Лоуренс Норфолк - В обличье вепря
Однако Плиний нигде не упоминает об этом факте, а изложения их судеб у прочих авторитетов отличаются противоречивостью или же неполнотой. Феогнид утверждает, что Аталанта бежит из отчего дома и от замужества, уходит в горы, где постепенно доходит «до понимания смысла» [184]. Остается догадываться, что речь, видимо, идет о смысле любви. Но к кому? Сыновей — коих как на подбор сплошь звали Парфенопеями — зачал с ней Меланион [185], либо все тот же Меланион, но не с Аталантой [186], либо с Аталантой, но Мелеагр [187], либо не он, а Талай Аргосский [188], либо Иппомен [189], либо же еще какие-то неизвестные нам люди [190].
На этом запись обрывается. Следы «Аталанты», «Меланиона» и «Мелеагра» исчезают. Отпечатки их ног взбивают землю в совершенно нечитаемый палимпсест, в котором все трое сводятся к неким свидетельствам об их существовании, к собранию более или менее правдоподобных сведений, к мимолетным схождениям различных версий их общей истории, которые сшибаются подобно противоборствующим армиям и ведут между собой бой [191]. Бескровные солдаты беззвучно вздымают оружие, обтекая затопленные травяным морем склоны, с топорами в руках, облаченные в нечеловечески черные доспехи. Там…
…в пещере: сандалия Меланиона скользит по камню…
И все-таки на каждую историю, которая худо-бедно влачится по собственным, запутанным потомками следам, найдется другая, которая сама себя поглощает. Здесь они и вовсе не оставляют никакого следа. Носы их кораблей режут морскую хлябь, чьи воды смыкаются за кормой и мчатся к берегу, чтобы смыть с песка оставленные моряками отпечатки ног. Они идут в глубь суши, и пейзаж сохраняет следы их присутствия в той же мере, в какой ландшафт, лежащий поверх подземной реки, способен выдать тайны курса в глубине текущих вод. Они закутаны в саваны собственных жизней, и черты лица формируют на какое-то — недолгое — время пересеченную местность, уникальное сочетание выпуклостей и вмятин. Но горы оседают. Впадины заполняются. Жизнепейзажи укореняются на их телах и стирают героев напрочь.
…услышал звук дыхания. Не своего…
…под охраной вепря. Анавр перелетевшее копье Ме[леагра [192]
Лежало] сломанное под его ногами, как знак, что и они прошли [дорогой этой. И] шершавый камень ему царапнул кожу [до крови
И он оставил собственный свой] темный след [на стенах пещеры
Рядом со следами, что оставили] желтоволосый Мелеагр и Аталант]а… [193]
Часть 2
Париж
— Закройте глаза.
Девушка начала кончиками пальцев вбивать ему в щеки и в лоб кольдкрем, мазнула по переносице, а потом распределила крем по всему лицу. Быстрые удары пальцев прошлись по нижней челюсти и дальше вниз по шее, почти до самого воротника, где тут же зашуршало заботливо подоткнутое ею бумажное полотенце. Он услышал перезвон маленьких склянок и пудрениц, мягкий шорох салфеток, когда их вытягивают из коробки. Она чем-то мазнула его по самой макушке, потом сделала паузу. По уже успевшей изготовиться к этому коже прошлись ворсинки, покрыв ее пудрой. Скулы, ноздри, кончики ушей. Она приподняла ему подбородок, чтобы откинуть голову назад. Он почувствовал липкое прикосновение салфетки. Ее пальцы прижали салфетку к коже у него на шее, потом стянули, как кожицу с плода.
— Готово.
Вогнутая зеркальная поверхность отразила его голову. Бескровное отражение лица глядит в глаза самому себе. Он узнал треугольный выступ волос на лбу, небольшие мешки под глазами. Невыразительный рот над ничем не примечательным подбородком. Ближе к двадцати годам лицо у него вытянулось, и тогда кое-кому внешность его начала казаться поэтической. А другим — лошадиной. Самая печальная лошадь на свете.
После тридцати он опять округлился, и с тех пор это лицо стало его лицом. Сегодня вечером оно, размалеванное, появится на телевизионных экранах по всей стране. Мысль перекривит и без того изборожденный морщинами лоб. Эти серые губы станут отвечать на вопросы. Ему придется носить на себе эту бесцветную клоунскую рожу.
— Такое впечатление, будто я уже умер, — сказал он.
— Освещение в студии очень сильно меняет очертания лица. Тени будут падать вот так, — Барышня попыталась руками показать ему, как это будет выглядеть, — Макияж — это нормально. Здесь всем делают макияж.
Кисточка метнулась к крохотному пятнышку у него над глазом. Сол сморгнул и кивнул. Это был самый длинный ее монолог с тех пор, как он вошел в гримерную. Привел его сюда продюсер, который долго рассыпался в любезностях, прежде чем оставить его на попечение визажистки. А та просто молча указала на кресло, в которое ему следовало сесть. А потом принялась за работу. Он подумал: скорее всего, она просто нервничает. Она достаточно молода, чтобы знать его стихи с детства. Во Франции они — часть школьной программы.
Сзади отворилась дверь, и в комнату заглянула какая-то женщина. Он смотрел в зеркало, как голова ее повернулась налево, потом направо — и исчезла. Этот номер она исполняет уже третья по счету. Всякий раз Сол с надеждой поднимал взгляд, но это опять была не Рут. Наверняка она сейчас где-то в этом же здании, проходит точно такую же процедуру в точно такой же комнате. И головы, которые поплавками выныривают из ее дверного проема, точно так же неразличимы между собой. Вот только она наверняка спрашивает у них с гнусавым калифорнийским акцентом, кто они такие и какого черта они здесь забыли?
С него стянули бумажное полотенце. Девушка шумно скомкала его в руках и зашвырнула в угол. Как странно, должно быть, тянутся ее дни в этой комнате, подумал он: сидеть здесь и подмалевывать жрецов для ярко освещенного храма наверху. А друзьям своим она рассказывает о родинках и бородавках, прыщах и угревой сыпи. Даже у собственной кожи есть от тебя секреты. Ему никогда раньше не приходилось появляться на телевидении. А интервью он в последний раз давал чуть не двадцать лет тому назад.
— Как говорят американцы, — сказал у него за спиной голос и тут же перекинулся на издевательски нарочитое американское произношение: — «Ну ты прям как картинка».
На сей раз он не заметил, когда открылась дверь. Из коридора в комнату волной накатил заряд шума. В комнату протиснулась Славина башка — с нервической ухмылкой на губах.
— Фоше интересуется, не хочешь ли ты присоединиться к нему в Зеленой комнате, — продолжил Слава, — Мы не против?
Вопрос свой он в равной степени адресовал и девушке, и сидящему перед ней в кресле мужчине. Она кивнула: все готово. Он поправил галстук.
— Против, — сказал он.
Слава поджал губы. Он взял на себя большую часть переговоров с людьми Фоше и постоянно висел на телефоне, проясняя какие-то детали. И Модерссон тоже в это впутался. Рут, по другую сторону Атлантики, наверняка сделала ставку на такого же рода фигуры, подумал Сол. Но причины собственной Славиной заинтересованности в этом деле продолжали оставаться для него загадкой. Конечно, затащить Соломона Мемеля на шоу Фоше — уже большое дело. Акции Славы пойдут в гору. Он — человек, который умеет решать вопросы. Посредник. Может быть, именно на это он и рассчитывает. Вот, люди сами рвутся что-нибудь для тебя устроить, подумал Сол. Но почему?
— Мы заранее обо всем договорились, — сказал Сол. — Давай перекурим в коридоре. А потом пойдем наверх.
Он бросил последний взгляд в зеркало. Его старый серый костюм. Белая сорочка. Галстук. Он оттолкнулся и встал из кресла.
Девушка протянула ему руку.
— До свидания, мсье Мемель. Удачи вам сегодня. Я читала все ваши книги. Сразу хотела вам сказать.
Он улыбнулся и молча поблагодарил ее за то, что не сказала. Принял ее руку — в обе свои. Слава потоптался на месте, потом вынул пачку сигарет и предложил одну Солу.
— Есть одна проблема, — сказал он Солу уже в коридоре. — Рут опаздывает.
Мимо них то и дело проходили небольшие группы людей, и каждая состояла из одинокой фигуры в сопровождении услужливой свиты помощников. Эскорт состоял из поджарых молодых людей и женщин чуть постарше, и все одеты с иголочки. Они сыпали на ходу названиями и датами; в ответ человек в центре либо кивал, либо качал головой, и лицо его было скрыто бледно-бронзовой маской из пудры. Точно такой же, заметил Сол, как у него самого. Он затянулся сигаретой и поднял брови.
— Ее самолет приземлился всего сорок минут назад. Фоше считает, что начинать нужно без нее. Ее введут в кадр, как только появится такая возможность.
— Она еще даже не в здании? А когда эфир?
Однако за вспыхнувшим вдруг раздражением он почувствовал странную нотку облегчения. Были такие ответы, которые он бы мог проговорить куда свободнее, если бы Рут при этом уютно и покойно сидела в плюшевой капсуле своего лимузина — где-нибудь подальше отсюда. Он представил себе, как она то опускает голову в бархатной полудреме, то опять вздергивает ее вверх, пока машина скользит по бесконечным улочкам с односторонним движением. Есть в лимузинах что-то неостановимое.
