Эдуард Лимонов - Американские каникулы
— Ты нюхал… — успел вставить Жигулин.
— Хорошо, я нюхал, — согласился Ричард. — И твоя Катрин нюхала. У драг-дилеров больное самолюбие. Им все время кажется, что их используют и приглашают только для того, чтобы они принесли кок… Я хочу ее угостить, пусть она знает, что мы не из-за кокаина с нею общаемся.
— ОК, ОК, ты прав! — объявил Жигулин и поднял руки.
— У вас есть кокаин? — спросил маленький Эдвард. — Понюхаем? — предложил он.
— Есть, — лениво согласился Ричард, кивнув на валяющийся между бокалами пива и дочиста обглоданными костями воблы пакетик.
— Погоди, Эдвард! — раздраженно приказал Жигулин. — Сейчас появится Эвелин, тогда и понюхаем… Неприлично будет угощать ее остатками.
Маленький Эдвард зло переменил позу, еще более ввинтившись в подушки дивана. Потом нашел в пепельнице остаток джойнта и закурил его. Закашлялся.
Драг-дилер Эвелин появилась в момент, когда маленькому Эдварду удалось, воспользовавшись тем, что моя и Ричардова воли ослабели под действием травы, опять увидеть довольно большой кусок ковбойского фильма. В фильме Джон Вейн и некто похожий на нынешнего Президента, может, это он и был, седлали лошадей. Очень умело.
В мелких, неприятных кудряшках — целая волна их пеной застыла на ее голове — Эвелин уселась рядом со мной. Ричард тотчас предложил ей кокаин, а Жигулин приветственно помахал ей от телефона, с которым он последние полчаса уже и не пытался расстаться.
Эвелин привычно попробовала кончиком языка предложенный ей Ричардом кокаин, который он вывалил на стекло ловко сдернутой им со стены картинки, изображающей одинокую, тщательно вырисованную лошадь. Лицо ее приняло на мгновение снисходительное выражение, но Эвелин не объяснила свое выражение словами. Она послушно занюхала кокаин Ричарда и, улыбнувшись, протянула лошадь в рамочке мне.
— Хотите, сосед? — спросила она.
— Эдвард живет в Париже, — объявил на некоторое время освободившийся от щупальцев спрута-телефона Жигулин. — Он — писатель.
— Как вам нравятся парижские женщины? — спросила Эвелин и повернулась ко мне. — Я — француженка.
Кое-какие парижские женщины мне нравятся. Она мне не понравилась. Прежде всего, она была стара. Когда-то, лет десять тому назад или даже пять, она, я думаю, была очень ничего. Теперь же, увы, слишком мелкие ее черты, пообносившись в жизненных бурях, выглядели… пообносившимися в жизненных бурях. Я отметил про себя сходство ее лица, шеи и особенно ужасных рук со старым замшевым костюмом. Со временем вытирается замша на лацканах, по периметру карманов, на всех выдающихся частях. Впрочем, подумал я, пристально взглянув на ее узкую юбку, пизда у нее, безусловно, ничем не хуже других пёзд.
Она поймала мой взгляд, направленный своим острием в район ее пизды, и, думаю, поняла и ответила, как мне показалось, благодарным взглядом. Затем она быстро встала и прошлась по комнате. Уже объявивший нам, что у него нет больше травы, Ричард извлек откуда-то новый пакетик, свернул джойнт и передал его Эвелин. Эвелин повертела джойнт в руке, недоуменно глядя на него, потом подошла ко мне и вручила джойнт мне:
— Я не курю траву.
Я взял джойнт, закурил, Эвелин сделала еще несколько кругов по залу и, спросив разрешения у Жигулина: «Можно я позвоню?», присела у телефона.
— Луис? — сказала она. — Слушай, я не смогу сегодня появиться, давай перенесем все на завтра? ОК? Тэйк кэр[34]. Да. Да. Я сказала «да». — Она встала и опять кругами пошла вдоль стен по периметру зала.
Я отметил, что в профиль ее лицо напоминает усохшую птичью головку. Носик вперед, острые линии у клюва, резкие набухшие мешочки у глаз. Но бронзаж[35], о мои французы, лицо ее покрывал прекрасный бронзаж, что еще более сближало Эвелин с подержанным замшевым костюмом.
Подергавшись, после еще десятка кругов по апартменту она вновь уселась рядом со мной, покопалась в обширной сумке и, достав оттуда большую таблетку, быстро проглотила ее. Заметив мой взгляд, спросила:
— Хотите квайлюд?
— Хочу, — согласился я. И проглотил протянутый мне квайлюд.
— Вы так и не ответили, нравятся ли вам парижанки, — смеясь, сказала она, нервно выискивая нечто в моем лице.
Я понял сигнал: «Меня редко ебут сейчас, и если ебут, то не те, кого бы я сама хотела».
Я сказал:
— Да, французские женщины мне нравятся.
И послал ей сигнал: «Я тебя выебу, если хочешь, я хороший… Но не рассчитывай на многое. Рассчитывай на одну ночь, хорошо?»
Она углубилась в подробное объяснение того, почему, по ее мнению, французские женщины лучше американок, я ей что-то отвечал, но все это уже не имело значения, потому что мы были согласны позже встретиться, как животные, в одной постели. И когда спустя какое-то количество минут обнаружилось, что она сидит, прижавшись ко мне спиной и плечом, а моя рука пропущена вокруг ее талии и ладонь покоится на ее животе, от которого сквозь юбку в мою ладонь впитывается жар, я не удивился. Она беседовала с Ричардом, и толстый юноша тоже не удивлялся. По ядовитым губам худенького Жигулина иногда пробегала легкая усмешка, когда он глядел на меня и драг-дилера, но это была усмешка не удивления, а скорее удовлетворения. Усмешка, казалось бы, говорила: «Я всегда знал, Лимонов, что ты труположец. Что ты спокойно подбираешь то, что плохо лежит, и что тебе лень подождать до конца вечера и найти себе в диско молодую жертву, с гладкой кожей и свежим ртом… Какой же ты сука, Лимонов, практичный». В усмешке Жигулина содержалась и доля восхищения мной, восхищения тем, как быстро и расчетливо я устроил свои дела. Только маленький Эдвард смотрел на меня с презрением, не понимал низенький Эдвард великой мудрости, заключавшейся в моем поведении. Жигулин понимал. Я был совершенно уверен в том, что маленький Эдвард не будет ебаться еще две недели, если не изменит своих взглядов на мир. Так и уедет из Нью-Йорка, не поебавшись, если не изменится… Маленький Эдвард меня презирал по глупости. Я снисходительно встретил взгляд маленького Эдварда и погладил Эвелин драг-дилера по животу. Я был опытный мужчина, маленький Эдвард — пиздострадатель, идеалист.
Уже в час ночи мы сели в старый «конвертабл», принадлежащий Жигулину и Ричарду. Ричард сел за руль. «Конвертабл» заревел, потом задребезжал, как готовое отвалиться крыло аэроплана. Эвелин закричала, что она не хочет ехать в «конвертабл», что она боится, она возьмет свою машину. Эвелин и я с нею вылезли и, пройдя с десяток шагов, нашли ее старый, но необыкновенно мощный и вместительный «бьюик».
Мы могли, конечно, и не ехать в модный ресторан, находящийся в самом даун-тауне, в районе складов и индустриальных зданий. Мы могли поехать к ней и, наглотавшись еще квайлюдов, лечь в ее постель. Но мы, не сговариваясь, решили все же принять участие в народных развлечениях и только после этого предаться развлечениям индивидуальным…
Все «новой волны» нью-йоркские новомодные места всегда открываются в ужасных районах. Может быть для того, чтобы сообщить посетителям дополнительное возбуждение, эксплуатируется и страх. Вот уже год очень модным считается «Пирамид» — тесная темная дыра бара-диско на авеню А. Приятелю моего приятеля, двухметровому шведу, запустили в живот нож, когда он вздумал пройтись от «Пирамид» в более обжитые районы Веста. Находясь на одной широте с Гринвич Вилледж, «Пирамид», однако, находится на другой долготе. Модный в самом конце семидесятых годов «Мад Клаб» также находился за Канал-стрит, на территории, более подходящей как сценическая площадка для съемки фильмов ужасов, чем для размещения модного ночного клуба… До этого «Ошен клаб»…
«Эксцесс», куда мы вскоре приехали, хотя бы помещался на достаточно освещенной стрит. У входа, озаряемого нарочито неистовыми неоновыми огнями — стилизация под начало шестидесятых годов, время нейлоновых рубашек, узких брюк, набриллиантиненных волос и неона, — болтались без дела, стояли группками стилизованные под начало шестидесятых годов юноши и девушки. Я и Эвелин, показалось мне, были в сравнении с ними несколько более зрелыми, чем необходимо. В неоновом свете входа и полутьме внутренностей «Эксцесса», куда мы отважно шагнули — Эвелин впереди, я сзади, — я лишь утерял десять лет возраста, боюсь, однако, что Эвелин свои лишние десять лет не утеряла.
Маленький Эдвард и Ричард были уже там. Но Жигулина уже не было. Он, усевшись за руль, отправился за френч-герлс, плюс по дороге он собирался захватить модель «с очень самоубийственными тенденциями», — сочувственно сообщил мне Ричард.
Внутри «Эксцесс» был плотно начинен такими же юношами и девушками, как и те, кто стояли снаружи. Многие из них напоминали известных киноактеров или ту или иную звезду рок-энд-ролла. Промелькнул, испуская вокруг себя сияние, или сам Билли «Зэ Идол», со тщательно ухоженной золотой шевелюрой, или его удачный подражатель.
