Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Граф. Само собой. Естественно, сей парадокс явился к нам отнюдь не из народа. Скажи, что делать в этом государстве, где восемь месяцев в году зима, тоска и непролазные сугробы? А дома у тебя тепло. Ты сыт, обут, одет и тем же мужиком накормлен. Да тут сам Бог велел заняться вольнодумством. Лежи себе под теплым одеялом или кури чубук да рассуждай о миссии России… в масштабах мироздания.
Князь. Ну вот, граф, и дорассуждались. Дворяне на царя! Уму непостижимо! Монарх им надоел! Ты, кстати, знаешь, какой у них там был девиз? Чтоб бедных не было отныне. Ну или что-то в этом роде. Опять же, граф, сужу по разговорам да по слухам, которыми Москва полна. Да ты наверняка об этом лучше меня знаешь.
Граф. Нет-нет, князь, очень интересно. Об этом я пока не слышал. Однако ж, как забавно. То бишь все равны? Но коли равенство, то, как известно, хаос неизбежен. Да, но прости, mon cher, ведь, глядя на французов, мы это все недавно проходили. И в той же Франции ведь головы рубили те, кому потом их тоже отрубили. А в результате всех «революсьенов» Людовика без головы сменил Наполеон, которого потом сменил Людовик. Правда, с головой. Уже, князь, согласись, неплохо. Боже, храни мою страну от этой дьявольщины!
Князь. Да черт с ней, с этой Францией! Хотя, конечно, влияние ее всегда было огромно на наших недоумков от дворянства. Но все бы ничего, когда б не эти крючкотворы! Иуды от пера! Ничтожества и выкормыши сраных либералов!.. О господи, прости, мой друг, что вырвалось, но право, боле нет уж мочи!
Граф. Господь с тобой, душа моя! О чем ты? Ерунда какая. Порой скажу тебе сугубо entze nous, сам государь на тайных заседаниях ввернет такое! А что уж говорить о нас-то, «сирых да убогих». Ох, расстегайчики, скажу тебе, божественны!
Князь. Пожалуй, соглашусь, что растегайчики действительно отменны. Да, кстати, a pzopos, как говорится. Я слышал, ты недавно видел государя. Вне заседаний. Ну, вне службы, так сказать. У вас с ним, я так понимаю, была аудиенция?
Граф. О да, мы повидались. Отрицать не стану. И не скажу, чтобы случайно. вызывал. Беседовали с ним… о разном… Ах, князь, mon cher, ну что мы все с тобой вокруг да около толчемся, как девки молодые подле мужиков, ей-богу! Ведь мы уж, почитай, лет двадцать, как друзья. Давай-ка просто без обиняков: ведь знаю, ты ж о Николеньке со мной хотел поговорить. Ведь так?
Князь. Да, именно о Николя. Чего уж тут скрывать? Но, знаешь, сразу с места да в овраг, признаюсь, как-то не умею.
Граф. Ну, кто же виноват, что воспитание да порода не позволяет нам общаться без преамбул? У черни нашей с этим все гораздо проще! (В сторону.) Эй, человек! Немедля, будь любезен!
(В ту же секунду непонятно откуда появляется Еропка.)
Граф. Скажи, нескучный, омары, лобстеры, лангусты есть на кухне? (Еропка испуганно смотрит на графа.) Ну хорошо. Креветки, лангустины?
Еропка. На сей час, извините-с, знать об этом не могу-с. ваше Сиятельство, дозвольте все узнать? Я мигом-с.
Граф. Узнай, любезный. Ну, а как узнаешь – нам непременно доложи.
(Еропка исчезает столь же незаметно, как и появился.)
Князь. Да бог с тобою, граф. Какие, к черту, в нашем захолустье лангустины? О них, я думаю, и в Петербурге-то никто не знает. Нам вечно суждено болтаться на задворках. Возьми Европу: та давно уж перешла на поедание глубинных гадов… Скажи мне лучше, где он?
Граф. Прости, mon cher, но ты это о ком? Ах, да! Николенька… Николка… Николя, ля-ля, ля-ля, ля-ля. А где ж еще он может быть? Да в той же Петропавловке. Со всеми, значит, заговорщиками вместе. То есть в казематах.
Князь (крестится). О, Боже праведный!
Граф. А что бы ты хотел, mon cher? Что после шалостей таких его, облобызав, перекрестив, в сопровождении княгини Вельзеветской отправят прогуляться по Европе? Или с любовью и почетом вернут в именья родовые? Нет-с, батенька вы мой, увы, наворотил, дурак, с три короба! (Задумавшись на пару секунд.) Насколько помню я, у них имение в Барвихе? Верст тридцать – сорок от Кремля? Ну что ж, весьма престижно. Даже очень. И удобно. Часа за два вполне… да без перекладных… Я слышал, там у них красивые места.
Князь. Барвиху Березовичи купили. Тому уже лет пять назад. А за Николкой с Сержем лишь Раздоры да Ильинское осталось. Ну, что с Юсуповыми по соседству. Граничит прямо по меже. И то, я думаю, и это скоро Березовичи откупят.
Граф. Кто? Березовичи? Вот Милородовичей знаю. Недавно, кстати, я с вдовой приватно пообщался. А Березовичи?.. А что, скажи, те Березовичи так худородны? Я что-то в свете этаких фамилий и не слышал.
Князь. Немудрено. Они ж еще недавно были вовсе не дворяне, однако, денег куры не клюют! А вот откуда, сударь, столько капитала, мне лично совершенно непонятно.
Граф. Вот как? О, боже, бедная Россия! Уж коли худородным да с деньгами дворянские угодья можно откупать, а соответственно, и титулы, насколько понимаю?.. Ну, значит, все! Прощай, устои и монархия, прощай! Ах, что за чудо эта запеканка! Попробуй, князь, советую. Еще ведь в молодости сказывал мне князь Преображенский, что водочка лишь под горячую закуску хороша. И прав ведь был покойный. Царствие ему Небесное! (Крестится.) Но мы ж, ради блезира, готовы разом позабыть все здравые советы. И в этом, друг мой, тоже наша страшная беда. Да-да, mon cher, все от ума. И только от ума сейчас в России беды. Только от ума! Да вот тебе пример: я же с Николенькой все больше виделся в Москве. В имениях у них я не бывал. А вот в Москве у них там дом отменный на Тверской… Ах, брат, скажу тебе от сердца: о чудны были времена! Они тогда, я помню, с Сержем прикупили какой-то захудалый маленький театрик. По-моему, на Камергерском. Возможно, ошибаюсь… Ну, не важно. Так что я, сударь, вам скажу: актрисы, батенька вы мой, там были, – вот, как на алтаре, клянусь, – сравнимые ну разве что с Венерою Милосской! А кстати, Серж… Мой милый, милый Серж! Как он? Я слышал, Серж там всем хозяйством заправляет?
Князь. Вот тут ты, граф, попал не в бровь, а в глаз. Все сводится к тому, что «заправляет», да, видать, «неплохо». С утра надует щеки, как индюк, павлином ходит, руки в боки, да злобно трехэтажным матом кроет крепостных. А вечером иль водку хлещет со своим соседом, тем же Березовичем, иль пасквили крамольные строчит. Не исключаю, что на государя тоже. Поверь мне, граф, это все Серж! Его тлетворное влияние. Когда б не он с его крамолой, Николка б никогда…
Граф. Постой, так что ты предлагаешь? На Сержа нам петицию писать?
Князь. Да боже упаси! Как ты такое мог подумать? Мы, чай, с тобой не в Зимнем, и у нас, мне кажется, вполне приватная беседа. Просто обидно мне. Обидно за Николеньку до слез! Ведь знаю я доподлинно, как было: Серж ляпнет что-нибудь, что в ум взбредет с похмелья, а Коленька, наивная душа, с раскрытыми глазенками да все на ус мотает. И после все идеи Сержа да за свои же выдает. А у Николеньки нутро совсем иного свойства. И вот уж если кто хозяин-то от Бога – так это Николя. Вот у него порядок – так порядок. И что с того, что бледен на лицо и слаб здоровьем? Зато какая дисциплина среди черни. Да у него все крепостные ходят разве что не маршем. Одна лишь псарня чего стоит. Собаки просто загляденье: Анчутка, Скорик, Стешка, Брыля… Я, почитай, всех его легавых помню поименно… Эх, граф, да что там говорить?!
Граф. А лучше и не скажешь. Вот с этой пресловутой дисциплиной он маршем и допрыгал до Сенатской. И вывод до наивности простой: Серж водку хлещет непонятно с кем, а Николя в остроге под надзором!
Князь. Ой, граф, не береди мне душу, умоляю! Скажи мне лучше: что Николку ждет?
Граф. Ну, в лучшем случае Сибирь. А там как карта ляжет. Может, и похуже. Не приведи господь, конечно.
Князь. Что? Расстрел?
Граф. Не думаю. Расстрел у нас не в моде. Скорей всего, зачинщиков повесят. (Оба крестятся.) Но я тебе (понизив голос) другое, брат, скажу. И, как ты понимаешь, слова мои совсем не для ушей ни близких, ни знакомых, а уж, тем более ни абы для кого.
Князь. Ты мог бы, граф, об этом мне не говорить.
Граф. Да-да, конечно же прости, mon cher! Так вот, скажу тебе, что вся эта затея на Сенатской – сплошная несуразность. Удивлен? И дело даже не в смутьянах, боже упаси! Вот ты мне искренне ответь: что ж это за комедия такая? вышли, как на плац, встали в каре и ждут. Чего – не знают сами. Команды? Хорошо. Так где ж она тогда, команда эта? И главное – какая? И от кого? (После паузы.) Так это ж получается, что курам на смех! Как выясняется, маршировать умеют даже крепостные у Николки. Другое не понятно. Казалось бы, ну есть масоны. Чего ж нам от добра добра искать? Так нет! Мы по-другому не умеем. Нам подавай своих! И непременно, чтобы со своим уставом и со своею музыкой в мозгах. Чтоб среди прочих грамотеев выделяться. И отличаться. Это уж само собой. И все это настолько «тайно», что в свете лишь об этом только и судачат. И то, что Орден русских рыцарей и есть те наши новоиспеченные масоны, об этом в Петербурге знает половой. И что Орлов с Мамоновым, любители реформ, и есть те самые застрельщики всех этих безобразий! Но посмотри, ведь следствие идет, а вот о них, голубчиках, ни слова. И государь, а я уверен, все знает, но молчит. Как будто бы он сам замешан в этом. Как-будто бы планировали что-то вместе, да вот в последнюю минуту не срослось. Ты можешь все это себе представить? От этих мыслей кругом голова!
