Феликс убил Лару - Липскеров Дмитрий Михайлович
– Здесь все свои, – ответил Винни-Пух. – Только ты их не знаешь. А кого знал, те уже по разным концам света разбросаны. Телами мертвыми… Я тебе обещал, что на лицо сяду, помнишь?
– Да, помню.
– Жди. А пока разольем в дырки на твоей башке!
– Там за палаткой, метрах в двадцати, с пацанами твой знакомый лежит, – сообщил подполковник Гоголадзе.
– Кто? – Протасов подставил под вискарь голову.
– А Зыкин, майор, помнишь? Тренер твой по самбо…
Хлебнули из мятого черепа старлея, а потом он ушел за бархан, нашел между одинаковых обелисков со звездами, обмоченных шакальей мочой, бьющей острейшим запахом по носовым рецепторам, отыскал могилу Зыкина с фотографией, поднял вверх указательный палец дулом пистолета и три раза дернул им, изобразив выстрелы:
– Пых-пых-пых…
Выпили за погибших товарищей много, за успешную войну с моджахедами – еще больше…
Их отряд по пустякам не трогали, к обычной десантуре не пристегивали. Они были армейской элитой, этаким коньяком «Луи Тринадцатый», таким ценным, который даже на день рождения не пьют, хранят на самый специальный случай.
Но «случаи» происходили. Тогда они шли в горы и резали душманам кадыкастые горла столько, сколько понадобится, чтобы выполнить задание. Обычно ночью подходили к деревне, где прятался какой-нибудь очередной командир Насрулла, залегали на сутки, проверяя и исследуя все подходы к цели. А потом резали душманам шеи, легко и просто, как гусям. Могли впятером устроить победоносную войну целой сотне… А потом опять накачивались вискарем, чтобы смыть будничные убийства. Кстати говоря, вискарем был забит весь кузов «ЗИЛа» со сгоревшим движком. Говорили, что такой дешевый виски пьет сам Роберт Де Ниро. Фильм «Таксист» – снос крыши! Смотрели через день по видаку.
Однажды полупьяный Протасов проснулся оттого, что его душил Винни-Пух. И не спьяну он убивал старлея – глаза у мужика блестели в ночи звездами, трезво и беспощадно, а могучие ручищи были близки к тому, чтобы переломить спецназовцу шейные позвонки.
– Сдохни, тварь! – шептал Винни-Пух. – До сих пор, сука, ржут, даже новобранцы… Да умри уже!..
И он почти умер.
Следующим утром Протасова вызвал генерал-майор Гоголадзе и спросил, как продвигается задание по обнаружению снайперши Калакоевой:
– Давай капитан, давай! Сраная Ичкерия! Ищи!
– Три дня, – обещал Протасов. – Один найду.
Отряд спецназа выслеживал Марину Калакоеву третий месяц. За всю кампанию чеченка уничтожила прицельным огнем больше восьмидесяти пацанов-срочников. Она попала Винни-Пуху в самое сердце. Он еще долго стоял на могучих, как русские дубы, ногах, умирая, а из сердца вперемешку с кровью по груди стекал мед… Зыкину выстрелила в пах. Он хоть и крепкий был мужик, но кричал как резаный, пока не истек кровью. Тем и отличалась снайперша Калакоева, что стреляла только в мужское достоинство. И смерть не сразу наступала, и крики русских мужиков ей были по душе. Может, у нее что-то с передком не то… Почему Винни-Пуху Калакоева выстрелила в сердце, так и осталось загадкой… А может, это и не она, может, другой стрелок… Короче, повезло Пуху. Сладкая смерть.
Он взял ее на склоне горы, возле хорошо замаскированной лежки… Она сидела на корточках к нему спиной и мочилась.
– Стреляй, русский! – не оборачиваясь сказала, продолжая опустошать мочевой пузырь.
Протасов достал из кармана коробочку, открыл ее, из двух шприцев выбрал тот, на котором стояла цифра 1 и вплотную буква «Ф». Смерть от этого боевого яда была долгой, мучительной и неизбежной. Он воткнул иглу ей в шею, посмотрел несколько секунд на приход боли в ее парализованное в позе орла тело и ударил что было сил по голой жопе военным ботинком. Марина Калакоева оказалась на удивление маленькой и легкой, как десятилетняя девочка. Она взлетела футбольным мячом. Из промежности, сплошь покрытой черной шерстью, брызнула кровь. Ее тело упало на склон и сначала покатилось, а затем понеслось вниз, подпрыгивая на камнях и ломая молодые деревца, пока не исчезло из виду.
– Это тебе за пацанов! За Зыкина, за Пуха…
Уничтожив снайперскую винтовку, Протасов стал спускаться, захватив с собой для доказательства снайперский прицел и крошечную фотографию, найденную в лежке – вытащил из кармана легкой маскировочной накидки. Два застывших лица – ее и мальчишки лет трех от роду. Сын, подумал… Или братик…
Он притормозил на середине пути, чтобы оглядеться. Повернулся – и увидел перед собой огромного коричневого козла, стоящего на задних копытах в полный рост – наполовину выше него. Его морда напомнила бесовскую, видел такие, намалеванные на досках, в молельных домах, когда с матерью праздновал субботу у адвентистов… Протасов не успел удивиться, как получил правым копытом словно молотом по своей лысине-наковальне. Он потерял сознание и находился в отключке, пока козел бодал его тело, вновь и вновь вставая на задние ноги, а передними плюхался на грудь, ломая ребра, ключицы, лицо, потом брыкнул задними копытами – и капитан покатился по склону вслед за мертвой снайпершей.
Он не знал, сколько времени находился без сознания. А потом пополз. Весь изломанный и истерзанный, Протасов передвигался максимум метр в час. Так бывает, что, оказавшись в смертельной опасности, с повреждениями, почти не совместимыми с жизнью, человеческий организм вдруг входит в состояние особого шока. Сохраняя энергию, мозг почти отключается, оставляя лишь крошечную лампочку сознания. Все твои ощущения собственного «я» исчезают, а вместе с ними и чувство боли не улавливается выключенным мозгом. Ни одной мысли – только примитивные рефлексы. Реакция на запах воды и самостоятельно работающие органы выделения. Главная задача мозга – выжить!
Его найдут через неделю. Свои ребята из отряда. Чудом разглядели почти умершее тело между камнями на плато. Если бы он не выполз на равнину, то в горных зарослях Протасова бы не отыскали. И вот тогда, когда глаза капитана увидели спасение в радостных лицах бойцов, сознание в одно мгновение вернулось, включившись всеми прожекторами, и все его существо заполнилось такой болью, что он безголосо закричал – и кричал, пока ему не вкололи морфий…
Почти шесть месяцев он восстанавливался в разных медицинских учреждениях России, мучаясь, что оставил жену в Кабуле, на крошечном балконе, в статусе своей любовницы. Просил найти ее своих товарищей, врачей и лично Гоголадзе.
– Боря, товарищ генерал-майор, найди ее, друг!
– Дорогой, почему в Кабуле?
– Потому что я там ее оставил.
– Мы были в Кабуле пятнадцать лет назад! Сейчас мы в Москве. Война кончилась…
Генерал Гоголадзе всем своим необъятным грузинским сердцем жалел младшего друга, выполнившего задание ценой собственного разума. Он снабжал капитана лучшими продуктами, подсылал психиатров, а потом лично вручил в актовом зале госпиталя Золотую Звезду Героя…
А она нашла его сама, когда он уже было почти уверился, что она жила в другом времени, в чужом измерении, там, где был Кабул.
– Где ты была?!
– Я была там, где ты меня оставил.
– В Кабуле?
– Я не знаю… Наверное, да… И ты забыл.
Но она улыбалась прежней загадочной улыбкой, выхаживала Олега самоотверженно и нежно. Он быстро пошел на поправку. В помятое сердце вместе с приходом сил возвращалась та неистовая страсть, которая сжигала его разум до разлуки с ней.
Он попросил генерала – и тот их поженил лично. Протасова не демобилизовали официально, а потому во власти командира решить такое красивое, вах, гражданское дело своей подписью: «Борис Гоголадзе»…
Она отвезла мужа в Киргизию, теперь Кыргызстан, и они поселились в небольшом ауле, где было много доброго, где после полного комиссования он пробовал налаживать цивилизацию, пахал и сеял, хотел разводить пчел и стать отцом…
У него и здесь случилась война. Он один вышел в степь, где выиграл сражение. Впервые бескровно, найдя дипломатическое решение – нож из дамасской стали был обменян на коня.
Но почти все добрые люди становятся недобрыми, когда им что-то угрожает. Аксакалы по-доброму просили, а закончить могли как угодно.
