Мария Свешникова - Fuck’ты
За девятнадцать с лишним лет я не научилась справляться с похмельем. Дура.
No comments
Я решила не будить Линду и вернуться домой, нога ныла из-за всаженных осколков, и я немного хромала. Я кое-как нацепила на себя все, кроме колготок, которые кинула в мусорку, порванные и лежащие до моего поднятия в луже шампанского. А мы шампанское покупали?
Я прошла два этажа наверх и завернула в квартирный закуток, отгороженный еще одной дверью.
Сильная мужская рука схватила меня за волосы и прижала лицо к стене. Я почувствовала запах свежей шпаклевки, пыль со стены пошла по дыхательным путям, в бронхах назревал кашель. Не больно, просто противно. Чувствовался содранный слой кожи около виска, по щеке приятно и тепло потекла кровь.
— Я тебя всю ночь прождал, сидя в машине.
— Я была на третьем этаже у Линды с Вовой, в смысле, у Вовы с Линдой.
Он выхватил мобильник из моих рук и разбил о входную дверь соседей, сильно ударив по руке. Она заныла и свело пальцы, которые задеревенели и немного растопырились.
— Пошли домой.
Открыть дверь ключами в ситуации спешки всегда сложно, а когда тебя держат за волосы, вдвойне. Хотелось заорать. Чтобы прибежали люди и спасли, погладили по голове и сказали, какая я хорошая. Но я не такая. Видимо, хуже, чем просто бездушный организм. Человек-невидимка потому невидим, что человечности в нем нет, а не тела.
Кровь текла от виска и начинала запекаться, похожая на вишневый джем, только соленый на вкус. Голова трещала от удара и похмелья.
Мы прошли на кухню.
— Ты хотела вывести меня из себя — ты вывела! А я-то, мудак, поверил в тебя, полюбил — принимай это слово как хочешь, — он разбил поднос с сакурой о стену. Настя расстроится.
Я действительно решила думать о сакурах и homo erectus’е. Сейчас это были не мысли, а просто мечты. Я готова была часами предаваться мечтам, но меня осадил звук разбившегося стекла. На полу среди осколков лежала моя фотография. Это была одна из профессиональных фотосессий моего знакомого оператора, снимали в дикий мороз — до сих пор помню те декабрьские съемки во дворах Полянки.
Макс ушел в мою комнату и вернулся с Кириным дневником в руках.
— Я промолчал, увидев это! Но если я молчу — это вовсе не значит, что я не знаю. А теперь по делу. Одевайся — пошли!
— Никуда я не пойду!
— Повторить сцену перед дверью? — он положил тыльную сторону ладони мне на горло. Даже собака моей мамы боится, когда до нее так дотрагиваются. Я собралась с мужеством и укусила его за руку. Тело напряглось в ожидании ответного удара.
— Не вынуждай меня!
— Повтори, давай повторяй так долго, как тебе нравится.
Он подошел и обнял меня так сильно, что каждый позвонок издал промозглый, как погода за окном, хруст.
Поцеловал в висок:
— Я же тебя люблю! Одевайся!
На его губах остались капли почти запекшейся крови.
— Метод кнута и пряника используешь? — я всеми оставшимися после ночи силами пыталась выпутаться из его рук. Не получалось.
Он сам принес из гардеробной синие джинсы D&G и носки из комода. И одел меня. Как же мне хотелось сдохнуть, хотя пережитое просило гнать эти мысли.
Макс сел на корточки и стирал слезы с лица; намочив салфетку, убрал кровь с виска.
— Вот. Ты снова моя маленькая! Пойдем!
Мы спустились на лифте все пять волшебных этажей, прошли мимо удивленной консьержки и сели в машину, я думала вбежать в ее каморку и попросить помощи. Но единственная помощь с ее стороны — это минет Максу в машине перед подъездом.
Он закрыл дверцу и нажал блокировку дверей. Я включила радио и слушала Патрисию Каас. Жутко хотелось в Париж, в город свободы, действительно свободных отношений, которые вправе называться любовью, в которой я была дилетантом. И тут я впервые смогла дать определение. Свобода — это когда ты можешь уйти, но остаешься. А я заперта в глухом номере с видом на море. Но мой ключ забрали, ограбили, оставив на лбу ссадину. Надо выпить кетанов.
Мы припарковались возле Сбербанка на углу Ломоносовского и Ленинского. Банкомат выдал десять тысяч долларов.
— Это аванс.
Я никогда не верила, что речь — это дар и что его можно потерять. Я вообще многого не знала о жизни, я не знала, как реагировать и что говорить, и пыталась надавить на голосовые связки, но мозг отвечал, что «нет соединения»!
Он не отпускал мою руку. Он держал ее, как держат мальчики девочек в седьмом классе. Пальцы между пальцев. Так мы дошли до «Иль-Патио» и сели в самом углу.
— Ты напишешь новый дневник за Киру. Я сам буду следить за процессом. Я пришлю каллиграфиста. Потом его обнаружат и издадут. Мне PR-директор посоветовал. Картины вырастут в цене. Получишь процент. У тебя есть месяц. Завтра дам тебе мой примерный вариант. Ты же пишешь. Я тебя читал еще до знакомства.
— Значит, декан, похороны, встреча — это все не случайность?
— Таня позвонила твоему декану и сказала, что Кира очень много рассказывала про вас, ценила вас как учениц и все такое.
— Я сейчас закричу и прибежит охрана!
Мимо нашего стола проплыли две размалеванные крали лет тридцати, кажется, их называют охотницами за мужчинами.
Мои пальцы сжимали стакан с кока-колой. Макс своими руками обхватил их, поглаживая потными ладонями. Потом напряг мышцы и сдавил. Послышался треск стекла. По центру ладони текла кровь!
Он начал кричать на весь ресторан, требуя позвать администратора.
— Вы что, с ума сошли, у моей девушки стакан лопнул прямо в руке!
Передо мной начали прыгать с извинениями, протирать перекисью водорода рану, пытаясь остановить кровотечение.
Макс наклонился и прошептал: «Левой рукой печатать будешь, пальцами на ногах научишься!»
Я рукой схватилась за лоб, начала ковырять рану. Все подстроено, все до мелочей, каждая фраза, каждая реплика, каждая встреча, все. Я просто угодила в ловушку.
— И кстати, чтобы я больше не видел тебя с мальчиками по ночам в кинотеатре «Горизонт»… — он улыбнулся и добавил: — Кушать хочешь?
Только не Романович, только не ты. Жутко захотелось написать «И ты, Брут», скотина, вот от него я этого не ожидала. Но телефон мой был разбит на сотню пластмассовых ошметков. Он знал, что я не сяду в его машину в то утро и где буду ловить такси, он видел, во что я одета и где именно я буду завтракать. С ним мы сидели в «Библиотеке» в тот злополучный вечер. Вены, говорите, Кира перерезала?
Хоть что-то настоящее в жизни есть? Хоть что-то, помимо PR и стертых файлов, лжи и дождя? Когда над облаками рассыплют семена — холодный душ обрушится на землю. Лживая провокация.
— А знаешь, что самое противное, я же в тебя влюбился, я уже хотел все переиграть… Ты сама себя зарыла.
Наверное, из-за наследования картин он мог попасть под подозрение, и ему нужно было срочно выставить все как стопроцентное самоубийство, в котором я уже сомневалась. Но первая встреча была до смерти…
Мой телефон разбит. Мне звонит Линда, она волнуется, Вова, Гоша, может быть, даже Настя и множество знакомых. Только в такие моменты начинаешь ценить тех, кто рядом. Почему я раньше их не замечала?
— Дай догадаюсь, а о том, что я пишу, ты знаешь от моей сестры.
— Ты умная девочка, ты все поймешь. А сейчас ложись спать, вечером заеду и привезу тебе мою рукопись. Ладно, маленькая?
Хотелось вылить ему кока-колу в лицо. Мне постоянно хочется кидаться предметами. Наверное, у меня тоже маниакально-депрессивный психоз.
— А в консерваторию ты меня тоже вез по чьей-то наводке?
— А это, милая, уже судьба!
Я должна была стать Кирой, я должна была немного влюбиться, немного очароваться, вытерпеть угрозы Гарнидзе — я должна была за несколько месяцев прожить многолетнюю историю и написать об этом мемуары. Меня просто сделали похожей на нее, и это дало результаты: ощущение чужих слез в собственных глазах, из меня вытекает инородное, пущенное внутрь в неадекватном состоянии.
Да, в какой-то момент мир действительно оказался тесен — я попала к ней в кружок по совету сестры рисовать. Хотя я уже сомневаюсь в том, что она по собственному желанию завела этот кружок. Я уже ни в чем не уверена, даже в том, что я существую.
Кира должна была умереть. Но кто ее убил?
Тот, кто получил материальную выгоду? Тот, кто лишил себя соперницы? Тот, кто был рядом и ненавидел больше всего?
А меня тоже потом убьют для правдоподобия?
Хотя, если я перережу вены, то возбудят уголовное дело и будут искать серийного убийцу, а Марецкий найдет еще одну дурочку и будет разводить на два комплекта мемуаров.
Но только сначала я убью Романовича. Как он мог? Я его знаю семь лет!
Я вернулась домой, Макс дал мне «Реланиум», и сознание начало уже привычный полет. Интересно, а может, Вова специально кормил меня таблетками, чтобы при вскрытии побольше веществ в крови обнаружили?
