Андрей Шляхов - Склиф. Скорая помощь
А давайте вникнем, подумаем, проанализируем.
Может ли врач поликлиники продолжать прием после того, как его время истекло? Не может, потому что подобное поведение противоречит здравому смыслу и, кроме того, грозит отразиться на других врачах, от которых администрация и пациенты будут ждать того же. А кто, кто из нас склонен перерабатывать? Положите руку на сердце и ответьте на этот вопрос. То-то же.
Может ли врач поликлиники направить больного к кому-то из своих коллег, не имея на то должных оснований. Взять и просто так, с бухты-барахты направить, никак и ничем не обосновывая? Не может!!! Это неэтично, нехорошо, это не проходит, это единодушно осуждается всем медицинским миром. Ты — хирург? Вот и принимай пациента с вилкой в животе! И не хнычь! В ординатуру по хирургии по своей собственной воле поступал, не на аркане волокли, чай.
Создается ситуация, в шахматах и околошахматном мире именуемая патовой. И так нельзя поступать, и так. Куда ни кинь — всюду клин. Куда ни наступи — с обеих сторон грабли лежат, ждут своего часа.
И что же — сдаться? Отступить? Нарушить? Нет, врачи обычно никогда не сдаются. Им положено бороться за больного до последнего вздоха, до последнего удара его сердца и еще как минимум тридцать минут после того (циники говорят: «До последней копейки в его кармане» — но чего можно ожидать от циников?). Поэтому хирург находит простое и изящное решение сложной ситуации. Он выдергивает вилку из живота пациента и втыкает ее в глаз, зная, что коллеге-окулисту до конца приема осталось около часа. Блестящие создаются основания для направления пациента к окулисту! Недаром этот случай лег в фундамент спихотерапии.
У этой задачи существует и нерешенный вариант, над которым бьются (пока что, увы, безуспешно) лучшие умы, самые маститые спихотерапевты нашего времени. Допустим, что единственным врачом, еще ведущим прием в поликлинике, остался не окулист, а гинеколог. Что тогда? Тем, кто далек от медицины, но хочет попробовать решить эту задачу (а почему бы и нет, ведь общеизвестно, что самые гениальные решения нередко приходили в головы профанам и любителям), следует учесть, что операция по изменению пола в амбулаторных условиях (а речь в нашей притче-задаче, напоминаю, идет о поликлинике) невозможна. Эта довольно сложная операция проводится в несколько этапов, под наркозом, и не в одиночку, а целой группой медиков — два (как минимум) хирурга, операционная медсестра, анестезиолог со своей медсестрой… Поэтому вариант, первым приходящий в голову, просьба не предлагать.
Но теории, кажется, довольно, пора бы и к практике перейти.
Москва. 2011 год. Последняя декада декабря. НИИ скорой помощи имени Склифософского. Клинико-хирургический, он же «большой», корпус. Девятый этаж. Отделение неотложной хирургической гастроэнтерологии.
У старухи Тютюнниковой «Скорая помощь» диагностировала кишечную непроходимость. Кишечная непроходимость — дело серьезное, подлежащее немедленному оперативному лечению. Причины ее бывают разными, от спаек до опухолей. Тютюнниковой повезло, у нее непроходимости не оказалось. Банальный копростаз, то есть застой каловых масс в нижних отделах толстого кишечника. Возраст и сидячая жизнь располагают к запорам.
Тютюнникова была классической старухой — маленькой, худой, согбенной, в платочке. Платков у нее было два. Белым хлопчатобумажным она повязывала голову, а оренбургским пуховым обматывала поясницу. И постоянно ворчала-бурчала-охала-стонала-причитала. Любимой ее присказкой было «ох-то-тонюшки», стон с элементами причитания или, скорее, причитание с элементами стона.
Лечащий врач Сметанин ликвидировал копростаз за час. Не в операционной, а в клизменной. Теплая вода с мылом и руки врача способны творить чудеса. Залил воды, помял живот рукой, отскочил в сторону… Залил воды, помял живот рукой, не успел отскочить… Залил-помял в последний раз, отправил кряхтящую от наслаждения пациентку в палату, помылся, надел чистое и пошел докладывать заведующему отделением.
— Обследуйте и, если все будет «в пределах», выписывайте, — распорядился заведующий отделением.
К Новому году в отделении неотложной хирургической гастроэнтерологии готовились основательно — освобождали как можно больше коек. Новый год — настоящий праздник живота. А где праздник, там и проблемы.
Стоило Сметанину заикнуться о выписке, как Тютюнникова выдала:
— Забирать меня, милый доктор, некому. Дочь в отпуску, вернется только восьмого января. А без нее куда я? Ох-то-тонюшки!
— Вы вполне можете сами себя обслуживать, — сказал Сметанин. — Отправим домой на перевозке…
— А как я поеду, если ключей у меня, милый доктор, нет? — Тютюнникова хитро прищурилась и склонила голову набок. — Пока дочь не вернется, я в квартиру не попаду. А она обрадовалась, что я под присмотром, и укатила со своим кавалером по горячей путевке…
— По горящей, — машинально поправил Сметанин.
— Вам виднее, — согласилась Тютюнникова.
«Нет ключей — и выписки нет, а на нет и суда нет», — подумал Сметанин, выходя из палаты, но заведующий отделением придерживался другого мнения.
— Владимир Викторович! — строго начал он, слегка приподнимая очки рукой, словно для того, чтобы лучше рассмотреть Сметанина. — Вы понимаете, что ей совершенно нечего делать в нашем отделении? У нас не отделение лечения хронических запоров, а…
— Отделение неотложной хирургической гастроэнтерологии, — закончил Сметанин.
— Я вижу, что вы меня поняли, — сказал заведующий. — Действуйте.
«Ох-то-тонюшки!», — подумал Сметанин.
Бывалые врачи говорят: «Легче вылечить, чем перевести». Особо циничные из бывалых врачей утверждают, что легче похоронить, чем перевести. И те, и другие не сильно грешат против истины.
Промедитировав с десять минут над историей болезни Тютюнниковой, Сметанин снял трубку и позвонил кардиологам. Сначала повезло — ответила доктор Ганапольская, молодая и невредная. Увы, выслушав просьбу «проконсультировать насчет перевода», Ганапольская передала трубку другому врачу — Медее Георгиевне, одной из ветеранов института.
От одной мысли о Медее Георгиевне Сметанину хотелось стонать и рыдать. Медея Георгиевна въедлива, дотошна, безжалостна и бесцеремонна. Ее авторитет в институте на высоте, она считается прекрасным специалистом, а все остальное, согласитесь, не столь важно. Медея Георгиевна придерживается принципов: «лучше убить, чем перевоспитывать» и «говорю, что думаю». А посмотришь на нее — подумаешь, что перед тобой божий одуванчик. Невысокая изящная пожилая дама, интеллигентная, улыбчивая, вот только глаза колючие-колючие. Глазки-буравчики, глазки-сверла.
— Медея Георгиевна, можно подойти к вам с одной историей по поводу перевода?
Тактику пришлось менять, что называется, на ходу. Если предварительно подойти в кардиологию с историей, то в худшем случае услышишь сухое «нет». Если сдернуть Медею с места и заставить прогуляться из одного корпуса в другой, то к «нет» добавится десяток эпитетов, среди которых не будет ни одного мало-мальски лестного. Сметанин работал в Склифе уже второй год и кое-что уже усвоил.
— Да вашу больную не в неотложную кардиологию переводить надо, а на работу гнать! — Медея Георгиевна пребывала в добром расположении духа и потому одним лишь «нет» не ограничилась. — С таким-то сердцем! Я на десять лет моложе, а у меня кардиограмма хуже! Не возьмем мы вашу Тютюнникову, доктор.
На обратном пути Сметанин тормознулся в укромном уголке под облетевшими, но сильно ветвистыми деревьями и наскоро выкурил сигарету. Как водится — отругал себя за безволие и поклялся с первого января бросить курить. Окончательно и бесповоротно. Последнее «окончательно и бесповоротно», приуроченное к началу нового учебного года, растянулось до шестого сентября. Тяжелое дежурство, операция за операцией, любимая медсестра Казаченко протягивает полупустую пачку… ну и дал слабину доктор Сметанин. Но впредь — никогда-никогда!
От нечего делать Сметанин вслушивался в разговор двух размалеванных сверх всякой меры девиц в белых халатах, куривших в трех шагах от него. Девицы разговаривали громко, поэтому подслушивать их было не стыдно. Хотели бы посекретничать, говорили бы тише.
— Все утверждали, что в Мармарисе весело, а мы с Ликой чуть не подохли там со скуки. Представляешь, за десять дней ни с кем приличным не познакомились…
— Почему?
— Да там одни только турки! Везде, даже на дискотеках!
Кого она, интересно, ожидала встретить в Турции — эскимосов, датчан или японцев?
— Ну, а так, чисто для здоровья?
— Ты что, смеешься? Чисто для здоровья нам мужиков вообще видеть не хотелось! Отдых же все-таки.
— А какие наглые там халдеи — просто жуть! Так и норовят тебя полапать, ну а про глаза пялить я вообще молчу. Надоедливые, бесцеремонные, приставучие…
