Сергей Фролов - Повесть о Поле Фимкиной
— Такой и есть! — упрямо дернул Саша плечами, но не обернулся. — Отгулы брал!
Мать, собранная к работе, шла рядом с Сашей на колхозный ток, пытаясь поспеть за сыном, громыхала о землю резиновыми сапогами.
— Ты ему, отцу-то, сказал бы, как я тебе велела. Так, мол, и так, пап… Иль ты сказал? — пытала она по дороге Сашу.
— Я сказал. У тебя же, говорю, помощника нет…
— А он?
— Сказал про комбайн, что все железо на него у нас плавится.
— Вот и все… А то разве не плавится.. А дед — расспрашивал тебя?
— Да, про топоры, чтобы больше их выпускать.
— Ну, сынок, — уговаривала его мать, — раз надо. И топоры… А как же? Ведь ты уже большой, все понимать должен.
Они дождались, когда нагрузят машину, идущую с зерном на элеватор. На повороте Саша глянул в боковое окно: удалялась мать, удалялись дома, село, поля. Еще недавно все было рядом, стоило лишь руку протянуть, чтобы дотронуться. Ходили с отцом по стерне, спали на соломе, только что завтракали с матерью за одним столом. Все время вели разговоры. Ведь ничего не стоило сказать: «Папа, мама, я ведь…» Но теперь было уже поздно. Машина выскочила на асфальтовую дорогу, и только тугой ветер рвался за стеклами кабины.
Золотая ножовка
Возле прорабской на строительстве рудника «Глубокие горизонты» — небольшая столярная мастерская. Походная, на полозьях. Зайдешь в нее со света — тебя во мраке обдаст визгом циркулярной пилы и горьковатым смолистым запахом опилок.
Усердствует тут столяр Вязовцев. Все его зовут — дядя Федя. В работе он до странности самозабвенный. По смуглым худым щекам, по впадинам на висках текут струйки пота. Спина слегка исходит паром. В карих запавших глазах — добрый блеск азарта, задора. Можно бы сказать, если не бояться «высокого штиля», — вдохновенный блеск.
— Чавой-то у тебя? — спрашивает он своим пермяцким выговором, как только войдешь к нему в столярку.
— Да вот, топор насадить…
— Клади. Сейчас, моментом.
— Дядя Федя, — вбегают молоденькие, быстроглазые девчата-отделочницы с поломанными полутерками и прави́лами, — наладь, пожалуйста… А? Дядя Федя…
— Ах, чтоб тебя намочило! Давайте сюды.
Основная его работа — изготавливать всевозможные рамы, фрамуги, плинтуса и обналичку для стройки. А между делом приходится одному черенок на лопату насадить, второму топор на наждаке поточить. В столярке у него строгий порядок. Боже упаси, чтобы он кого из плотников, работающих в бригадах, допустил к своему инструменту или к верстаку. Все у него наточено, отлажено. И все на своем месте.
В этот день не раз заходила хоздесятница участка. Сначала ей срочно потребовалось первомайские плакаты прибить на видном месте, затем прораб решил у себя в шкафу еще одну полку сделать. Тогда Вязовцев, одевшись, старчески торопливо выбегал с инструментом, бухая белыми от опилок сапогами по весенней земле.
Где-то во второй половине дня хватился своей ножовки, но сразу не нашел. Куда подевалась? Всегда же под руками была! Сбегал в прорабскую, где добавлял в шкафу полку, поискали вместе с хоздесятницей, побывал и у места прибитых им предпраздничных плакатов, затем снова оглядел столярку — нету нигде. От мгновенной страшной догадки, что ножовка совсем пропала, в лицо кинулся жар и пот. Не такой пот, что струйками на висках от усердия в работе, а мелкий — сыпью по лицу. И ослабшие колени подкосила дрожь. Все тут, на месте: рубанок, стамеска, отборник — ножовка исчезла. Заглянул еще раз по всем закоулкам, где ей сроду никогда и быть не следовало, переворошил щепу, стружки под ногами — пила как сгинула.
Сел в бессилии на чурбак и начал костерить вгорячах всех и вся:
— Эт ведь, когда я выбежал из столярки, кто-то упер!
— Да чтоб ему руки-ноги…
— Лучше б мне палец оттяпать, чем лишиться такой-то пилы. Ведь ей же цены нет!
Где теперь искать? Только у плотников. Это кто-то из них стибрил пилу, тут даже и думать не надо. Сколько глаз на нее зарилось, и все же подкараулили.
Вязовцев, не мешкая, обежал все плотницкие бригады. Там дивились его бледному растерянному виду, наперебой, явно насмешничая, но вроде бы заинтересованно расспрашивали:
— Украли? А что за ножовка, дядя Федь?
— «Что за ножовка!» Эх, даже говорить нету сил! — кричал чуть не плача столяр. — Золотая ножовка, я ею весь рудник и город, считай, построил. Из тысячи таких, как у вас, отличу. Не добром на тот свет пойдет, еж узнаю, кто это сделал!
Без толку ходил он по участку. Зашел к прорабу.
— У меня ведь беда, Иван Иваныч, — сел, покачал головой. Выглядел он совсем удрученным.
— Что случилось?
— Ножовку сперли. В один момент, не успел отвернуться.
— Ну, уж и беда, — не разобрался молодой прораб и крикнул хоздесятнице:
— Валь, выдай ему новую!
От обиды, что тут чужого горя не разумеют, Вязовцев и слова не сказал, вышел, хлопнув дверью.
Хоздесятница Валя принесла ему в столярку пилу, новую, еще в масляной смазке.
— Чё ты мне суешь?! — Вязовцев в сердцах швырнул с верстака ножовку. — Дерьмо-то мне суешь. Возьми ее себе! Знаю я ваши ножовки!
Так он до конца дня и не приступил к работе, руки не поднялись на дело. Строители народ насмешливый. По участку разнесся слух: «У Вязовцева, у дяди Феди, золотую ножовку украли».
Плотники, те, кто постарше, посолиднее, заходили к Вязовцеву посочувствовать.
— Нет, такую сталь где теперь найдешь, — покачивал головой столяр. — Ни в жизнь! Чудо, а не ножовка была. А как резала! Как нож в масло шла. Чтоб ему в тартарары, кто… Разве это по-людски, чужую вещь брать! Ума не приложу, что теперь без нее буду делать?
На другой день он был еще более злой и осунувшийся. Все ходил неприкаянно, все перекладывал всякую всячину по столярке, надеясь, что где-то блеснет заветная сталь лезвия.
Слух о Вязовцевой пропаже дошел до конторы управления. Оттуда голос начальника Устьянцева по телефону предупредил прораба:
— Иван Иванович, что там у тебя Вязовцев спектакли разыгрывает — новые ножовки в дверь швыряет! Государственные заводы ему, видите ли, никак не угодят. Кончайте спектакли! И попробуйте мне только сорвать заготовку нестандартных деталей!
Прораб, едва положив трубку побежал в столярку.
— Нет, ты что чудишь, дядь Федя?! — накинулся он на Вязовцева, — Ты рамы думаешь делать?! Сейчас за тебя влетело… Как малое дите, носишься со своей ножовкой!
— Чем рамы делать? Пальцем?! Сами вы все, как малое дите! Привыкли все абы как и абы чем делать!
И, заперев столярку, Вязовцев пропал часа на два. Вернулся с куском более-менее подходящей стали и принялся, кривя губы, нарезать напильником зубья новой пилы. Сколько бы он ее пронарезал — неизвестно. Но на следующий день на участке заседала выездная комиссия построечного комитета. Разбирали бытовые вопросы, обсуждали и нарушителей дисциплины. Устьянцев тоже заглянул в прорабку и уже к концу заседания спросил:
— Иван Иванович, Вязовцев у тебя делает рамы? Что-то циркулярка молчит…
— Нет, новую ножовку нарезает…
— Ну-ка, тяни его сюда!
Вязовцева крикнули, он пришел, сел и, устало заплетя нога за ногу, уставился в пол. Члены постройкома — плановичка, нормировщица, завкадрами — подлаживаясь под настроение начальника, смотрели на столяра с явным осуждением.
— Ну что, Вязовцев, два дня твоя столярка не дает продукцию стройке. Можно смело засчитать тебе их самыми настоящими прогулами.
— А чем давать? Ножовки-то нет! — вскинул на Устьянцева ясный, невинный взгляд столяр.
— Ты если сам себе голову заморочил, то хоть других не дури! Твоя работа саботажем пахнет, мы учтем это!
Вязовцев, ища сочувствия, испуганно заозирался по бытовке, но никто его не поддержал.
— Эх, вы! — страдающим голосом сказал Вязовцев. — Как вы не поймете? Ведь без инструмента я… — он выразительно секанул поочередно краями ладоней у локтевых сгибов, — никто! Калека. Тогда хоть пропадай… — столяр отрешенно махнул перед собой руками и уложил их скрещенными на коленях.
Темные, благообразно худые, они бессильно повисли, покачиваясь под обзором нескольких пар глаз. Сам Вязовцев отвернулся в досаде, глядя в сторону порога. Кое-кто из постройкомовцев и Иван Иванович невольно украдкой взглянули и на свои руки, уж очень отличные от Вязовцевых. И у Устьянцева, и у прораба на безымянном пальце у каждого сверкнуло хищновато-желтым блеском по золотому кольцу. Явно проступило лишнее, ненужное тело на лицах женщин, располневших на чрезмерных конторских чаях с шоколадом и сливками.
— Ставьте хоть десять прогулов. Только за что? Я ведь стакан с вином или игральные карты в руках не держу… Нашли на ком отыграться… — глухо, с настораживающе спокойной нотой в голосе проговорил Вязовцев.
Опытный Устьянцев не мог не оценить момента. Он-то, не как заглядывающие ему в рот плановичка и завкадрами, хорошо знал, что управление живет работой таких, как этот столяр. Да и лично его, начальника, успехи держатся на них же. Правда, Вязовцев мужик со странностями, мозги чуть-чуть набекрень. Выкидывает иногда штучки. Вон какую историю из своей ножовки сделал! Но работник безотказный, хоть в огонь пойдет. Устьянцев приглушил строгость, запрятал поглубже в себя недовольство недавней выходкой столяра и тут же, на ходу меняя тактику, заговорил примирительно проникновенно:
