Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
Но Рита чувствовала, что это маловероятно: Ашот сам в полной растерянности, в замешательстве мечется в поисках единственно верного и столь необходимого им сейчас выхода. Он цеплялся за любую соломинку, и такой соломинкой оказался совершенно неподходящий совет Маргариты съездить к директору школы.
Валерий снял телефонную трубку. Услышал голос старшего Джангирова и досадливо поморщился. Кажется, начинается…
— Это Джангиров, добрый день. Я хотел бы увидеться с вами, если возможно.
— Да, конечно, Ашот Самвелович, — ответил Валерий. — Вам удобно будет в пять вечера?
Ашот уважал директора школы и слышал о нем только хорошее. Сейчас Джангиров опрометчиво рассчитывал, что разговор с ним может разрядить ситуацию, хотя с трудом себе представлял, как все получится. Соблюсти определенный предел искренности и откровения здесь очень трудно, и надо постараться найти предельно точную интонацию, тема достаточно скользкая: собственный любимый сын… До чего низко пал блестящий Ашот Джангиров, просто не хочется жить! Поймав себя на этой кощунственной для него мысли, родившейся на грани душевного надлома, Ашот понял, что дальше идти некуда. Он дошел до предела, еще немного — и последует настоящий срыв, за которым только болезни, тяжелые перемены, постоянная боль, способная изглодать душу и превратить человека в ничто за несколько месяцев. Быстренько он докатился!
Соберись с силами, Ашот! Иначе будет плохо! Маргарита не выдержит одна, она без тебя погибнет, и есть еще маленький Левон, и Карен, наконец, его любимый, дорогой, родной Карен, который все равно вернется к отцу…
Малахов, подтянутый и безупречно одетый, поднялся навстречу Джангирову. Они с нескрываемой симпатией осмотрели друг друга.
— Я слушаю вас, — Валерий усадил визитера и сел за стол напротив. — Что-то случилось? Карен прекрасно учится и по этому поводу у вас не должно быть ни малейших тревог.
— По этому — нет, — вздохнул Ашот. — Мне очень трудно говорить с вами, Валерий Семенович, и повод моего визита совершенно другой. Значительно неприятнее, чем мне бы хотелось. Но Карен — очень честный мальчик, даже, я бы сказал, чересчур… — Джангиров невесело усмехнулся. — Он сам нам с женой все рассказал…
— О чем? — бесстрастно осведомился Валерий.
Ему стоило немалых усилий выдерживать все подрастающее напряжение. Ашот не мог даже на секунду себе представить, что Малахов в деталях знает весь предстоящий рассказ Джангирова-старшего. В отличие от журналиста директор был в лучшем положении.
С трудом составляя фразы, Джангиров добрался наконец до самой сути, которую директор давно прекрасно знал. Он искоса глянул на Ашота: тот сидел неловко, на краешке стула, постукивая пальцами по колену и глядя в стену. Валерий искренне посочувствовал ему.
— Я понимаю и разделяю ваши чувства, Ашот Самвелович. У меня тоже растет сын. Но мне кажется, что и для вас, и для меня самое лучшее — не вмешиваться. Ну, посудите сами: что мы можем сделать? Допустим, я уволю Водяную — разве это нам чем-нибудь поможет? Только вызовет страшное озлобление мальчика, который может без всяких рассуждений, просто в отместку вам, бросить и учебу, и вас, и уйти куда угодно, лишь для того, чтобы уйти. Это наихудший выход.
Ашот прикусил губу. Зачем он сюда приехал? Что он ищет, чего добивается: мести, правды, справедливости? И кто теперь в состоянии вернуть ему душу сына? Вот что ему единственно нужно: душа любимого ребенка, немедленно, сейчас, безвозвратно… Напрасно он послушался Маргариту, в ее рыжей голове иногда рождаются самые невообразимые проекты.
Валерий тихо вздохнул. Знал бы Джангиров-старший, чего стоит директору его выдержка!
— Я очень хочу помочь вам, Ашот Самвелович, но пока не знаю как. Остановить горный поток невозможно, он рвет даже плотину.
Журналист молчал, по-прежнему глядя в стену. Зачем он приехал в школу? Всегда несгибаемый, бесстрастный, железобетонный Джангиров…
— Я постараюсь все обдумать, — попытался смягчить положение директор. — Возможно, решение придет само собой. Одно я могу вам обещать абсолютно твердо: в школе никто ни о чем знать не будет, и Карен сможет спокойно ее окончить. Если, конечно, вы не захотите его перевести, чего я вам настоятельно не советую делать.
— Я очень благодарен вам, Валерий Семенович, — сказал Ашот, вставая. — Простите за нелегкий и довольно бессмысленный разговор. Но жена так просила об этом, она страшно переживает…
— Всегда рад вас видеть, — ответил, тоже поднимаясь, Малахов. — Поверьте, мне искренне жаль…
Он не закончил фразу, внимательно взглянув Джангирову в глаза. Мужчины улыбнулись друг другу.
— Передайте Маргарите Петровне, что в школе все очень довольны Кареном. Убедите ее, что все будет прекрасно. Я искренне в это верю и хочу, чтобы вы тоже разделили мою уверенность.
— Спасибо, — тихо сказал Ашот.
Никогда еще он не чувствовал подобного бессилия и беспомощности.
Дверь за Джангировым едва слышно захлопнулась. Малахов откинулся на спинку стула и устало закрыл глаза. Боль слева снова напомнила о себе. Нет, долго так не продержаться. Олеся, потаскуха, дрянь! Сколько места заняла она в его жизни, эта маленькая учительница! Учила его когда-то, теперь вот обучает ребенка…
— Чему ты можешь научить, моя девочка? — с ласковой иронией часто интересуется Глеб.
О-о, многому! Она многому может научить, эта маленькая Олеся, шлюха с разлетающимися волосами! Твоя дочь, Глеб!
Валерий открыл глаза и тоже уставился в стену. Нет, видно, и правда, пришло время уходить… Скоро Рождество, недавно овдовевшая тетушка Лиза, которая вышла когда-то замуж за немца и без малого сорок лет живет в Германии, настойчиво зовет его к себе. Вот и повод поехать. Эмме ничего объяснять не придется, она поймет, что ему нужно отдохнуть и развлечься. Валерий решительно встал со стула. Дожить бы только до конца декабря…
В коридоре ему на глаза попалась Олеся, потому что очень старалась попасться. Странно, подумал Малахов, что она тут делает в этот час и почему ее больше не караулит верный мальчик?
— У тебя был Ашот Джангиров, — утвердительно сказала Олеся.
— Был, — согласился директор. — А почему ты беспокоишься? Просто честный ребенок рассказал все родителям и теперь вашу волшебную тайну будем хранить не только мы втроем, но и они тоже. Вполне порядочные и достойные люди. В отличие от тебя.
— Валерий… — пролепетала Олеся. — За что ты так меня?..
— И ты еще спрашиваешь за что? — возмутился Малахов. — Прямо верх издевательства! Кстати, это твоя идея — снять караул у школы?
Олеся молча кивнула.
— Умница! — похвалил директор. — Просто золотая голова! Вы свободны, госпожа Водяная! Можете спокойно ехать домой и ни о чем не горевать.
— Валерий, — заторопилась вдруг Олеся, — я хочу тебе кое-что объяснить… Понимаешь, это настоящее безумие, это амок, как у Цвейга, понимаешь? Я просто ничего не соображала тогда…
— А сейчас ты что-нибудь соображаешь? — вежливо поинтересовался директор. — Боюсь, что нет. И не нужно мне ничего объяснять, я сам все прекрасно понимаю. Езжай домой. И передай привет Полине. Я очень скучаю без нее.
— А без меня? — спросила вдруг Олеся, подняв на него светлые глаза.
Это был запрещенный прием. Олеся ударила так больно, как умеют делать одни только женщины около тридцати, которым нечего терять.
— Ну, ты и дрянь! — с тихим ожесточением сказал Валерий. — Настоящая стерва! Я и не знал…
— Теперь знай! — с торжеством выпалила Олеся. — Знай, что любил дрянь и стерву! И будешь любить ее вечно! И расплачиваться за свою любовь, потому что до этого ты еще за нее не платил!
И она, повернувшись, пошла по коридору, маленькая учительница с рассыпающимися волосами, которые она вечно тщетно поправляла…Любимая во веки веков… Мерзавка, шлюха, негодяйка… Малахов прислонился к стене и осторожно потер левый бок. Боль опять напомнила о себе. Как хорошо, что тетушка Лиза живет в Германии! Только бы дотянуть до Рождества… Сгруппируйся, Валерий! Осталось не так уж много времени.
Олеся тихо вошла в квартиру. Полина у себя в комнате спокойно измалевывала очередной лист. В гостиной с книгой сидел Карен. Он не слышал, как открылась дверь. Олеся опустила сумку на пол. В косметичке что-то тихонько звякнуло. Карен поднял голову и просиял.
— Почему ты сегодня так долго?
— Работа, — неопределенно ответила Олеся и скользнула в гостиную. — Вы ели?
— По-моему, мы уничтожили разом все твои недельные запасы. И Полина, и я были страшно голодны. Потом она мне рассказывала о своей школе, которая ей не нравится.
Олеся вздохнула.
— Это прямо беда…
— Ну почему? — не согласился Карен. — Левон тоже терпеть не может заниматься, просто каждому свое. Полина вот рисует…
