Эдуард Лимонов - Русское психо
/…/ При Сталине и государство было сильно, потому что при Сталине СССР был аристократическим государством, всё-таки постулировалось кастовое превосходство партийной аристократии над народом. От имени народа всё делалось, но это делалось из эксцентрической причуды партаристократии, называемой коммунизм. /…/ Сталин имел аристократическое мышление, следствием которого является представление об оправданности террора одной касты по отношению к другой и даже к самой себе. Террор благороден и необходим, это не произвол, а самоочищение касты, забота о своей чистоте и сохранности. В демократии (после Сталина у нас тоже началась демократия) все равны, и вне каст, и любой террор становится произволом. Регулирующим фактором становятся деньги, и пошло-поехало. Хаос, нарушение каст.
Вы ещё говорили, что партия при Сталине была военно-монашеским орденом. Тоже гениальное наблюдение. Чтобы быть аристократом, необязательно происходить из аристократической семьи, это пережиток. Нужно иметь внутреннее превосходство, быть одержимым идеей, а не инстинктами и привычками обывателя. Вот за этим, по-моему, будущее. У НБП есть одна сильнейшая сторона, природно сильнейшая, космически — у вас есть чистое представление об аристократизме. Поэтому вы со Сталиным и с Гитлером, и с Че Геварой. К 20 веку аристократия перестала быть понятием генетическим или имущественным, она сгнила. Сильные маргинальные личности стали силой воли создавать новые аристократии, стоящие на новых революционных позициях. От аристократа требовалось не танцевать менуэт, а владеть сложнейшей концепцией и оживлять её. («Оживлять», — Пшеничников тут имел в виду, что в соответствии с концепцией—идеологией — создать организацию — партию, движение, из живых людей. Ну как я создал НБП. Э.Л.). Новые аристократии, в частности, германская и советская, сшиблись насмерть, так, что всему миру досталось. Обе амбициозные и сильные, способные создать супер-империю. У настоящей аристократии нечеловеческая сила, потому что она живёт с террором, она его не боится. Как самурай, она постоянно готова к смерти, своей и чужой, ради аристократической идеи. Она безумно смела. Вот в чём секрет. Весь мир, живущий на демократических принципах, т.е. на принципах нарушения касты, испугался и свалил, вначале фашистскую, а потом, еле-еле, коммунистическую аристократию СССР. Но русские ещё долго подспудно понимали, в чем секрет силы. Аристократия — сила, лишённая страхов и сомнений, без предрассудков, без табу, без царя в голове, без Бога и без Дьявола. Её нельзя уговорить, усовестить, а тем более запугать. Опасно запугивать безбашенного идеалиста, который считает террор и убийства нормальным общественным отправлением. У него на запугивания — прямо противоположная реакция — борьба до последней капли крови. Ни один же демократический народ на это не способен. Страшно. И ещё непонятны мотивы аристократии (помните, рассказ Ваш «The night supper», про монстра с непонятными мотивами, и про ужас?), кровавые жертвы ради абстрактных идей, смех над демократическими принципами, а с другой стороны — достоевщина, смешная и невозможная для американцев, и германские философские лабиринты, бесконечная структурная шизофрения, абстракции.
Оба народа непонятны и нелепы для Америки. Ницше и Достоевский. Гитлер и Сталин. Но и Америке повезло, ох, как повезло! Демократия никогда бы не победила сейчас на планете, если бы у США всё так идеально не сложилось. Гомогенная страна, однокастовая, одноуровневая (Пшеничников имеет в виду, что в Америке изначально отсутствовала аристократия. Все оказались лишь гражданами. Э.Л.), она сразу нашла струю, направила энергию своих безродных граждан в нужное русло — в русло обогащения. Это сплотило их и создало прецедент действительной демократии, государственности снизу. Даже Европа — это совсем не демократия. /…/
Восток говорит, что Кали-юга заканчивается катастрофой, Апокалипсисом. Из прежней расы выходит новая раса, кастовая, изначально аристократическая, шестая. Начинается САТЬЯ-ЮГА — век аристократии. Русские — наиболее развитые среди арийцев, они просто из благих побуждений на век опередили события. Попытались и немцы. Мы просто вундеркинды (wunderkinder), мы репетировали Золотой век за век до его начала. А ещё Кали-юга, плебс пока что тащится, весь плебс от работяг до профессора. Остались годы, месяцы до новой эпохи. НБП — тоже прекрасная гостья из будущего. И из Высокой истории в наш Гнилой мир. Вообще, браво, Эдуард Вениаминович, НБП — лучшее Ваше произведение, шедевр!»
В письме Пшеничникова есть смутные предчувствия образования нового народа. Я написал, уже находясь в тюрьме, книгу: «Другая Россия», её главы печатались в газете «Лимонка» с 173 по 195 номер. Возможно, какие-то из этих глав Пшеничников читал и отрефлектировал на написанное мной. Но я не писал впрямую о новом народе. «Другая Россия» (подзаголовок её «Очертания будущего») на самом деле уничтожающий разгром русской семьи, русского образования, русской культуры, идеологии сиамских близнецов социализма/капитализма. Мною сделана заявка на необходимость новой цивилизации. Пшеничников, размышляя в Анжеро-Судженске и в стране хантов, почувствовал, что уже «имеются несколько новых более острых мышлений», что «появились люди с новым мышлением» /…/ и «они хотели бы создать свою культуру, свою среду, в которой им было бы хорошо, и в которой действовали бы близкие им порядки». Вадим понял, что «идея народа» уже есть. Остаётся её только реализовать. (Создана на самом деле уже и культура — семь с лишним лет выходит газета «Лимонка», и вокруг неё выросла целая культура!)
Долгое время самая сильная критика существующей системы ценностей Западного мира исходила от революционных радикальных партий, от тех, кого принято было называть национал-социалистами и фашистами, но главным образом от левых партий социалистических и коммунистических. В связи со злодеяниями фашизма, истинными и мнимыми, к 1945 году с правых позиций критиковать Систему было некому — оппонентов просто уничтожили.
Вместе с падением коммунистической системы и падением КПСС в 1991 году прекратилась и критика слева. Десять лет уже, как в мире отсутствует оппозиционная Системе идеология. Более того, в книге «Другая Россия» в главе «Социализм-капитализм — сиамские близнецы», я пришёл к выводу, что на самом деле основной краеугольной камень социализма: вопрос, о том, кому принадлежат средства производства, сегодня настолько потерял смысл, что практически капитализм-социализм можно считать одной, в сущности, идеологией производства потребления. Принижающей человека до уровня механизма, обслуживающего механизмы. Как объяснение современного мира идеология капитализма/социализма (и марксистского социализма в частности) полностью устарела. Все выкладки г-на Маркса выглядят жалко старомодно, как пыльные кружевные салфетки на буфете у бабушки. (Сколько было затрачено трудов на то, чтобы вывязать их крючками, а девать их некуда! Буфеты не покупают и квартиры ими не обставляют).
Система с барабанным боем продолжает лихо функционировать при мерцании телевизора, но всё это, ей-Богу, потеряло смысл, — я имею в виду, что отсутствует философское или даже простое житейское обоснование — зачем так жить? Зачем доходить до уровня джентльмена, делающего вид, что не замечает идиотизма современной жизни: рекламы кошачьих консервов «Борис» — для активных кошек, всякой истошной хуеты, боевиков о полицейских и милиционерах, где полицейские и милиционеры наделены двумя-тремя гримасами из неисчерпаемой сокровищницы человеческих чувств.
Ей-Богу, начинаешь искренне жалеть о временах, когда угрюмые честные пролетарии швыряли булыжниками в зловещих слуг капитала. Тот мир был ближе к Шекспиру, Эсхилу, к трагедии человека. Поскольку человек трагичен, он неминуемо умрёт, почему его подымают на смех с кошачьими консервами или гладкошерстным уродом актёром, называемым Агент национальной безопасности?
Одновременно где-то в чулане Афганистана Америка втихаря смертным боем забивает каких-то людей, называемых «талибами», которые мне лично ничего плохого не сделали. (Которых та же Америка вооружила лет 15 назад, чтобы они убивали моих соотечественников.) Всё это: и Америка, убивающая талибов на окраине, и гладкий Кот из рекламного ролика — не объясняется в «Капитале». Это всё явления, которых при Марксе и его последователях даже и не было. Придя к этому выводу, я стал потихоньку объяснять какие-то явления современного мира сам. Появились книги «Дисциплинарный санаторий», «Убийство Часового», в голове складывалась до тюрьмы, но в тюрьме я её написал, книга «Другая Россия». Процесс размышления продолжается и в других моих книгах, в книге эссе «Контрольный выстрел» и в переписке с Пшеничниковым рождаются идеи, общие и частные. Какие-то куски идей умирают, или напротив — развиваются. Так, мне всегда нравился оскал сильного государства. А теперь я ношу в себе кощунственную мысль, что (как и город) — государство — это средневековая конструкция, репрессивная по сути своей. Что, может быть, ей место на выставке орудий пыток, рядом с гильотиной, гароттой и Железной Девой.
