Геннадий Южаков - Сингапур
Поблизости он услыхал негромкие женские голоса. Слова произносились хоть и мягко, но отрывисто и Тоболин никак не мог понять на каком языке. Жестковатая лежанка слегка беспокоила спину. Во всем теле ощущулась неимоверная слабость. Между тем, ничего так не болело, как лицо и глаза. Попытался их открыть, но лишь пошевелились веки. Что-то мягкое щекотливо дотронулось до лба. Понял-женские руки. Их всегда можно отличить. Затем неизвестного происхождения маслянистая жидкость стала капельками падать в каждый из глаз поочередно. Капелька в один, капелька-в другой. Тоболин почувствовал на затылке тепло чьей-то руки. Она легонько приподняла его голову. Ощущая во рту сладкую жидкость, не мог понять её происхождение. Вскоре Тоболин снова заснул. Разбудили теперь уже знакомые голоса. И где-то в глубоком подсознании продолжала витать мысль, и даже не мысль, а информация тончайшей нити, связующей тот мир и этот. Тот не хотел отпускать, а этот он уже чувствовал, но не видел. Тончайшая нить…Существует ли она? Очевидно, да. Во всяком случае, именно на уровне информации извне. Впрочем, на эту тему можно долго философствовать. Любопытсво было столь велико, что Тоболин, чего-то боясь, рискнул открыть глаза. Приоткрылся только правый, и то в узенькую щелочку. Там, где он находился, пока не догадываясь — где, ни темно не слишком светло. Одно было понятно — день. Солнечные лучи, так надоевшие и приносившие в дни его дрейфа в море, жажду и обезвоживание организма, сюда не проникали. Тоболин уверенно пришел к заключению: «Не больница и не городская квартира. А судя по тишине вокруг, по запахам-примитивное жилище».
Пригляделся получше. Казалось, все небольшое пространство вокруг него заполнили своими фигурами две женщины. Одна, намного постарше и посухощавее, стояла боком, другая, молодая-в непосредственной близости от его лица. Она закрывала почти весь обзор и Тоболин не сразу догадался, почему она очень маленького роста. Опустившись перед ним на колени и обнажив свою темнокожую крупную грудь, что-то с ней проделывала. Тоболин приоткрыл глаз пошире. И, оказалось…..женщина, глядя на сосок груди, методично, двумя пальцами сдаивала молоко в стакан. Ярко белая, напористая струйка, вырываясь фонтанчиком из груди, невсегда попадала в стакан. А иногда пролетев мимо, рассыпалась блестящими капельками-жемчужинами на коленках женщины. Другая женщина сказала несколько слов, а затем, судя по шагам, по-видимому, вышла. А вскоре ее шаги послышались снова, и между ними разговор возобновился. Их голоса Тоболин уже мог без труда распознавать. У старшей-грубоватый и громкий, у молодой-грудной и мелодичный. Молодая, закончив собственное доение, тряпочкой, смоченной в молоке, протерла веки его глаз. Странным оказалось то, что он никакого отвращения не почувствовал. Не противился он и тогда, когда она поднесла к его рту кружку с питьем.
Совсем неожиданно раздался детский плач. Тоболин снова приоткрыл правый глаз, и к радости, чуть — чуть открылся левый. На руках у молодой появился темненький голый малыш. Он дрыгал короткими, кривыми ножками и носиком, словно клювиком по птичьи тыкался в ее округлое плечо. Женщина легким движением руки сунула в его ротик сосок груди. Смачно зачмокав губками, ребенок сразу же успокоился. И когда они обе ушли, стало как-то непривычно тихо. Без них Тоболину стало скучно. Прошло некоторое время и его потянуло в сон. Засыпая, услыхал звон колокольчика: «Дииинь. Дииинь….ииинь.» Знакомая, красивая мелодия. Звуки нисколько не давили на ушные перепонки, поскольку пришли не извне, а изнутри. Они ласкали, завораживали.
35
Семья Сутагиси насчитывала семь человек. Хозяин — Сотаба, его жена-Кумана и пятеро детей. Три дочери, две из них замужние, два сына, один женатый. Сын Ласио шестнадцати лет и дочь Тина, семнадцатилетняя девушка, жили вместе с родителями.
Сотаба родился и вырос в деревне. В ней и остался, выбрав в жены красивую, скромную Куману, в то время пятнадцатилетнюю девушку. Не захотел, как многие его сверстники, переселиться в город. Те, в погоне за заработками, ушли в дальние плавания. Как известно, Филлипины — основной поставщик дешевой рабочей силы на суда всех флотов мира. Филлипинские парни при нищенской бедности своей страны, в надежде хоть что-нибудь заработать на жизнь, с юношеского возраста живут мечтой уйти в море. Конечно, бывают вполне объяснимые исключения.
Сотаба уехал из родной деревни тоже с той же целью. Однако, на стороне поработал недолго. Два года. Его морская жизнь ограничилась паромом, перевозящим пассажиров на местных линиях. Должность матроса — не ахти какая, но окунуться в бурлящем омуте городской жизни, он успел. Ему она не понравилась. Потому и потянуло обратно. Соприкоснуться с цивилизацией и вернуться в глухую деревню, затерявшуюся посреди джунглей, — поступок весьма редкий.
На заработанные деньги на соседнем острове Сотаба преобрел старенький баркас. Ремонтировали вместе с сыном Ласио. На баркасе стоял почти новенький, двадцатипятисильный мотор. Он мог без ремонта прослужить еще каких с десяток лет. Баркас Сотаба покупал без всякой идеи, просто так, больше для фарса, показаться перед жителями деревни состоятельным человеком. Идея пришла неожиданно. В прибережье водилось много рыбы. Решил попробовать и дело пошло. В деревне кроме него рыбной ловлей заниматься по серьезному было некому. Два старика, которые время от времени выходили в море, держась недалеко от берега. По сравнению с баркасом, имели примитивные, выдолбленные из дерева лодченки. Похвастаться уловами не могли. Проку Сотабе было бы больше, если бы рядом находился какой-либо городишко, где можно было бы продавать. А так, пойманной рыбы хватало не только для своей семьи, а также часть улова покупали жители деревни.
****К вечеру другого дня опухоль с век значительно сошла и оба глаза могли открываться на столько, на сколько позволяло их физическое состояние. Боль исходила откуда-то изнутри и не позволяла долго смотреть.
Как назло стемнело быстро. Поэтому Тоболин ничего путнего не увидел, кроме как за короткое время успел разглядеть новое лицо. Молоденькая, приземистая, крупноватая телом девушка прилегла на лежанку, стоящую параллельно той, на которой располагался Тоболин. Он это расценил так: девушка оставлена на ночь в качестве няньки. Решимости с ней заговорить не хватило, хотя мысль такая была.
Повернувшись лицом в сторону девушки, Тоболин попытался рассмотреть черты ее лица, а вот темнота их скрадывала. Слышалось ее ровное дыхание. Вдруг снаружи раздался дружный стрекот цикад, который и заставил Тоболина вспомнить о далекой родине, о доме. Он долго не мог заснуть.
Наступило утро третьего дня. Для Тоболина оно пришло непросто. Еще во сне почувствовал острую необходимость в туалете. Первая и немаловажная проблема.
Как только полосатые лучи солнца проникли в хижину через бамбуковую занавесь, Тоболин открыл глаза. Девушка с лежанки исчезла, а куда, ему было неведомо. Ее отсутствием он обрадовался. Нестерпимо тянуло по маленькой нужде, а в присутствии молодой девушки он не смог бы справить. Прежде надо было выйти из хижины. Тоболин попытьался подняться. Это ему удалось, но одновременно голова пошла кругом. В глазах зарябило, ноги, словно, ватные подкосились. Руки оказались сильнее ног и ухватившись ими за край лежанки, Тоболин опустился на нее довольно мягко. А в это время вбежала девушка. Когда круги исчезли из глаз, Тоболин сумел ее разглядеть. Она стояла возле его ног и внимательно смотрела ему в лицо. Тоболин попытался ей улыбнуться. Была ли то улыбка, неважно. Девушка безусловно разгадала его замысел и молча протянула руки. С ее помощью встал и стоял до тех пор пока, не прекратилось головокружение. Почувствовав себя на ногах более или менее уверенным, попробовал сделать несколько шагов. На удивление, сильные руки девушки не позволяли Тоболину упасть. Делая осторожные шаги он понимал, без её помощи на этот раз ему не обойтись. Виной всему — слабость. И когда уже выходил из хижины, в голову пришла мысль, горькая как отрыжка: «Никогда, раньше не подумал бы…Дурацкая ситуация… Чтобы помочиться, приходится испытывать настоящие муки».
А после этого наступило чудесное облегчение. Оценить этот момент может тот, кто хоть однажды оказывался в подобной ситуации. Однако, было неудобно перед девушкой.
В то время, как Тоболин сидел на лежанке, девушка стояла у выхода из хижины лицом к нему. В ее больших, прелестных и в то же время застенчивых глазах светилась какая-то тревожная радость. От чего? Впервые в своей недолгой жизни постигла тайну мужского начала? Или взрослую ответственность за сидящего напротив незнакомого и странного человека, оставшегося вопреки всему живым? Впрочем, не стоит докапываться до чужой души. Она очень молода и нравственно чиста как капелька утренней росы. Под её взглядом Тоболину было спокойно. Он защищал, он являлся отражением того великодушного отношения к нему, как к человеку, попавшему в беду. Тоболину захотелось сказать девушке, чтобы она присела рядом с ним на лежанку. Побоялся своего голоса. Понимая, что стоит она не ради того, чтобы перед ним покрасоваться, незаметно и сам погрузился в задумчивость. Задумчивость не мешала Тоболину любоваться девушкой. В полных, по-своему привлекательных с заметной кривоватостью ногах, почти не прикрытых короткой юбченкой, в плотной, сбитой фигурке чувствовалась пружинистая сила. Она замедленно пошевелила покатыми плечиками и еще шире раздалась неровная высокая, по женски оформившаяся грудь. Узкая безрукавая кофточка, через которую явственно проступала каждая мышца, казалось, не выдержит и вот, вот разлезется словно бумажная. Девушка выглядела вполне созревшей для замужества. И только скуластенькое личико с бархатистой темной кожей, небольшой, слегка приплюснутый носик, пухлые, чуть вывернутые вверх губы, свежие, как будто только сорванные персики, большие миндального цвета глаза, выдавали в ней юное создание.
