Андрей Кузечкин - Не стану взрослой
— Хорошая штука, да? — его товарищ как-то нехорошо осклабился. — По-моему, отличная. Главное — такой штукой не убьешь, даже не покалечишь. Но лупит — будь здоров и не кашляй!
— А это что? — Саня заметил, что кроме палки Борису выдали еще и странный металлический цилиндрик, похожий на баночку из-под энергетика.
— Бенгальский огонь, — зло пошутил “санитар”.
— Итак! Третий десяток — ко мне! — скомандовал Никита и заговорил быстрым голосом: — Значит, так, друзья. Что мы делаем сейчас. Спускаемся и выстраиваемся вокруг дома. Пять человек встанут возле западного входа, остальные пусть выберут себе по окну и стоят напротив них. Окон много, хватит на всех. Что делать дальше — все знают. И — чтоб ни звука. Если спугнем — весь десяток будет оштрафован. И я в том числе. Все ясно?
— Никита, а я же в первый раз… — решился было напомнить Саня.
— Отлично, встанешь возле входа, — перебил десятник. — Все за мной.
Саня догнал его, тронул за рукав:
— А гимн петь не будем?
Никита посмотрел ему в лицо с неземной досадой во взгляде и ничего не сказал.
Десятки зашагали к “объекту”.
— Ничего… — прошептал Борис, на ходу ткнув Саню кулаком в плечо. — Я в первый раз тоже дрожал. Ничего не бойся. И вот чего: когда все заорут — ты тоже ори.
— Чего орать?
— Чего? Да чего хочешь. Хоть “мама”, — Борис засмеялся собственной шутке, которая ему так понравилась, что он решил ее продолжить: — Хоть “папа”!
В овраге было темно, сюда не проникал свет редких фонарей с пустыря. Горели лишь карманные фонарики в руках десятников. Никита жестами показывал своим подчиненным, куда встать, подталкивал ладонью в спину.
Борис, Саня и еще трое встали напротив входа: пустой дверной проем, под ним — невысокое, из двух ступеней, крыльцо.
— Все, никуда не денутся, — прошипел Борис. — Сейчас не теряйся. Как побегут — ебошь со всей дури. Чтобы они дорогу назад забыли. И руками их не трогай, упаси Боже, только палкой. Их потом дезинфицируют, наши палочки.
Саня не смог ничего ответить, не сделал товарищу замечание, что тот ругается вопреки всем правилам компании. Ему было физически плохо, даже немного начало подташнивать.
Он вздрогнул, когда справа от него заорал Никита, громко и весело, что-то вроде: “Ого-го-го-го!” Вопль подхватили остальные “санитары”. Кто-то свистел, кто-то улюлюкал, кто-то просто истошно вопил: “А-а-а-а-а-а!” Саня тоже что-то орал, больше от страха, и не слышал сам себя.
Размахнувшись, Борис швырнул в дверной проем цилиндрик, который, упав, выбросил из торца целый сноп искр, осветивших внутренность заброшенного дома.
— Все, щас ломанутся! — гаркнул он в ухо Сане. Когда он кричал, его голос был особенно противным, будто школьный звонок.
Прямо на них из глубины помещения, кто-то уже бежал — невысокий, сутуловатый, с длинной бородой. Выскочил на крыльцо. В Санины ноздри ударил кислый мерзкий запах, от которого хотелось вывернуться наизнанку, — букет из мочи, дерьма и самогона.
“Санитар”, стоявший рядом с Саней, Илья, подскочил к бородатому, повалил ударом палки по ногам и принялся обрабатывать — будто кресло выбивал. Еще двое — Борис в том числе — присоединились к нему. Палки взлетали в воздух и опускались на барахтавшегося бомжа, “санитары” продолжали кричать и улюлюкать.
Из здания выскочил еще кто-то, косматый, тощий и громко матерящийся, — судя по голосу, женщина.
— А ты куда?! — взвыл Борис, перекрыв голоса товарищей, и тотчас же ударил ее палкой в живот. Бездомная согнулась, рухнула лицом вниз и проворно поползла. Борис несколько раз ткнул ее палкой, пнул ногой в зад и заорал вдогонку:
— Чтоб я тебя больше тут не видел!
К двум “санитарам”, избивавшим бородатого, подбежал Никита:
— Все, с него хватит. Теперь внутрь! Давайте, давайте! — он толкал подчиненных в спины.
Саня вбежал в здание вместе с остальными и оказался в просторной комнате, которая, видимо, задумывалась как фойе. Земляной пол. Обрывки газет. Битое стекло, жестяные банки. У стены — лежанки из тряпья, похожие на большие собачьи подстилки. Здесь же стоял стол, сымпровизированный из пустых деревянных ящиков, и ящики-стулья. На столе — газета вместо скатерти и пустые пузырьки из-под лечебной настойки.
— Хватит, напировались! — засмеялся один из “санитаров” и пинком развалил “стол”.
— Вперед, вперед! — подгонял десятник.
От фойе через все здание шел коридор, озаренный мерцающим оранжевым огнем, — сюда кинули несколько световых шашек. “Санитары” продвигались вглубь, заглядывая в комнаты. Везде одно и то же: земляной пол, немного мусора и никого.
Еще одна группа шла навстречу.
— Эй, сколько у вас? — крикнул Никита.
— Трое! — отозвался другой десятник.
— И у нас двое, всего, значит, пятеро. Да, где-то так их и должно быть. Отбой! — скомандовал он.
— Как отбой? А второй этаж? — закричали “санитары”.
— Нет никакого второго этажа. То есть этаж есть, но лестниц наверх не построили, — объяснил Никита.
Раздалось разочарованное мычание.
И это все? Саня пожалел, что не засек время. Вся операция заняла минуты три или чуть больше — так показалось ему. Теперь ему было не страшно и не противно… Чувство было странным, похожим на разочарование. Вот и вся операция: сорок человек с палками побили пятерых бомжей.
— Никит… Никита! — позвал Саня.
Десятник обернулся. Подождал, пока подчиненный догонит, приобнял его:
— Все хорошо?
— Это все, да?
— А тебе мало? Да, мы свое дело сделали. Хорошо проведенная операция — это час подготовки и пять минут работы. Завтра работаем здесь же. Убираем мусор.
— Никит, а обязательно было их вот так…
— Кого? Бомжей? В данном случае это была необходимая мера. Видишь ли, Александр, асоциальные элементы — это абсолютно неадекватные существа. Это животные. Животные не понимают слов, они понимают только ласку и грубость. А грубость они понимают гораздо лучше. Эти бомжи сюда больше не вернутся.
Они вышли из здания. Бородатого бродяги возле крыльца уже не было.
— Я заметил, что ты никого не ударил, хотя возможность была. Это твой выбор. У нас был случай, когда один маргинал кинулся на нас с ножом. Хорошо, что я был там и смог его лично обезвредить.
— А это вообще законно, что мы сделали?
— Да. Мы очищали здание, а эти бродяги на нас напали. Вполне законная самооборона. У нас сорок свидетелей.
— То есть если дойдет до милиции, то придется врать?
Никита крепко стиснул его плечо:
— Не врать, а излагать нашу версию. Это здание — собственность компании. Мы удалили с территории посторонних. Имели на это право. По своей воле они бы не ушли.
— А почему мы должны это делать, а не менты?
— Потому что у милиции есть более важные занятия. Александр, я надеюсь, ты понимаешь, что наша с тобой задача — не допустить утечки информации?
— Я никому не расскажу об этом, — мрачно пообещал Саня.
— Обещаешь?
— Обещаю. И не потому, что ты просишь… Не хочу, чтобы кто-то узнал, что я в этом участвовал…
“Санитары” возвращались к фургону, смеясь и шумно обсуждая охоту.
— Ты куда сейчас? — спросил Никита после того, как Саня сдал “инвентарь”. — Домой?
— Нет, — значительно ответил Саня. Ему очень хотелось, чтобы десятник задал еще один вопрос, сам собой разумеющийся, но Никита коротко бросил:
— Понятно. Сегодня был особый день, так что завтра можешь даже немного опоздать. Но лучше не надо — заработаешь больше бонусов.
— Ага… — кивнул Саня. — А сам ты куда?
— У меня сегодня еще дела, — Никита бодро улыбнулся.
***
В этом городе было столько клубов, что и со счета сбиться недолго. “Ливерпуль” был, пожалуй, самым странным из них. И даже больше — самым странным из всех клубов, когда-либо виденных Максимом.
Он находился в старом полузаброшенном доме на окраине, среди гаражей и непонятных бараков, рядом с какой-то фабрикой, и состоял из одной большой комнаты, обитой изнутри войлоком. Ни сцены, ни сидений для зрителей. Пустое помещение, только в одном его конце стоят несколько колонок и на обычном деревянном столе — микшерный пульт. Больше похоже на репетиционную базу, но Элла рассказывала, что “Ливерпуль” — это именно что клуб, что здесь регулярно проводятся концерты. Поразительно!
На двери клуба висело несколько приклеенных скотчем газетных вырезок о смерти Майкла Джексона.
Внутри шла репетиция, но музыкантов было всего трое: девушка-вокалистка красиво пела в микрофон, субтильный гитарист в черной рубашке с коротким рукавом подыгрывал ей, сидя на табуретке, а барабанщик, невысокий юноша с непропорционально большой головой, изображал метроном, меланхолично отстукивая ритм одной палочкой по ободу барабана.
Увидев Эллу и Максима, они тотчас же прекратили играть. Вокалистка была одета в потрепанные джинсы и мешковатую футболку, вдобавок растрепана, — потому и выглядела не “звездой”, как на вчерашнем концерте, а обычной девчонкой.
