Алексей Слаповский - Вспять: Хроника перевернувшегося времени
Причем вместо слова «достал» написано было другое, грубое, неприличное. И даже без заменяющих некоторые буквы точек.
Конечно. Остальский потребовал переписать заявление, и Даша, не ломаясь, переписала.
После этого он и порвал окончательно с Кирой, решив вдруг, что он примерный семьянин и хватит уже в его-то годы и с его-то авторитетом посматривать по сторонам. Тем более что жена Элла как раз в это время сделала небольшую пластическую операцию и выглядела удивительно юно. Остальский с гордостью выводил ее на публичные мероприятия, явно гордясь красавицей женой.
А Кире было худо: впервые в жизни она чувствовала себя брошенной. Вот на этом-то фоне и появился в ее жизни Перевощиков — фигура крупная, ему прочили скорый перевод в Придонск, причем на весьма высокое место.
Вспомнив все это, Кира начала строить планы на будущее, то есть на прошлое, поняв, что до сих пор не разлюбила Остальского, хоть и скрывала это сама от себя. Шансы есть: они в любом случае через некоторое время окажутся вместе. А может, и раньше, если над этим поработать.
В общем, Кира, как и многие люди в то время, захотела воспользоваться необычной ситуацией и изменить прошлое в свою пользу-так, чтобы в результате изменилось будущее, когда оно вернется.
А Перевощиков, выпив после шампанского водки, что-то говорил, брал Киру за руки, заглядывал в глаза, просил оставить его здесь. Она сказала:
— На здоровье, все равно в полночь исчезнешь.
Что и случилось.
1 октября, понедельник
ВУЛКАН НИВЕЛУЧ ВЫБРОСИЛ СТОЛБ ПЕПЛА НА ВЫСОТУ 10 КИЛОМЕТРОВ
АРМИЯ БУТАФАНИ ПЕРЕШЛА В КОНТРНАСТУПЛЕНИЕ
НА КУРИЛАХ И КАМЧАТКЕ ПРОИЗОШЛО ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ
МАССОВЫЕ БЕСПОРЯДКИ И ГРАБЕЖИ ВО ВСЕМ МИРЕ
ПОДРОСТКИ В КОЛЛЕДЖЕ ГОРОДА БЛЕКВАЙТ УСТРОИЛИ ПЕРЕСТРЕЛКУ. 28 УБИТЫХ, 112 РАНЕНЫХ
Новости всё больше приходили в соответствие с действительностью — особенно к вечеру, когда рассказывалось о прошедшем дне. Естественно, повторились все природные катаклизмы. Армия Бутафани действительно предприняла наступление, которое уже было предпринято ранее, хоть и не привело к победе. Беспорядки и грабежи в самом деле охватили всю землю, их участники, люди молодые и маргинальные, увидели прекрасную возможность безнаказанно повеселиться. Они не боялись ни органов охраны правопорядка, ни войск, смело шли под пули (если что, завтра оживем!), разоряли преимущественно продовольственные магазины: еду можно употребить сегодня же, остальное завтра исчезнет. Толпы разгулявшихся шалопаев жгли машины, взрывали особняки — не ради результата, а ради процесса. Подростки военного колледжа Блеквайт, славившегося тем, что он готовил младших командиров и имел приличный арсенал, взломали двери в хранилище оружия, наскоро разделились на две армии, синих и зеленых, и устроили забаву, как при игре в пейнтбол, с тем отличием, что поражали друг друга не краской, а настоящими пулями. Родители рыдали, опасаясь, что завтра наступит не вчера, а именно завтра, уцелевших подростков забрали в участок, они не унывали, они верили, что теперь время покатится только назад. А может, и не верили, главное — отлично провели время!
Рупьевские жители пока воздерживались от экстремизма — не в силу законопослушания, этого у них никогда не замечалось, а в силу природной робости, которую русский человек вообще с трудом преодолевает, но если уж преодолеет…
Правда, многие бросили работать.
Даже ГОП, образцовое предприятие, пустело на глазах.
В другое время Игорь Анатольевич Столпцов сумел бы навести порядок, но он был занят: потрясенный убийством сына, он жаждал возмездия. Им двигали не только личные мотивы, он, как и Посошок, догадался, что может быть создан опасный прецедент. Вон уже какие ужасы показывают по телевизору. В Рупьевске пока один случай, но, если виновный не будет наказан, начнется такая же вакханалия, как и во всем мире.
Это он и собирался объяснить прокурору города Оптову Виктору Александровичу, цветущему полноватому мужчине — замечено, кстати, что многие прокуроры склонны к полноте, тут, возможно, что-то профессиональное, какой-то прокурорский гормон. Но суть не в этом. Оптов и Столпцов состояли в давних дружелюбных отношениях, кое в чем друг другу содействовали, поэтому Виктор Александрович был уверен, что Столпцов заехал по-приятельски обсудить сложившуюся ситуацию с переворотом времени.
У него ведь, как и у всех, началась на работе полная неразбериха: заведенные дела исчезали, владелец подпольного игорного притона, арестованный по его прокурорской санкции три дня назад, нагло разгуливал на свободе, ухмыляясь при встрече и уже не предлагая жалобным голосом решить дело, как он выражался, «на благо всеобщей пользы», перспективная история с избиением племянником майора Чикина какой-то девушки на дискотеке, позволявшая Оптову наконец-то приструнить зарвавшегося начальника городского УВД, превратилась в пыль: на текущий момент дискотека ушла в прошлое, то есть в будущее, избитая девушка оказалась нетронутой, а племянника в городе не было: он приехал к дяде в среду, во вторник исчез, а до этого год не появлялся — значит, и не появится. И как тут быть?
Но, оказывается. Игорь Анатольевич явился не обменяться мнениями о происходящем, а с конкретным делом. Наскоро и деловито поздоровавшись, он сказал:
— Надеюсь, Виктор Александрович, вы не позволите оставить без последствий убийство моего сына?
Обычно они звали друг друга по именам. Обращение по имени-отчеству означало, что Столпцов настроен серьезно. И Оптов ответил тоже серьезно, с полным уважением к вопросу:
— Можете не сомневаться, Игорь Анатольевич, убийца получил бы по полной программе, но есть процедурные трудности.
— Какие?
— Для признания совершения преступления необходимо, чтобы налицо были результаты преступления. К примеру: ограбили банк на миллион. Преступление. Начинаем расследовать. И тут миллион опять появляется. Расследовать нечего. Понимаете?
— Я-то понимаю. Витя, а вот ты, мне кажется, еще не уразумел, — перешел Столпцов на обычный дружеский тон.
И, хоть была в его словах язвительность. Оптову сразу же стало легче: свойская грубоватость лучше официальной вежливости.
— Тогда объясни.
— Объясняю. На примере хотя бы твоего же миллиона. Да, он, допустим, вернулся, но тот, кто ограбил банк, все равно остается грабителем?
Оптов подумал и согласился:
— В общем-то да.
— Так и в нашем случае. Толя, слава богу, ожил, но убийство — было?
Оптов опять подумал и опять согласился:
— Было.
— А тот, кто его совершил, убийца или нет?
И опять задумался Оптов, и опять вынужден был согласиться:
— В общем-то, да.
— Не в общем-то, а просто да! — поправил его Столпцов. — Тогда почему его отпустили?
— Насколько я знаю, не отпустили, он под подпиской о невыезде. Которой, правда, у него, наверно, уже нет.
— Почему?
— Потому что если она была выдана во вторник, то сегодня, в понедельник, ее уже нет.
— Поэтому я и говорю: никаких подписок! В следственный его изолятор до суда!
Оптов пригладил пухлой ладонью вспотевший складчатый затылок:
— Не спеши, Игорь, давай разберемся. Во-первых, это не мое прямое дело: сажать. Я могу выдать санкцию. И выдам, допустим. И его запрут в СИЗО. Сегодня же. Но завтра он автоматически будет на свободе. Вот ведь в чем колбаса. Игорь, у меня от этого голова уже пухнет! При всем желании мы не сможем осудить этого, как его?
— Микенов Илья. У меня, кстати, технологом работает. Хотя я его уволю — за прогулы.
— Не уволишь. Напишешь приказ, а завтра он исчезнет. С судом то же самое: это ведь не за один день решается, надо собрать свидетельские показания, всякие документы: медицинское освидетельствование, то-сё. Мы будем собирать, а оно все будет улетучиваться. И даже, предположим, как-то довели все-таки до суда. Объявили приговор. Сколько хочешь?
— Лет десять, не меньше.
— Реально. С Мутищевой, судьей, у меня отношения хорошие. Впаяет десятку и даже не чихнет. Но что дальше?
— Тюрьма.
— А как он там будет сидеть? Утром привезут, а ночью он окажется там, где был соответствующего предыдущего числа! И что, каждое утро его опять брать и в тюрьму везти, чтобы он ночью выскочил на свободу? Мне и так коллеги сообщают: в местах заключения буза идет: кто неделю или месяц назад сел, радуются: им скоро обратно выходить. А кто большие срока тянул — по фене, они, наоборот, в трансе: надеялись звонком откинуться в скором времени, а теперь им придется ровно столько сидеть, сколько уже отсидели. Бунтовать даже начали, товарищ мне из Барнаула письмо прислал по Интернету. Им грозят карцером и новыми сроками, а они орут: «Шалишь, начальничек, завтра не будет у нас ни срока, ни карцера!» Конвойных и контролеров начали заточками подкалывать.
