и, конечно, делалось все возможное, чтобы крепость была неприступной для «воровского черного люда» и для захватчиков иноземных. В 1612 году, преодолев большие пространства — озера, леса и болотные топи, сюда докатилось шведско-польское войско. Крепость взять оно не смогло, но хозяйство монастыря потрепало изрядно: «пожгли… дворы и мельницы и онбары и кожевни и всякие монастырские службы», достались врагам запасы сукна, кож, хлеба, три сотни без малого лошадей.
Поняв, что крепость, несмотря на естественные преграды, досягаема для врагов, ее расширили и, не щадя казны, перестроили. Но никто с той поры к крепости не подступался. Ни стрела, ни ядро не перелетали ее высоких семиметровой толщины стен, не трубили трубы, не ржали у крепости кони. И не огрызались огнем ее громадные башни с шестью рядами бойниц. Только время понемногу подтачивало величественную постройку.
С первой половины шестнадцатого века Кирилло-Белозерский монастырь становится местом, куда князья московские часто ездят на богомолье. «Поездки в Кириллов превращаются для них в своеобразное и любимое развлечение-путешествие». Можно понять богатого князя-«туриста» или смиренного пешего богомольца, совершавших сюда паломничество, — дорога того и другого одаривала незабываемыми впечатлениями. Лесные дебри, озера, реки, луга. И самая конечная точка пути…
Место для обитания, выбранное Кириллом, поразило его, как сказано в «житие», красотой и безмолвием. Сегодня мы можем проверить впечатления человека, с коим мы состоим в дальнем кровном родстве. Сойдя с «ракеты» у пристани Горицы, сразу же оглядитесь. Вы увидите: вдаль уходят холмы, леса, зеленеют луга, сверкают протоки воды. Удивительной красоты место! Оцените название: Горицы.
Слово это, возможно, впервые было произнесено тут очарованным иноком шестьсот лет назад…
Сегодня город Кириллов, стоящий вблизи от Гориц у озера Сиверского, — типично провинциальный, глубынь-городок. Приезжему человеку делать тут нечего. Однако много людей приезжает, особенно летом. Рядом с живущим нынешней жизнью селеньем белеет молчаливая вологодская старина, как и встарь, заставляющая совершать сюда паломничества, теперь уже шумные, многолюдные.
От прежней жизни монастыря-крепости осталась лишь белая мощная скорлупа. Глядятся в воду стены и башни, главы соборов, темнеют сады за стеной. Уединившись, легко представляешь это величественное строение, заполненное жизнью. Колокола, звон наковален, скрип телег и ворот, голоса — жизнь со страстями, тревогами, надеждами, с попытками мысленно глянуть в завтрашний день. Могли ли предвидеть в те дальние годы, что будут летать по здешним водам «ракеты», что говорливые толпы людей тысячи километров будут проезжать, пролетать, проплывать, чтобы увидеть это молчаливое чудо — послание предков потомкам.
В Приволжье, побывав на озере Светлояр, я поразился его обычности, невеликости — за час кругом обошел. Молве о граде Китеже могли поверить лишь те, кто на озере не бывал. Град Китеж вспоминается тут, у воды вологодской! Кажется, прямо из озера поднимается эта древность, молчаливая и величественная, почти сказочная.
В реальности ее убеждаешься, подплывая к стене на лодке. Громадная тень падает в воду от башни с названием Мережная. Пахнет озерной травой. Стайки маленьких окуней разбегаются от весла. Представляешь у башни монахов, ставивших сети (мережи), представляешь московский княжеский поезд, под колокольные звоны въезжающий в крепость (Иван Грозный три раза сюда приезжал), представляешь, сколько всего повидали молчаливые башни: Мережная, Кузнечная, Свиточная, Косая, Московская, Вологодская.
Полдня довольно, чтобы как следует оглядеть и все, что спряталось за стеной.
Соборы, церквушки, хозяйственные постройки — все белое. Игрушками в царстве камня выглядит мельница и церквушка, привезенные сюда из лежащих поблизости деревень.
Они по праву соседствуют с белокаменной вечностью. Церквушке — пятьсот (пятнадцатый век!). Это одна из самых древних дошедших до нас деревянных построек. Ветряная мельница много моложе, но так хороша, так ладно стоит на пирамидке из бревен, что обходишь кругом ее раз, два, и не хочется уходить…
Северной летней ночью палаточный лагерь с кострами похож на стаи осаждающих крепость.
Но слышны лишь песни и тихие голоса. На одной из палаток написано: «Мы из Астрахани».
На другой — «Красноярск», «Харьков»… Что-то важное для себя уносят отсюда люди. Все лето идет молчаливая перекличка времен между камнем и парусиной.
Фото автора. 15 июля 1984 г.
Соловьевская переправа
(Проселки)
Днепр — это Украина. Мы к этому так привыкли, что с удивленьем стоишь у реки на Смоленщине. Днепр. Он тут неглубок и не очень широк. У села Соловьево четверо ребятишек ловят с надувной лодки плотву. Прошу их измерить веслом глубину на средине, но лодку течение сносит. Ребятишкам проще раздеться и дойти почти до средины.
Спрашиваю: не находят ли что-нибудь тут на дне? Ребятишки не здешние. Приехали в Соловьево гостить из Москвы. Но о находках тут знают, и одну готовы мне показать… Нагнувшись с лодки к самой воде, вижу в чистом песке шероховатую спину снаряда… «А мы уже в сельсовете сказали. Завтра приедут минеры».
Тут каждый год вода вымывает снаряды и бомбы. Знают ли ребятишки, что было тут, на Днепре, у села Соловьево во время войны?
Самый бойкий говорит: «Переправа…»
Да, тут была знаменитая Соловьевская переправа. При двух последних словах те, кто был тут в 41-м, вздрогнут — страшная переправа.
Проходила как раз вот тут, где бродом идут ребятишки. Днепр был тогда и шире, и глубже. Возможно, от той поры сохранилась в воде осклизлая расщепленная свая. Взрывные находки в песке и эта свая напоминают о страшном годе. Да еще память людей. Вода же равнодушно течет, как тысячи лет назад, в Черное море. Ходит на берегу лошадь. Старик с хворостом ждет на другом берегу перевоза. Летают ласточки над водой, кричит в лугах коростель.
Соловьевская переправа… Женщина в Москве, участница смоленских боев в 41-м, разрыдалась, не сразу смогла говорить о той переправе.
Память от пережитого постепенно опускает детали, оставляя лишь важные вехи, узловые моменты событий. Вспоминая войну, мы говорим: «Сорок первый», говорим: сраженье за Москву, Сталинградская битва, битва за Днепр, Белорусская операция, освобождение Европы, взятие Берлина. Таковы самые крупные вехи. А если вглядеться более пристально, обнаружим героические точки войны помельче, но тоже заметные, ставшие символами в страшной нечеловеческой схватке.
Много рассказано о лоскутке суши возле Новороссийска — «Малая земля». Вспомним также Мамаев курган — высоту, за которую в Сталинграде шли непрерывные схватки, переходившие в рукопашную. «Завладев Мамаевым курганом, он (противник) будет господствовать над городом и над Волгой… Мы, в свою очередь, решили во что бы то ни стало удержать Мамаев курган», — вспоминает герой Сталинграда Василий Иванович Чуйков. Бои за курган в Сталинграде не прекращались ни на минуту. «Авиабомбы до тонны весом, артиллерийские снаряды калибром до 203 мм переворачивали землю».
Склоны этой, на военном языке высоты 107,5 были устланы телами убитых. «Здесь были разгромлены многие танковые и пехотные полки и дивизии противника, и не одна наша дивизия выдержала бои — бои на истребление, невиданные в истории по своему упорству и жестокости…». Если, наступая на кургане, удавалось преодолеть пространство в 100–150 метров, — это был успех. В громадном сражении на Волге Мамаев курган был самой горячей, самой гибельной точкой.
Многое можно вспомнить также о Сапун-горе в Севастополе, о Волоколамском шоссе под Москвой, о крепости у Бреста, о деревне Прохоровка под Курском, о ледовой и водной дороге на Ладоге, о Пулковских высотах под Ленинградом и о высотах Зееловских у Берлина. К тому же ряду географически-героических точек войны относится Соловьевская переправа.
