Ромен Гари - Дальше ваш билет недействителен
Я скатился по лестнице и прыгнул в такси. В гостинице ее не оказалось. Я обошел все бразильские заведения, куда она порой заходила «хлебнуть» своей музыки. Нашел ее в «Панго», она сидела в темном уголке, слушая, как какой-то негр заставлял плакать свое фортепьяно. Я ничего не сказал, просто сел рядом. Взял ее за руку, чтобы слова помолчали. Мы сидели там до рассвета и слушали музыку. Всему нужно начало.
Думаю, мы могли бы выиграть еще несколько месяцев, и я, быть может, даже нашел бы в себе достаточно любви и настоящей силы, чтобы покинуть тебя, Лора, если бы не вмешался случай. Случай, рок, ирония судьбы — неважно, какое имя дают этой мелкой монетке, которую нам оставили греческие боги, а также этим предприятиям по слому, объектом которых мы вовсе не являемся, как это известно каждому, потому что нельзя иметь умысел и план там, где нет ничего и где ничему до нас нет дела.
Глава XVI
Я уже несколько недель откладывал свой визит к Вилельмам, что было весьма неучтиво. Генри Вилельм много раз брал меня компаньоном на хороших условиях в свои индонезийские сделки, и я не мог больше откладывать этот визит вежливости. Лора отказалась сопровождать меня: «Эти люди, как говорят по-французски, смерть солнца». Не знаю, в какой уголок Бразилии занесло это «французское» выражение, но в Сен-Жермен-ан-Лэ мне пришлось отправиться одному. Поместье занимало несколько десятков гектаров, а дом, принадлежавший прежде герцогу Стэнфорду, находился в глубине парка. В аллеях и перед крыльцом было припарковано машин тридцать, так что я напрасно искал место, Я объехал вокруг дома и оставил свой «ягуар» среди малолитражек и грузовичков, принадлежавших слугам и поставщикам. Вместо того чтобы проделать обратный путь, я воспользовался служебным входом. Проходя по коридору рядом с кухней, заметил справа от себя вешалку, а там, на плечиках, шоферский френч, Я сразу узнал его, едва мой взгляд наткнулся на пару перчаток с хищно согнутыми пальцами, просунутую под правый погон кителя. Мое сердце забилось с юношеским волнением, и мне пришлось призвать на подмогу весь свой юмор, чтобы привести его в порядок. На плечиках висела и другая одежда, без сомнения принадлежавшая временным слугам, нанятым на вторую половину дня, которые здесь переодевались, облачаясь в белые куртки и черные брюки, Я быстро огляделся вокруг, словно вор: никого, все двери закрыты. Перчатки под погоном были удостоверением личности, исключавшим ошибку. На этот раз мы на самом деле познакомимся, подумал я. Я подошел к форменной куртке и порылся в карманах. То, что я искал, обнаружилось в бумажнике из зеленого пластика: испанский паспорт, вид на жительство и водительские права на имя Антонио Монтойи. На фото был точно Руис. Я сунул документы себе в карман и пошел по коридору.
Салон в стиле Людовика XV был пуст: погода стояла великолепная. Приглашенные толпились на лужайках, слуги в белых куртках сновали от группы к группе, без устали подсовывая подносы с напитками и закусками, с тем настойчивым и важным видом, который на миг обнаруживает их существование. Я надел очки, но сомневался, что найду среди них Руиса. Это было не в его духе. Он в этот момент наверняка подчищает содержимое ящиков в покоях Вилельма. Впрочем, мне неважно было, здесь он или нет. Он был у меня в кармане, его имя и адрес. В моей власти. В конце концов, он угрожал мне смертью и не сдержал обещания: удовлетворился тем, что украл мои часы. Он не был достоин своей внешности степного варвара — просто-напросто жалкий тип. Но нам обоим предстояло уладить одно маленькое дельце.
Я поздоровался с миссис Вилельм, поговорил с ее мужем, обменялся обычными любезностями с несколькими знакомыми, уклонился от попытки втянуть меня в политическую дискуссию…
— Ренье, а я вас повсюду ищу уже три дня!
Я узнал скорее акцент, чем голос: Джим Дули. Он стоял на фоне зелени: загорелое лицо и завитки волос римского патриция с мраморного бюста, рубашка распахнута на атлетической груди, а под руку с ним то, что принято называть «роскошное созданье», с тех пор как слово «богиня» оставило свои перья и орхидеи у Дюма-сына. Я попытался опознать ее, опасаясь очередной звезды. У нее было личико, сошедшее прямо с рекламного плаката, однако я был не в состоянии сказать, шла ли там речь о кино, продуктах питания или косметическом креме.
— Вы, конечно, знакомы…
Он избегал произносить ее имя: она была слишком знаменита, чтобы нуждаться в этом.
— Ну конечно…
— Мы встречались в прошлом году, в Каннах, — сказала она.
Уже несколько лет ноги моей не было в Каннах, но какое это имеет значение.
Джим Дули обнял ее за талию.
— Это моя невеста, — заявил он.
— Вот как? Мои поздравления…
Появился поднос, и Дули взял бокал с оранжадом.
— Я больше не пью спиртного, — сообщил он. — Надо уметь выбирать, старина, верно? Нельзя сражаться сразу на всех фронтах. Алкоголь с некоторого возраста снижает показатели…
— О, мистер Дули, — ввернула девица, — уж вам-то опасаться нечего.
— Для перепихона, дорогая, нет ничего хуже, чем алкоголь.
Я закрыл глаза: нет, это не жаргон, это акцент…
— Так что предпочитаю отказаться от спиртного…
Похоже, он напрочь забыл свои признания в «Гритти». Говорят: «врет как дышит». Но Дули врал, чтобы дышать. Только глаза продолжали кричать правду о его страхах.
— Извините меня, darling, нам надо поговорить о делах…
— О, конечно… До скорого, месье… — Она заколебалась.
— Ренье, — подсказал я.
— Была очень рада…
Она протянула мне руку, сохраняя какой-то момент свою позу — бледно-голубое платьице, берет, розовое боа, — и удалилась, слегка откинувшись назад, рука на бедре. Дули мрачно проводил ее взглядом, потом обернулся ко мне:
— Что это за шлюха?
Я еле пришел в себя.
— Но… как я понял, это ваша невеста?
— Да нет же, черт, я так всегда говорю, чтобы сделать людям приятное…
— Послушайте, Дули, где вы учили французский?
— В Жансон-де-Сайи. А в чем дело, он отвратен?
— Нет, напротив, но это так забавно, с вашим акцентом…
— Нельзя иметь все сразу, приятель. Надо же что-нибудь оставить французам.
Девица вернулась:
— Вы не отвезете меня, Джим? Я отослала свою машину…
Дули посмотрел на нее тяжелым суровым взглядом:
— Скажи-ка, милочка… Мой друг не хочет верить, что прошлой ночью я три раза занимался с тобой любовью… Это правда или я хвастаюсь?
Девица, казалось, была сбита с толку, покраснела, затем храбро улыбнулась:
— Правда.
— Ладно. Спасибо. Очень мило. А как ты тут оказалась? Тебя кто-нибудь из слуг привел, чтобы ты завязала полезные знакомства?
Теперь слезы были у нее в глазах. И, несмотря на юность, вид у нее был жалкий — такой вид умеют принимать одни старики.
— Отвечай, киска. Это пустяки. Каждый крутится как может. Мы никому не скажем.
— Бросьте, Дули.
— Она хочет подняться классом повыше, понимаете, в том-то все и дерьмо…
Но он действительно бросил пить. Это была жестокость, и она бросалась в глаза.
— Думаю, мы строим себе иллюзии, старина, — сказал я ему. — Ни «рабочий класс», ни разнузданные орды с Востока не положат конец нашим проблемам. Не надо рассчитывать ни на какую внешнюю помощь. Эту работу нам придется сделать самим. Может, государственный военный переворот?
— French talk[12], — сказал Дули.
Девица вынула носовой платок из своей сумочки и тщательно вытирала уголки глаз, чтобы не испортить макияж.
— Мой друг работает у одного кулинара и… Он предложил провести меня сюда… Я так часто видела ваше фото в газетах, мистер Дули… С Мариной Пюньи.
Ее голос осекся. Однако она была одета, причесана и накрашена согласно лучшим рекламным рекомендациям. Это и в самом деле было несправедливо.
— Мой друг делал сюда поставки и… — Дули порылся в своем бумажнике. — Я не хочу от вас денег, месье Дули, — заявила маленькая француженка.
— Я всего лишь даю тебе свою карточку, — возразил Дули. — Я знаю, тут дело не экономическое. Это социальное. Ты не шлюха. Загляни ко мне. Тебя как зовут?
— Маривона.
Он обнял ее за плечи:
— Не горюй, Маривона. Все хотят местечко под солнцем. Это называется социальный рост. Загляни ко мне. Я тебе подсоблю. Беги давай, глупышка.
Девица просияла:
— О, спасибо, месье Дули.
— И не прибавляй фамилию людей к «месье» и «мадам», когда к ним обращаешься. Отдает простонародьем.
— Вот как? Я не знала.
— Да, это тебя сразу выдает.
Он поглядел ей вслед поверх своего стакана с оранжадом:
— Подумать только, как готовое платье ломает социальные барьеры, вы не находите, Ренье?
— Хм.
— Значит, по-прежнему в дерьме?
— Не знаю, Дули, что вы называете «быть в дерьме». Дерьмо штука субъективная. У каждого — свое.
