Пол Теру - Моя другая жизнь

— Так какой же у вас диплом? — не отставал мой собеседник.

Я пожал плечами:

— У меня вообще нет никакого диплома. И у него тоже.

Я повернулся к полке, где успел заметить корешок тоненькой книжки. Это были «Этюды о жизни» Роберта Лоуэлла[24], и я предъявил их незнакомцу.

— У Лоуэлла? Неужели правда?

— С Кали мы ездили в Озерный край на рыбалку. Как раз перед тем, как я попал сюда.

Мужчина выглядел заинтригованным, но, по-видимому, слегка сомневался в истинности моих слов.

— Меня ему представил Джонатан Рейбан, наш общий друг. Вы мне не верите.

Мужчина отступил немного назад.

— Просто все это кажется таким далеким и… недоверчивым.

Туг я впервые обнаружил, что он не совсем в ладах с английским.

— Кали — сокращенное от Калигулы[25].

— И как, поймали вы что-нибудь на этой рыбалке?

— Мы ездили всего на три дня. Шел дождь. Кали свалился в реку. После этого он уже не вылезал из номера — сидел и читал. Джонатан поймал двух форелей и выпустил назад. — Я все еще не оборачивался. — И у него тоже.

Я снял с полки сборник Роберта Фроста «На вырубке». И даже открыл его. На внутренней стороне обложки была наклейка: американский флаг и надпись: «Дар от Соединенных Штатов Америки».

— У Фроста тоже не было никаких дипломов. Он не кончал университетов. Но всю свою жизнь учил людей.

— Вы его, вероятно, тоже знали?

Я кивнул.

— Дело происходило в Амхерсте в шестьдесят втором году. Я однажды пошел за ним в библиотеку Джонса, что в центре города. Прямо по пятам. Куда он, туда и я. Сначала наверх, по лестнице. Потом к стеллажам. В руке у меня была его новая книга. «Будьте любезны, подпишите».

Повернувшись, я всмотрелся в полное, розовое лицо мужчины.

— Искоса глянув в мою сторону, Фрост буркнул: «Перестаньте меня преследовать!» Эти самые слова, клянусь.

— Потрясающе! — воскликнул мужчина. Теперь было ясно, что его удалось убедить.

— Но автограф у классика я все-таки выудил. Хотя Фрост не преминул заметить: «Только что в Нью-Йорке я надписал целую тысячу таких же точно книжек, и они теперь продаются там по пятнадцать долларов за штуку».

Мужчина пожал плечами.

— Что ж, можно понять, почему он сначала заартачился.

Я улыбнулся в ответ, но он, видимо, не шутил. Он не сводил с меня глаз и, казалось, весь был внимание; лицо его озарилось каким-то внутренним светом. Я не привык, чтобы люди проявляли такой интерес к моим словам. Лицо незнакомца выражало не одно лишь примитивное любопытство. То была жажда и, пожалуй, даже нечто большее, чем жажда. Так люди, привыкшие, что их желания исполняются, смотрят на то, что им приглянулось. От этой самоуверенной жажды мне сделалось не по себе, словно он задумал откусить от меня кусочек.

Чтобы скрыть растерянность, я спросил:

— А вы в какой области работаете?

— Электроника.

Но его лицо все еще светилось — очевидно, он думал о двух правдивых историях, которые я ему только что поведал, о Лоуэлле и Фросте.

— Хронометрирующая аппаратура. Электрические схемы. Двигатели малых мощностей. Переключатели.

Слова вылетали у него изо рта автоматически. Он просто отвечал затверженный урок. Однако в голове его крутилась совсем другая шестеренка.

— Вы писатель.

— Я опубликовал два романа.

— Здорово! — восхитился мужчина. — А как насчет поэзии?

— Раньше я имел привычку писать стихи, но последнее время этим не занимаюсь.

Объяснять, почему так вышло, я не стал, будучи слишком пьян для перечисления подробностей. Подробности эти можно было бы рассортировать по четырем категориям: «Африка», «Женитьба», «Дети», «Долги»; и, отдельной графой, ощущение, что написанные мной стихи — лишь миниатюры. Проза означала возможность работать в крупной форме, которая мне больше была по душе.

— А сочинительство — хороший способ заработать на жизнь?

Чудовищный вопрос — но я знал ответ.

— Нет, — сообщил я. — Но это хорошая жизнь.

Фраза несомненно произвела на него впечатление.

Я понял: он не насмехается надо мной и больше не сомневается в правдивости моих слов — он просто неуклюже испытывает меня.

— Вы, должно быть, страшно заняты: и преподаете, и пишете.

— Конечно. — Я кивнул, хотя на самом деле вовсе не считал себя занятым человеком. Я просто устал — оттого что был невостребован. А мог бы написать или сделать неизмеримо больше, если б мне дали шанс. Я знал: мой час настанет, но покамест мучился от обиды, что мной пренебрегли. И тут, как если бы душевное состояние спровоцировало физический спазм, меня вдруг сильно затошнило и я почувствовал в горле вкус рвоты.

— А у вас когда-нибудь бывает свободное время для ланча?

— Иногда, — сказал я. Правдивый ответ прозвучал бы иначе: «Каждый день». Но при одной мысли о еде меня еще больше стало тошнить.

— Мне хочется познакомить вас с моей женой.

— О, с удовольствием. — Вежливо наклонив голову, я приготовился ретироваться.

— Гарри Лазард, — представился мужчина, хватая мою руку и принимаясь ее трясти. — Э, да вы побледнели.

— Мутит что-то, — поморщился я. — Извините.

Я бросился в сад, и там, в зарослях посольских папоротников, меня основательно вырвало. Позади, видимо не замечая, как я рыгаю и блюю, мистер Лазард объявил:

— Вы здесь единственный человек, которому я завидую.

Вскоре я отыскал Алисон, и мы уехали. Алисон вела машину, а я лежал и стонал.

Всякий раз как только мы выезжали за ворота посольской резиденции, чары рассеивались: автобусы, лоточники, рикши, крики, вонь, ослепительные огни и воздух, пахнущий псиной, обволакивающий мозги влажным зноем. Сколько раз я приходил в себя в своем тесном доме на Букит Тимах-роуд под звуки ковбойских фильмов из «Приюта спокойствия» — выстрелы, топот лошадиных копыт — и ощущал, что с грохотом плюхнулся обратно в свой собственный мир. Голова шла кругом: только что ты находился в огромном доме с видом на Ботанические сады, а теперь — вот здесь. Это помогало мне понять, что мы действительно нищие и что война во Вьетнаме, каким-то неясным образом связанная с нашим финансовым положением, не кончится никогда. Во многих американцев вьетнамская война вселяла гордость, но многие из нас чувствовали себя ее жертвами, осознавали на ее примере свое бессилие, отождествляли себя с противником. Неудивительно, что мы тайно восхищались вьетконговцами.

Все эти чувства я переживал и в эту ночь. Я лежал на диване под скрипучим вентилятором, дышал ненавистной автобусной вонью, думал о розовом лице своего нового знакомца, о его богатстве. Вот человек, привыкший воспринимать чудеса этого мира как должное; невероятно, но мои рассуждения — и о чем, о поэзии! — его прошибли. У меня появилось неотвязное предчувствие, что знакомство с этим господином Лазардом вскоре повлечет за собой какие-то перемены в моей жизни.

3

На следующий день он позвонил и пригласил меня на ланч. Когда я честно признался, что моя машина в ремонте, он явно обрадовался. «Не берите такси!» И прислал за мной свою машину, свой «даймлер» с малайским водителем по имени Ахмед, который называл меня «туан» — то есть «господин». Я сидел на заднем сиденье, наслаждаясь нежаркой, спокойной ездой по Орчард-роуд. Из окна «даймлера» с кондиционированным воздухом Сингапур выглядел не только сносным, но непривычным и притягательным. Это был тот самый город, который сулила мне фантазия до приезда сюда.

Ахмед, сжимая руль руками в белых перчатках, плавно свернул к «Танлинк». За два года пребывания в Сингапуре я впервые переступил порог этого клуба. Гарри Лазард стал его членом меньше чем за год. Он ждал в вестибюле и поведал мне об этом своем достижении, пока мы шли в столовую для избранных.

Проходя мимо фотопортрета Уинстона Черчилля, Лазард громко сказал:

— А знаете ли, его мать была американка.

За столом он пояснил, что ему очень приятно толковать об этой подробности биографии Черчилля в присутствии английских членов клуба. Я заметил, что уши у Лазарда волосатые. Он отказался взять меню, сообщив официанту, что и так его наизусть знает; попросил подать дежурный «обед дня»: ростбиф, йоркширский пудинг, жареный картофель и брюссельскую капусту. Ошеломленный, я заказал то же самое.

Бранить еду он начал, как только ее принесли, чем испортил мне весь аппетит.

— Вам бы надо разочек пообедать у нас дома. — Он усмехнулся. — Тут, знаете ли, вышла забавная история. Мы с женой как-то превосходно поужинали «У Мишеля». Я захотел познакомиться с шеф-поваром, и когда тот подошел к нашему столику, спросил, сколько он зарабатывает. Повар был китаец. Как выяснилось, платили ему не слишком много. Я сказал, что дам вдвое больше, если он перейдет работать в мой дом. Малый учился стряпать у одного первоклассного сайгонского кулинара. Теперь он принадлежит мне.