Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души
– Что она про нас говорит, красивый мужчина. Я даже стесняюсь. Но если не брезгуете такой старухой, давайте сначала так поцелуемся, а после – через кофе.
Наташа потянулась к Витьку, неловко толкнув столик. Запрыгали, кувыркаясь, чашки.
– Ой, на березу карельскую! Пролила всё. Сейчас-сейчас… Вытру… Еще налью…
– Не надо. Я твою чашку подхватила. Пей, Наташенька.
Свами встала, протягивая ей чашку.
– Лучше другого. Расплескалось. Попало в него чего-то.
– Пей сама, или в пасть тебе волью, сука, сестра любезная! А расплещешь – убью сразу. Лучше выпей, Госпожа Божа тебя рассудит.
И приставила чашку к горлу – как нож. А потом уж поднесла к губам,
Наташа, проливая на подбородок и платье, выпила подставленную чашку. Посмотрела на Витька.
– Она подумала чего-то, Зоя ваша. А я просто… я просто – любовный напиток. Приворотный. Приворожить мне такого красавчика захотелось. Сейчас…
Наташа уселась в кресло.
– Разговаривайте, а я сейчас… Сейчас-сейчас…
Свами брезгливо стряхнула с колен капли кофе. Повернулась к молчавшему во время всей сцены мужику.
– Ну вот, а пока мы все живы, можно и поговорить. Ты ведь Федотик?
– Федот.
– Тебя Наташа всегда ласково поминает: Федотиком. А ты и вправду: Федот еще тот.
Наташа откинулась в кресле, закрыла глаза и задышала полуоткрытым ртом.
– И что бы вы вдвоем со мной сделали, если бы Виктор вот так вырубился, да и Гриша, наверное, тоже?
– Это она одна придумала. Испугалась, наверное.
– А что теперь будем делать?
– Чего нам делать? Разговаривать, раз пришла.
– А чего ты делаешь? Девочек поставляешь? – она кивнула в сторону кровати.
– Это она. Пригрела, наверное, сироток. Сейчас вон сколько по подвалам. Любой бомж их во все дырки трахает. Наташа добрая.
– Знаю я, какая Наташа добрая. И она знает, – Свами показала на Клаву. – Расскажет, где нужно. И эти – расскажут. Когда тебя уведут, а инспекторша ласковая их расспросит. Педагогический мент подход имеет. Статья за них есть: за малолеток. Хоть насил, хоть растлел. В сумме можно и расстрел. Если покопать. Может, ты их и закапываешь потом. Когда отработанные. Ты ведь нетраченных ценишь, я слышала?
– Да ты что?! Живут и жиреют! Рады-счастливы! Когда после подвала – жратва и постель. Килек этих, знаешь, как ценят!
– Да-да. На рыбном рынке.
– Ценят и траченных. Мы всех их холим, килечек этих. Да чтобы пальцем! Как своих детей!
– Значит, не закапываешь. Ты у нас не Чикатило, а Щикотило. Пощекотать любишь безгрешно.
– Да мне-то они! Мне, если меньше шестого номера, и смотреть неинтересно. Говорю как отец.
– Наташа, правда, другое рассказывала про тебя, про то, какие ты номера любишь, – Свами посмотрела на Наташу, которая не умела сейчас возразить, и снова на Федотика, – но – неважно. Значит, за растлел – не расстрел. Пропоет тебе прокурор многия лета. От десяти до пятнадцати.
– А ты чего с этого поимеешь?
– Во-первых, деточек жалко. Сердце успокою. А после как прокурор многия лета тебе пропоет, сверх успокоенного сердца – ничего. Вот если – до…
– А что – до?
– Хатенка эта на тебя ведь записана? Зачем тебе столько? У тебя ведь еще есть. Поделиться пора. Поделиться – сохраниться.
– Подумать надо.
– Пять минут, не вставая. Документы у меня собраны, подписываешь и едем к нотариусу.
– Справки еще собрать: форму семь, форму девять. Знаю, покупал.
– Все формы у меня в полной форме.
– Да кто ж их тебе без паспорта?!
Даже Клава поняла, что вопрос глупый.
– Значит, едем резко. Или прокурор пропоет.
– Будет свобода – будут и квартиры, – встал Федот.
– Вот и хорошо. Сейчас и двинемся.
– Только вот паспорта у меня с собой нет, для нотариуса, Зоечка.
– Тянешь, значит. Заедем по дороге. Только ты ходи аккуратно. Ключи здешние выдай… – Федот безропотно протянул тяжелую связку – в кино похожие ключи от города победителям вручают. – Брат Гриша, пришли сестер прибраться. Сироток бедных хоть к Оле пока. Эту, – показала на Наташу, – побережем тоже. У Тони. Ну, присядем на дорожку. Помоги, Госпожа Божа.
Наташа сидела всё так же – запрокинув голову и не чувствуя происходящего. Сиротки совсем спрятались за бруствер из подушек.
Гриша обхлопал Федота, который был раза в полтора выше горбуна, и выудил из кармана пару маленьких ключей – как довески.
– Значит и тачка его внизу, – помахал он ключиками победоносно.
Вышли дружно. Гриша с Витьком придерживали Федота, Свами собственноручно заперла дверь.
Федота ждала, как оказалось, большая БМВ. Витёк уселся за руль, Клаву, к полному восторгу, Свами усадила рядом с ним. Федота поместили сзади между братом Гришей и самой Свами.
– Меня бы не так везли, если бы эта сука безбожья нас своим кофем напоила, – заметила Свами. – Меня бы уже в багажнике. А мы тебя, как боярина. Подпишешь – и забудешь. Если аккуратно всё.
– Испугалась просто дура.
– А другие топором между глаз – тоже с испуга.
Клава блаженствовала, глядя как Витёк в лучшем стиле обгоняет не только «жигули», но и такие же классные машины.
Наверх с Федотом пошли только мужики. Свами пересела за руль.
– Меня тоже Госпожа Божа вразумила. Если отъехать понадобится. Будешь слушаться Госпожу Божу, и тебя Она-Они вразумят смиренному рулению, когда подрастешь еще годика на три.
Клава хотела ручку ей поцеловать в восторге, но догадалась, что здесь не нужно, когда люди сквозь стекло их видят.
Мужчины спустились втроем, как и уходили.
– Путём, – сказал горбун Гриша, и все снова расселись в прежнем порядке.
Клава блаженствовала по-прежнему. Она надеялась, вдруг кто-нибудь из их класса перейдет дорогу, пока они стояли перед светофорами, чтобы увидел, как она разъезжает.
Для развлечения она читала вывески, воображая, как зайдет в эти магазины, купит… И вспомнила, что грех мечтать об этом, что она счастлива в корабле, где она накормлена овсянкой и одета в серебряный плащ, какой не снится никакой дуре-отличнице!
Тогда она стала читать вывески безгреховные, и два раза заметила нотариальные конторы, написанные крупными буквами. Но они ехали дальше и дальше. И приехали совсем в новый район, где и вывеска оказалась невзрачная. Большому делу и шикарный нотариус соответствовал бы – но Свами видней…
На этот раз вышли из машины все. Свами сказала:
– Пошли и ты. Чего тебе по улице болтаться. Болтаться – греха набираться.
И усадила ее на стуле в скучном тесном коридоре.
А взрослые вошли в дверь, за которой мелькнули совсем уж скучные столы с бумагами.
Вышли веселые. Даже Федот улыбался, на лестнице сказал не кому-нибудь, а Клаве:
– Вот сколько суетни из-за вашей сестры. Вас же спасаешь – и выйдешь виноват. Какие люди рушатся. Я-то везучий. И то – фрукты, может, лучше возить?
– Вози бананы, братик, – ответила за Клаву сама Свами. – Тогда совсем подружимся, будем фрукты у тебя со скидкой покупать оптом. Чтобы сестричек повитаминить.
И приказала изменить рассадку:
– Ты, Федотик теперь в доверии, садись впереди с братом Виктором. А мы уж сзади, как гости твои.
– Я и рулить могу.
– Я уж люблю своему шоферу верить. Тем более, профессионал. А то еще задумаешься о старой квартире.
Шутка доказывала, что тема больше не запретная. Федот первый подхватил:
– Теперь я проверю когда-нибудь, что там у тебя: монастырь или притон?
– Притоны Госпожа Божа тоже милостью не оставляет, – засмеялась Свами.
Они выехали на Фонтанку. Подъехали к мосту с башенками.
– Мы тут выйдем, – сказала Свами. – А Виктору надо заскочить по делу там рядом с тобой, Федотик. Доедете вместе, ладно?
– О чем речь!
Клава разочарованно ступила на асфальт. Они втроем свернули на мост, и покинутая машина свернула, проехала мимо них, – Федотик даже рукой помахал, – и поехала вдоль Фонтанки обратно, разгоняясь и обходя справа ряд машин.
Как вдруг на скорости резко свернула совсем вправо, пробила решетку и рухнула в воду!
И ничего – только кругов разошлось несколько.
– Ай! – закричала Клава. – Ай! Утонут! Витёк там!
– Не ори, не вдова еще! – резко сказала Свами. И добавила обычным голосом: – Кого Госпожа Божа любит, того спасет.
Клава всматривалась в то место, куда упала машина. Никто не выплывал. Гладь водная. Будто и не было – ни машины классной, ни седоков.
Но Свами вдруг посоветовала небрежно:
– Дальше гляди, не слепая ведь пока?
Там дальше ремонтировался мост. И от самой воды приставленная лесенка.
А по лесенке поднялся мужик! Из реки наружу.
Вылез наверх, пробежал по балке над водой – Клава видела, что перил там нет! – и потерялся.
Клава не могла, конечно, даже разглядеть, в чем одет этот герой, различить пятен на комбинезоне – но не сомневалась, что это Витёк! Никто другой так не бегает по балкам без перил особенным, охотничьим, леопардовым шагом!
