Екатерина Вильмонт - Бред сивого кобеля

Он горько усмехнулся:

– Мама не хотела верить… И запретила всем говорить, что Антонина умерла. Туся, послезавтра девять дней, давайте… встретимся где-нибудь и помянем маму. Никого уж не осталось, кроме вас… К великому сожалению, не могу пригласить вас домой… У нас сейчас ремонт…

Тусе показалось, что даже по телефону видно, что он краснеет от своей неуклюжей лжи.

– Простите, Сергей Леонидович, не смогу послезавтра, никак.

– Что ж, может быть, тогда встретимся на сороковины…

– У вас к тому времени кончится ремонт? – не удержалась Туся.

– Туся, зачем вы так, вы же все понимаете? – почти взмолился Сергей Леонидович.

– Да я все понимаю. Мне только хотелось бы знать, где похоронили Татьяну Реджинальдовну.

– Еще не похоронили, только кремировали. Но у нас место на Хованском… Я вам позвоню, когда буду захоранивать маму. Вы придете?

– Обязательно!

– Спасибо вам. И запишите все мои телефоны.

– Наталь Дмитна, вы чего такая? – спросил Игорь с порога.

– Умерла одна моя знакомая.

– А, понял. Шеф тут?

– Нет еще. Игорь, будь добр, посиди тут пять минуточек, я в аптечный киоск сбегаю, ладно?

– Нет вопросов, идите.

– Понимаешь, клиент должен прийти, он опаздывает…

– Не беспокойтесь, идите!

Аптечный киоск находился на первом этаже бывшего научно-исследовательского института. Теперь здесь размещалось множество самых разных фирм. Туся купила таблетки от головной боли, а заодно еще и мазь. В последнее время травмированная нога нещадно болела в сырые ночи.

Когда она вернулась, клиент уже сидел у ее стола, а Игорь возился с кофеваркой.

– Извините, добрый день, – приветливо произнесла она с порога и обомлела: клиентом оказался Никита, лучший друг и помощник Алексея.

– Туська, ты? – ошеломленно спросил он. – Ты что, здесь работаешь?

Вот и все, с тоской подумала она.

– Да, Никита, я здесь работаю. А что тебя сюда привело?

– Ты не поверишь, но… Я пришел сюда, чтобы найти тебя. И нашел значительно быстрее и дешевле. Обалдеть, чего угодно ожидал, только не этого.

– Наталь Дмитна, я вам нужен? – деликатно осведомился Игорь.

– Спасибо, Игорек, все нормально.

– Тогда я посижу пока у шефа, а?

– Да-да, конечно.

– Может, даже посплю на диване.

Игорь вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Интересное кино нарисовалось, подумал он. Это кто, муж, что ли?

– Да, Туська, отмочила ты номер!

– Никита, какой номер? Просто ушла от Лешки, вот и все. Это он тебя прислал?

– Нет, Нина Михайловна попросила. Когда-то твой новый шеф здорово мне помог в одном деле, вот я и решил опять к нему обратиться… Надо же, обрадую ее.

– А… А зачем ей меня искать?

– Вот и я думаю: зачем? Но она, видишь ли, скучает по тебе, волнуется за тебя.

– А Лешка? – чуть помедлив, спросила она.

– А Лешка… Первое время волновался, совесть его мучила, а сейчас… Ты ж его знаешь, деловой как сто китайцев, сотрудников загонял совсем…

– Никит, ты чего глаза прячешь? У него кто-то есть?

– Кто-то есть.

– Но ты не знаешь?

– Почему? Знаю. Лика.

– Сколько ей лет?

– Двадцать два. А тебе зачем?

– Нет, просто так, из любопытства, – даже с некоторым удовлетворением ответила Туся. – Я так и думала… Я с самого начала чувствовала, что этим кончится.

– Послушай, но ты же сама от него ушла! И вообще, я давно знаю: если ждешь пакости, ты эту пакость непременно получишь!

– Кто-то мне уже говорил что-то подобное…

– А вообще-то, Туська, ты глупость сделала, Лешка иногда ходил налево, но тебя любил… А с Ликой уже начал ругаться. Думаю, она долго не удержится. Вернулась бы ты, а?

– Она что, живет в нашей квартире?

– А ты как думала? С твоим мужем, с твоим котом.

– Как с котом? – потрясенно спросила Туся. – С Мамзиком? Но он же пропал!

– Нашелся. Ой, ты чего ревешь? Из-за кота, что ли?

– Да. Я так его любила…

– Лешка тоже в нем души не чает. Боюсь, он его тебе не отдаст. Ну ладно, кончай реветь и скажи, как мне быть с Ниной Михайловной.

– Никита, пожалуйста, я сама ей позвоню, вот прямо сегодня. Только ты Лешке ничего не говори.

– Господи, сколько тайн! – поморщился Никита. – Нина Михайловна тоже почему-то не велела говорить Лешке, что я тебя ищу… Что все это значит, скажи на милость?

– Да ничего… Просто…

– Так я и поверю! Вы дождетесь, что я сам от себя к Трунову обращусь, чтобы разоблачил ваши тайны.

– Не обратишься, это дорого стоит, а ты парень экономный.

– Что верно, то верно, тратить деньги попусту не люблю, но журналистское любопытство может и не на такое толкнуть. – Он хитро подмигнул ей.

Она испуганно дернулась, залилась краской.

– О, как все запущено! Чую я, это какие-то ваши бабские, и скорее всего блядские, тайны. Не хочу я в них копаться. Не мой профиль. Ну вот что, дорогуша, давай сейчас же звони Нине Михайловне. Я человек добросовестный, если за что-то взялся… А то ты мне скажешь, что позвонишь, а сама наврешь и опять куда-нибудь слиняешь. Звони.

– Хорошо. – Она испытала облегчение. Ей давно уже хотелось позвонить Ниночке, увидеться с ней, но было боязно. А теперь уж некуда деваться.

– Алло, Ниночка, это я…

– Господи, ну слава богу! Я уж тебя с собаками ищу!

– Знаю, вот тут одна ищейка уже сидит…

– Никита? Тебя Никита нашел. Так быстро? Туська, родненькая, мне так тебя не хватает! Ну что с тобой, неужели ты…

– Ниночка, я сегодня после работы к вам приеду, ладно?

– Ну конечно, конечно, буду тебя ждать, только не обмани! – В голосе свекрови слышалась мольба.

– Нет, я приеду, только…

– Никого не будет, не бойся.

– Спасибо вам.

– Ну слава богу! – заметил Никита. – Слушай, это редкость, чтобы свекровь с невесткой так дружили… Тусь, а ты чего малахольная какая-то стала, а?

– Малахольная? Может, ты прав…

Трунов появился лишь во второй половине дня.

– Привет, сотруднички! Ждете, маетесь? Да, доложу я вам, други мои: хуже родственничков ничего еще не придумано! Это ж с каким дерьмом приходится возиться! Мне казалось, меня уж ничем не удивишь… Фу! Ну да ничего, наше дело правое, победа будет за нами! Представляете, эта баба начала мне нашептывать, что Светка моя мужиков к себе водила… Но не на того напала! Я ей сказал: «Конечно, водила, потому как женщина красивая, теперь водить не будет, потому как замуж вышла. А у вас, гражданочка, совсем совести нет». Но я тоже хорош, нашел с кем о совести разговаривать… Верите, всю жизнь в уголовном розыске проработал, а перед этой гадиной дураком себя чувствую… Ничего в ней человеческого не осталось. И бабьего тоже. А ведь была, наверное, хорошенькая. Фу, фу! Кабы не ремонт, дня бы там не выдержал! А тебе, Наташ, спасибо, что со Светкой познакомила. А то бы баба золотая пропала, да и я бы болтался как говно в проруби!

– Но они все же притихли? – полюбопытствовала Туся.

– А як же ж! Это она с добрыми намерениями, так сказать, на Светку глаза мне открывала. Они сейчас консультируются, как им быть в такой неприятной ситуации. Меня, пока я не прописан и не расписан, можно с милицией выселить, но они ж понимают, что это ссать против ветра… Ну, клиенты были?

– Ни одного, – ответил за Тусю Игорь.

– Ладно, гуляйте, я тут пока посижу покумекаю… Идите-идите! До завтра!

– Видать, у шефа серьезные какие-то дела наклевываются, – сказал уже в коридоре Игорь. – Он когда всех выпроваживает, значит, обшарит сейчас весь офис на предмет жучков, а потом у него будет какой-нибудь сильно конфиденциальный клиент, о котором даже нам знать не положено.

– А может, он просто выспаться хочет? – улыбнулась Туся. – Думаю, в коммуналке, да с любимой женщиной, он не очень-то…

– Да, Наталь Дмитна, что значит умная женщина! – восхищенно хлопнул в ладоши Игорь. – Точно! Если б секретный клиент, он не стал бы с нами разговоры разговаривать про злодеев-родственников, а сразу попросил бы удалиться! Ну надо ж, во дает, старик!

Глава пятая

Когда не веришь ни в спасение,

Ни в светлый рай, ни в ада тьму,

Все слаще слов произнесение

Неважно, в сущности, кому…

Эйфория снежного московского вечера давно сменилась непрекращающейся серой тоской. Опускались руки, работа не шла, все казалось бессмысленным. Короче, жизнь утратила вкус, запахи и краски. Не может быть, что это из-за бабы. Ерунда, просто я старею, и это как раз первый признак старости. Кризис… Я не пережил пресловутого кризиса среднего возраста, вот он теперь с большим опозданием ко мне и подобрался. А может, хорошо, что ее нет, а то кисло бы ей сейчас пришлось со мной таким… А может я таким и не был бы, будь она здесь? Она улыбалась бы мне, смеялась этим чудным смехом, спала бы рядом и говорила со мной… по-русски. Ах, какое, оказывается, блаженство говорить по-русски! Совсем, совсем не надо напрягаться… Хотя молодежь говорит на каком-то малопонятном языке, и все же, все же… Какое мне дело до молодежного сленга? Он и в Бразилии есть, и во Франции и тоже мало понятен людям моего возраста. Конечно, я неплохо знаю португальский, да и французский тоже, но всех тонкостей, всех нюансов все равно не улавливаю. А там… Что это? Пресловутая ностальгия? Старость? Или все-таки совсем уж диковинная штука – любовь? Неужто все, что о ней насочиняли, не красивая сказочка, а реальность и надо было дожить до пятидесяти восьми лет, чтобы в этом убедиться? Первый раз я влюбился в девочку, когда мне было лет семь. Кажется, ее звали Маша. Да, Маша Либерман из параллельного второго класса, потому что в первом мы еще учились отдельно от девчонок. Значит, мне было уже восемь. Смешно, но я помню эту Машу… Черненькая, стриженая, курносенькая, она носила форму с кружевным воротником-стоечкой. Такой воротничок был почему-то только у нее. Или я просто не замечал у других девчонок? Нет, в нашем классе точно у всех были отложные воротники. Бред сивого мерина! Нашел что вспомнить. Но я вовсе не мерин… И мне нужна эта женщина. Угораздило же втюриться в жену собственного сына… Это мне в наказание за отсутствие любви. Но разве я виноват, что так поздно встретил ее? Но лучше поздно, чем никогда… Хотя кому лучше? Я ведь этой любовью столько дров наломал. Разбил жизнь ей, сыну, да и Ниночке тоже навредил… Черт, что это со мной? Муки совести, что ли? Вот уж воистину дивное диво! Значит, я вовсе не такой бессовестный тип, каким сам себе казался? Но я был бессовестным лишь в отношении баб… потому что не любил… Да и потом, что плохого я им делал? Не любил? Так насильно же не полюбишь. Уходил не оглядываясь? Но я же всегда их предупреждал с самого начала, чтобы не рассчитывали на что-то серьезное. А они все равно всегда на что-то рассчитывали. Всегда, без единого исключения. Я обманывал их надежды, разочаровывал… Что ж, это жизнь. Ты не хотел себя ни с кем связывать, так вот же тебе, старый кобель… Как говорили в детстве: «Получи, фашист, гранату!» А может, это вовсе и не любовь? Началось все это с элементарного сексуального шока. Нас бросило друг к другу. Она оказалась потрясающей любовницей, но я тут же узнал, что она моя невестка. Сначала ты, старина, испугался, а потом ощутил восхитительную пикантность ситуации, так, что ли? Или тогда уже полюбил? А полюбил ли? Похоже на то. Ты же натворил массу глупостей… Встретился с ней еще и окончательно сошел с ума. Сделал даже предложение… Совсем, что ли, рехнулся? А когда получил ее письмо, чуть руки на себя не наложил. Метался, искал… А потом к Нинке поперся, пусть, мол, сечет повинную голову… Бред, бред… Бред сивого кобеля… Точно, я не сивый мерин, а сивый кобель! Ах, как хорошо играть русскими словами… Сивый кобель… Это уже почти мышиный жеребчик, вспомнил он. Интересно, а кто-то еще помнит это выражение – мышиный жеребчик? Какая, в сущности, гадость… Нет, не хочу! Сколько раз мне бабы говорили, что я кобель. А сивый… Что ж, действительно уже сивый. Впрочем, это можно назвать и благородными сединами. Кажется, было такое амплуа – благородный отец. Тьфу, это не обо мне. Я неблагородный отец с благородными сединами. Да разве я отец, в сущности? Интересно, а не поперся бы я тогда к Нинке в день ее рождения? Что было бы? А ничего не было бы. Ничего. Спокойная жизнь на ферме, эксклюзивные изразцы, Маркиз, изредка приезжала бы из Марселя Симона, изредка я ездил бы в Париж… Эх, старина, сказал бы тебе лет в двадцать кто-то, что на старости лет ты скучливо будешь думать, что ездил бы изредка в Париж… Ты и мечтать о таком не мог. И жалуешься еще? Жалуюсь, я жалуюсь, потому что мне на старости лет несказанно повезло, я встретил женщину, с которой мне не страшно стареть. Но ее нет со мной. И не будет! Она так хороша, так желанна, у нее небось уже тысячи поклонников за это время образовались… Или она вернулась к Лешке? И я умру от ревности. А ты вообще рядом с ней будешь умирать от ревности… Но к кому ревновать ее здесь? К мсье Вернье, старому почтальону? Нет, ты всегда, до самой смерти будешь ревновать ее к собственному сыну, который столько лет обладал ею. Да нет, просто и примитивно трахал ее, столько, сколько хотел и мог. А мог он, наверное, много… Нет, от этой мысли можно спятить. Да я и спятил уже. Окончательно и бесповоротно. У меня, вероятно, начинается мужской климакс и едет крыша, как они теперь там, в России, говорят. А Нинка постарела… Ну еще бы… мы с ней почти ровесники… Так почему я все-таки пошел к ней? Хотел видеть сына? Повиниться перед ним? Зачем это ему? Да и мне не больно надо. Хотелось просто произвести впечатление? Вспомнить прошлое? Бред, бред. А в Москву за каким чертом тебя понесло? Все та же ностальгия? Вероятно. Хотя той, прежней, Москвы уже нет… Совсем другой город. Хуже? Лучше? Бог его знает. Наряднее, это безусловно. Москва моей юности была как стареющая женщина с уже едва уловимыми следами былой красоты, а теперь… ей как будто сделали пластическую операцию, да не одну, а множество, как Элизабет Тэйлор. Нет, это неправильное сравнение. На Элизабет Тэйлор уже страшно смотреть… А в Москве появилось такое количество красивых женщин, что просто диву даешься. Ах, хорошо – «диву даешься»… В Бразилии тоже много красивых баб, а вот во Франции с этим проблемы… Да на черта мне все красивые бабы мира? Мне нужна только одна моя Туся, моя «маленькая балерина»… А вдруг она все-таки вернулась к мужу?