Анна Бялко - Сны мегаполиса (сборник)
Собственно, тогда в сауне они как раз обмывали подписание очередного контракта. Народ весь соответственный подобрался – Гриша, да смежник его, да из правительства пара мужиков, да замминистра по отрасли, да еще кто-то. Люди все не сказать, чтоб сильно молодые, но и не так, чтоб старые, серьезные, деловые. Повод, опять же, хороший был – большое дело спихнули. Выпили, это понятно, расслабились в баньке, разговор повеселее пошел. А о чем таком повеселее могут говорить мужики в баньке, даже если они очень серьезные и деловые? Ну и понятно, в конце концов все равно перешли на баб.
– Я тут недавно такую модельку завел, – начал один из правительства. – Тонкая, звонкая – у-ух! Черненькая вся из себя, цыганочка. А уж что вытворяет...
– Да ладно, – отмахнулся другой. – Рассказывай. Я вот негритянку нашел, из ансамбля тут одного, это, скажу вам, мужики, темперамент. Все-таки не зря говорят – южная кровь.
– Интересно, – тут же поддел его кто-то, – как ты с ней общаешься, с негритянкой, на каком языке? Или с вами переводчик все время?
– Для этого дела язык не нужен, – вставил кто-то еще.
– Да она русская, мужики. Здесь выросла. И мамаша у ней русская.
– Так она не настоящая негритянка... Делов-то...
– Ну ты не говори, не видавши...
– А ты бы показал...
В общем, пьяные разговоры текли по обычному руслу. Гриша сидел в уголке, тянул холодное пиво, молчал и прикидывал про себя, сколько еще нужно проваландаться, чтоб было прилично уйти. Ему, если честно, хотелось скорее домой, к Ольге. Чтоб застать ее чтобы она не легла еще спать, и чтобы можно было рассказать ей про сегодняшнюю удачу... Он так задумался, что даже не услыхал обращенного к нему вопроса.
– Эй, Гриш, да ты заснул, что ли?
– Он замечтался...
– Да бросте вы, мужики, о чем ему мечтать... Гриша у нас святой. У него третий год, как жена – и всех разговоров.
– Гриш, да серьезно? И не скучно тебе так? А то поехали на выходных со мной в клуб, там такие девочки будут...
– Брось, оставь его, все равно не поедет. Он праведный...
В конце концов то ли пиво ударило в голову, то ли дурацкий треп задел его наконец, за живое, но Гриша не выдержал.
– Да понимали б вы что...
– А что? Что тут понимать? Ты расскажи.
– Расскажи... Что вам рассказывать? Для вас негритянка – верх экзотики.
– А ты интересней, что ль, видел? Твоя Ольга красивая, конечно, но экзотичной ее, извини, не назвать...
– Ты Ольгу не трожь! Да она... Она... Она вообще – фея!
После этих слов пьяный угар у Гриши как-то очень быстро пропал, словно бы его чем-то сдуло. Может, и сдуло, потому что в жару сауны он совершенно ясно почувствовал дуновение чего-то холодного, вроде ветра, по голой спине. Он молча встал, вышел из парилки и стал одеваться. Никто его не останавливал.
В машине Гриша, нещадно давя на газ и срезая повороты где только можно, изо всех сил уговаривал себя, что ничего не случилось, и не могло случиться, что это просто пьяный треп и потому не считается, что он ничего, в сущности, не сказал и поэтому ничего быть не может, что сейчас он доедет, успеет и вообще... Все будет хорошо.
Он только на секунду тормознул у метро, выскочил, не запирая машины, и купил самый большой, какой только увидел, букет цветов. Так, с букетом, не дожидаясь лифта, н взлетел по ступенькам, сунул в дверную скважину ключ, распахнул дверь, ворвался в квартиру...
И застыл, ошарашенный и как-то сразу убитый свалившимся на него несчастьем. Ольги в квартире не было. Почему-то это было совершенно понятно, точно так же, как и то, что она не вышла на минутку за хлебом, не задержалась на работе, не пошла погулять – а именно исчезла. Ее именно не было. И вместе с ней... Вместе с ней из квартиры исчезла жизнь и испарилась радость. Все было совершенно нетронутым, точно таким же, как вчера, как тысячу лет назад – и одновременно пустым и мертвым.
Гриша прошел по квартире. Не зная, зачем, к чему. Искал ли он что-то, надеялся ли – было неясно. В спальне его встретило распахнутое настежь окно. На подоконнике, то ли зацепившийся случайно за ручку окна, то ли оставленный там нарочно, как знак ли чего-то, или как символ прощания, трепетал на сквозняке шелковыми ленточками голубой ольгин башмачок.
Малая Мстя
Он был Большим. Сильным. Очень Сильным. Сила была в нем всегда, если не с рождения – этого он по понятным причинам помнить не мог – то с детства. С самого детства. Он понял это очень рано, лет в десять. Уже тогда он мог заставить других выполнять то, что хотелось ему. И однажды, сделав это в очередной раз – что именно, он уже не помнил, это было совсем неважно – он встретил случайный взгляд отца, который всегда был для него первым авторитетом, и прочел в этом взгляде одобрение, тайную гордость – и его всего как будто окутало теплым плащом. Отец тоже обладал силой – и, признав силу в нем, как будто поделился своей.
Он рос, и вместе с ним росла его сила. Он пользовался ей, стараясь, впрочем, всегда делать это разумно. И люди слушались его. В школьном классе он был заводилой, неформальным лидером, как это называют теперь, в институте неформальное лидерство уже сочеталось с формальным – староста группы, отличник и надежда курса, дальше – больше. Сейчас он был почти без дураков лидером довольно крупной политической партии, можно сказать, народным вождем и всеобщим любимцем. Впрочем – любимцем ли? Люди слушались его и шли за ним, это да, но вот – любили... Это было неочевидно. Может быть – просто боялись. Хотя – совершенно неважно. Главное, чтобы послушание было беспрекословным, а оно таким было. Всегда. И тогда, когда он был простым студентом, и теперь, когда в его подчинении находились покорные тысячи. А любовь – это в данном масштабе становится вторичным. Впрочем... Она тоже, конечно, была. Вот женщины, например, безусловно его любили. Верно, преданно и с готовностью услужить. Все, как одна. Вернее, кроме одной.
Эта одна была его первой женой. Мало того, что она в свое время ушла от него – бросила, пренебрегла – она к тому же посмела потом быть счастливой. Без него, сама по себе. Это было возмутительно и обидно. Он старался не вспоминать о ней. Очень тщательно старался забыть ее и все, что было с ней связано. Потому что эти воспоминания – а они отчего-то так и норовили прорваться откуда-то в сознание, даже без всякой связи с сюжетом – всегда огорчали. А огорчаться было нехорошо. На это тратилась сила, а сила всегда была нужна для другого. Жена же – да пусть ее. Ушла, живет себе где-то там – и ладно. У него давно уже есть другая. У него все есть. Нельзя тратить силу по пустякам, особенно сейчас. Сейчас наступает такое время, когда сила нужна ему вся целиком, до последней частички. Не тратить по ерунде, вспоминая о бывшей жене, а наоборот, собирать, собирать отовсюду, черпая из подвластных людей, направляя на достижение большей власти... Если у тебя есть власть – ты можешь забирать у других их силу. Потому что Власть – это Сила. А Сила – новая Власть. И сейчас ему нужны они все...
Между прочим, бывшая жена – раз уж она так упорно лезет ему в память – тоже может здесь пригодиться. Какая б она ни была – Сила в ней тоже есть. И тоже немаленькая. Он и выбрал ее в свое время именно из-за этого...
Он вспомнил, как вошел тогда в институтскую аудиторию – и прямо замер на месте. На скамье наверху сидела девушка – а вокруг нее ярко светилось, играло и переливалось огнями облако Силы. Легкой, прекрасной, еще совершенно незамутненной и ясной, как у ребенка. Это облако было такой красоты и притягательности, что оставалось только удивляться, как все остальные умудрялись его не замечать. И не было никаких сомнений – эта девушка со своим облаком должна принадлежать ему, и только ему.
Впрочем, наверное, остальные тоже что-то замечали – не отдавая отчета, подспудно. Эта девушка вечно была окружена какой-то толпой. Если не поклонников, которых, как он выяснил, было немало, то каких-то нелепых подруг... Душа компании, наше солнце – вот как называли ее эти идиоты. И стоило, право, немало труда – и силы тоже – поразогнать их всех. Правда, это можно было рассматривать, как выгодное вложение капитала. Силы. Стоило только представить себе этот факел – в собственной власти – и руки сжимались, а внутри что-то замирало в предвкушении...
И он приложился, и попробовал, и вдоволь попил этой силы... А потом что-то случилось – и она перестала течь, и жена стала жесткой и злой, и сила не только не шла к нему, а даже наоборот – он отдавал жене свою силу... Не желая того, отчаянно сопротивляясь каждому шагу, но отдавал... А потом она ушла, унесла силу, увела дочку... Нет, он не будет сейчас вспоминать, это нельзя. Хотя силы там много, и если при случае присмотреться... Есть методы, есть возможности... Но это потом, потом...
Марина положила кисть, отступила на шаг. Осторожно, локтем, стараясь не испачкать и без того забрызганное краской лицо, вытерла лоб, отбросила с него непослушные колечки рыжих волос. Посмотрела внимательно на результат своих недельных трудов.
