Джимми Баффетт - Соленый клочок суши

Однажды летом во время сбора всей семьи на ранчо моего прадеда мы с моими озорными кузенами рылись на чердаке. Мой двоюродный братишка Бакстер случайно рассыпал содержимое старой кедровой шкатулки. Ползая по полу и собирая хлам, я наткнулся на выцветший желтый конверт с пометкой «САРА СОЙЕР МАРС. НЕ ВСКРЫВАТЬ». Я запихнул конверт в карман, а ночью прошмыгнул на чердак и распечатал.

Из конверта вывалилась перевязанная лентой кипа старых побуревших фотографий. На самой верхней была запечатлена молодая женщина на берегу – в руках она держала письмо, которое собиралась бросить в деревянный почтовый ящик. Издали на нее смотрели две огромные черепахи. На обратной стороне карточки были нацарапаны следующие слова: «САРА СОЙЕР МАРС, ПОЧТОВЫЙ ЗАЛИВ, ГАЛАПАГОССКИЕ ОСТРОВА, 1859». Остальное рассказали другие фотографии. Она отплыла из Нью-Йорка в Панаму, пересекла Панамский перешеек на поезде и отправилась в Эквадор. Сойдя на берег в Гуаякиле, она поднялась по реке до Кито, повторив путь Фредерика Чёрча в Долину Вулканов. На последнем снимке она рисовала у горной тропы, позади нее виднелся вулкан.

Бабушка-Призрак больше не была призраком. К фотографиям прилагался конверт, обвязанный выцветшей синей лентой, из-под которой торчал давно уведший цветок. Письмо было адресовано «ПОТОМКАМ ДЖУБАЛА МАРСА». Я вскрыл конверт швейцарским армейским ножом, достал письмо, сел в старое кресло-качалку и при свете карманного фонарика начал читать.

Письмо начиналось с цитаты из Александра фон Гумбольдта:

Почему не можем мы быть оправданы в нашей надежде, что писание пейзажей в. будущем расцветет новой и еще неизведанной красотой? Высокоодаренные художники станут часто проходить по узкой границе Средиземного моря и постигнут с первозданной свежестью непорочного молодого ума живой образ многогранной красоты и величия влажных горных долин тропического мира.

Дальше шло следующее:

Дорогая семья,

я лежу здесь в вечерней прохладе, в миллионный раз смотрю на пылающую в сумерках коническую вершину Урубамбы, и мне кажется, что наступил подходящий момент, чтобы написать эти слова фон Гумбольдта. Именно они вдохновили меня много лет назад. К вам обращается Сара Марс Менендес, известная некоторым из вас как Бабушка-Призрак. Надеюсь, я не слишком часто к вам являлась. Обещаю не делать этого и в следующей жизни тоже. Я собираюсь покинуть этот мир, и настало время загладить свою вину. Я часто думала о том, что было бы, если бы я сделала как полагается, вернулась из Нью-Йорка в Теннесси вместе с Джубалом и потом лишь с грустью смотрела бы на эту замечательную гравюру. Сейчас, лежа здесь, в Долине Вулканов, слушая пение птиц, раздающееся за окном, и любуясь пейзажем, который я так полюбила, я понимаю, что я, может, поступила и не как надлежало, зато так было лучше для меня.

Простите, если я принесла вам неприятности. Я знаю, Джубал был прекрасным отцом, и о Бесси я слышала много хорошего. После себя они оставят гордое имя семьи Марсов и прочное наследие. Я умираю одинокой. Грустно, но это часть цены моего билета на свободу, и я ни о чем не жалею. Жизнь здесь научила меня тому, что в мире есть куда больше дорог, по которым можно проложить свой жизненный путь, чем те, что уготовили вам другие. Разумеется, иногда я думала, могло ли все сложиться иначе. Но, в конце концов, я сама сделала свой выбор. Я нашла дом, и здесь, в джунглях, я умираю счастливой. Меня похоронят у реки, дарующей жизнь здешним краям. Оглядываясь назад, я понимаю, что этим невероятным переменам в моей жизни я обязана Джубалу.

Есть такие люди, которые прекрасно чувствуют себя, сидя дома в кресле у камина. Но есть и те, кто предпочитает смотреть из окна и гадать, что же там за горизонтом. Не существует большей красоты, чем та, что обрушивается на нас случайно. Именно по чистой случайности Джубал повел меня взглянуть на эту картину, заставившую меня покинуть проторенную тропу и выбрать ухабистый, но более интересный путь. Быть может, в Америке есть другой Марс, сын или дочь, кто, как и я, чувствует стремление бежать, кто видит жизнь не как мерцающую свечу, но как факел, освещающий непознанный мир. Если так, прими этот дар и делай с ним что хочешь. Повесь ее и мечтай о далеких краях. Или используй ее как карту, чтобы туда добраться. И если ты действительно решишь странствовать, пожалуйста, оставь местечко в своем сердце для меня. Ведь если я буду жить в ваших сердцах, значит, я не умерла.

С любовью,

«Что еще за картина?» – прошептал я себе под нос. Я перерыл весь чердак и наконец нашел то, что искал. Деревянный ящик, погребенный под кучей ставен и мотками проволоки, судя по сохранившимся погрузочным ярлыкам, прибыл из Отавало, Эквадор. Я нашел клад.

Я вскрыл ящик, и на меня пахнуло экзотическим ароматом; я до сих пор помню этот запах. Внутри лежала рамка из красного дерева. Не знаю, обязан ли я этому Фредерику Черчу и его джунглям или словам Сары Сойер Менендес, но я уверен: в тропики меня привел один из них. Видение тропиков мистера Чёрча сделало свое дело. Его работы зажгли огонь в моей душе и тронули сердце. А что касается Бабушки– Призрака, что за картина без истории о том, как ты полюбил или приобрел ее? Те же чувства, что приклеили ее к той скамейке в Гринич-Виллидж почти сто пятьдесят лет назад, сейчас удерживали меня на пластиковом стуле на песчаной улице в деревне Пунта-Маргарита.

Внезапно тишину нарушил рокот самолетных двигателей. Вилли Сингер улетал в Мерилу. Через несколько секунд розовый самолет прогудел почти что над моей головой. Я инстинктивно помахал рукой, как делают большинство людей, когда видят низко летящий самолет, но в ответ махнул мне вовсе не Вилли Сингер. Это была Донна Кей. Она направлялась в новую жизнь, прямо как Бабушкин Призрак.

Я смотрел вслед самолету, пока он не исчез за кокосовыми пальмами, и думал о том, как, должно быть, Вилли Сингер сейчас наслаждается видом из кабины. Почему-то я был уверен, что наши пути еще пересекутся. Я допил кофе, расплатился, сунул письмо в безопасные недра водонепроницаемого мешка, и мы с Мистером Твеном направились к художнице. Она смотрела на нас и улыбалась. Я взглянул на эскиз.

– Прекрасная работа, мэм, – сказал я.

– Хочешь в нее попасть? – спросила она с улыбкой.

– Я и так там.

14. Всем из бассейна

В то утро, когда Донна Кей улетела с Вилли, боги погоды подарили нам великолепный день для рыбалки. Такой погоды мы в здешних краях давненько не видали. Прилив совпал с прохладными утренними часами, а Икс-Ней вернулся с заповедных отмелей с сообщением, что там появились пятнистые крабы – любимое лакомство трахинотов.

У загона мы встретились с Баки – он-то и поведал мне все эти новости. Я сказал ему, что Донна Кей улетела на гидроплане и что на рыбалку я не поеду. Он знал, что Вилли собирался в Мерилу в поисках чего-то там для своего кругосветного путешествия, но известие об отъезде Донны Кей его ошеломило. Он хотел было остаться и меня утешить, но разве я мог позволить ему пропустить такой великолепный день? Да он и сам был как на иголках. Я сказал ему, что он должен ехать.

– Почему бы тебе не взять джип и не съездить в Канкун на несколько дней, чтобы остыть? – спросил он. – А с Сэмми мы с Икс-Неем отлично управимся и без тебя.

У тебя клиенты. Не беспокойся обо мне. Хотя я подумаю об этом, – сказал я, обливая Мистера Твена пресной водой из шланга.

Тишину утра нарушил Сэмми Рэй, неожиданно возникший из дверей базы. Дель Мундо не отставал от него ни на шаг.

– Ты должен позвонить этому парню из Марокко, – шипел Дель Мундо.

– Я еду на рыбалку, лапулька, – огрызнулся Сэмми.

Тут они заметили нас, и склока закончилась. Дель Мундо ретировался, а Сэмми Рэй, изобразив на лице счастливую улыбку и насвистывая мелодию из «Острова Гиллигана»,[61] направился к нам. С головы до пят он был облачен в муслиновый наряд, явно сшитый на заказ. На одном плече висела рыбацкая сумка, на другом – новехонькие удочки. Голову венчала рыбацкая шляпа с длинным козырьком, а нос, уши и рот были густо намазаны солнцезащитным кремом. Он был больше похож на циркового клоуна, чем на рыбака.

– Вы знали, что она уезжает? – спросил я.

– Я узнал об этом только сегодня утром. Она разбудила меня и спросила, не сможет ли Вилли подбросить ее в Канкун.

– А еще что-нибудь она сказала?

– Только то, что поверила в твою историю. Ну, нам пора. Надо успеть к приливу, знаешь ли.

– Знаю.

– Увидимся вечером. – Он пошел прочь, затем обернулся и произнес: – Талли, так лучше для вас обоих.

– Думаю, да, – вздохнул я.

Сэмми Рэй похлопал меня по плечу и вразвалочку направился к концу пристани, во все горло крича улыбающимся гидам:

– Que tal, amigos?[62]

Со своего наблюдательного пункта в домике на дереве я смотрел, как они все грузятся в ялик. Баки дал полный ход, и судно зигзагами двинулось по каналу, вспугивая птиц с насестов. Они быстро скрылись из виду, и я улегся в гамак. Да уж, для одного ковбоя прошлой ночью было слишком много переживаний.