Алексей Слаповский - У нас убивают по вторникам

— Я и говорю: не бывает так, чтобы сразу все цвело и пах­ло. Даже в семейной жизни. Ольга, имея высокий культур­ный уровень и довольно развитые духовные запросы, очень огорчалась, что Георгия культура совсем не интересует. И вообще мало что интересует, кроме выпить после работы с друзьями — и хорошо еще, если с друзьями, а может, и что другое, учитывая, что он иногда приходил очень поздно.

— Так поздно, что даже рано, — усмехнулась Маша.

— Ну, такого не бывало. Редко, по крайней мере. Конеч­но, Ольга могла бы принять сразу же в штыки такой образ жизни. Но она знала, что и мать Георгия, и его покойный отец отличались свободолюбивым и вспыльчивым нравом, и если что им не в корень, они тут же шли на принцип. Когда мать Георгия всего лишь в чем-то упрекнула отца Георгия, тот в одну минуту собрал вещи и ушел, второго раза не по­требовалось. Поэтому Ольга решила действовать постепен­но. Видит, например, что у Георгия с утра настроение вы­пить, она тогда ему говорит: «Ты вернись сегодня вовремя, у меня сегодня настроение ужин приготовить и вина вы­пить».

— Дома мужика спаивать — последнее дело, — заметила Маша.

— Не дома лучше?

Маша пожала плечами: решения этой дилеммы она не знала. Ее благоверному все равно, что дома, что не дома, если захочет — выпьет обязательно.

— И вот Георгий возвращался вовремя, Ольга покупала хорошее вино и они начинали проводить вечер. Правда, бы­вало так, что после хорошего вина Георгий спускался в со­седний магазин и приносил оттуда какую-нибудь гадость. Но иногда и не спускался.

— От количества зависит, — авторитетно сказал Галкин.

— Да нет, иногда это переходило в супружеские интим­ные отношения, после которых Георгий засыпал и ему было уже ни до чего. Кроме этого, Ольга покупала иногда билеты в кино, в театр, Георгий ворчал, но шел. Ему даже иногда нравилось. И так понемногу, потихоньку, постепенно, Оль­га создавала, можно сказать, дуэт, при котором совместное проживание может быть не только полезным, в смысле для общества и воспитания дочери, но и приятным. Георгий стал даже меньше выражаться нецензурной бранью. Мож­но сказать, жизнь наладилась, хотя было много разного, я об этом рассказывала. Но вдруг однажды Георгий пришел под утро в невменяемом состоянии, а когда Ольга упрекну­ла его, он начал говорить невообразимые вещи, что она над ним будто фашист в концлагере, что он живет с ней будто всегда под контролем, что без нее он был бы веселым и хо­рошим человеком, а с ней стал злой и выпивающий. Нега­тивный порыв Георгия был таким сильным, что он даже под­крепил его ударом по лицу Ольги. Маша ахнула:

— Прямо так по лицу и ударил? Кулаком?

— Не совсем. Пихнул в лицо ладонью. И пошел спать. А Ольга села и стала думать: десять с лишним лет она все усилия направляет на общую пользу мужа, себя и дочери. А он не только никак не участвует морально, а еще, оказы­вается, считает себя пострадавшим. Какой тогда смысл? Она почувствовала, что смертельно устала. А именно в это время у нее была постоянная переписка с подругой Элей, которая вышла замуж в Америку, жила с пожилым, но поря­дочным мужчиной, и к своим двум детям родила ему третье­го. Бросай все, писала ей Эля, знаю я твоего Георгия, будешь ты с ним мучиться всю жизнь, а слова доброго не дождешь­ся, а тут на тебя с твоей внешностью и золотым характером, будут просто молиться.

Галкин иронично усмехнулся (знаем, мол, мы этих загра­ничных женихов, которые только издали хороши!) и спро­сил:

— На каком языке молиться, интересно? И в какой вере?

— Вера у них христианская, а язык английский, — отве­тила Людмила, будто и не подозревала подвоха. — У Ольги английский тоже был неплохой — и в школе способности проявились, и летала иногда на международных линиях, за­пас имела. И она в одну минуту приняла решение: а взять да и слетать к Эле и посмотреть, действительно, как там в смысле перспектив? Сколько можно тут мучиться, не видя результатов?

— Действительно, — одобрила Маша, а Галкин нахму­рился патриотично и осуждающе.

— И Ольга, получив от Эли приглашение, в считанные дни все оформила, отправила дочь в деревню к своей мате­ри. И полетела.

— А Георгий?

— А Георгий настолько был поражен, что несколько дней молчал. А потом начал задавать вопросы: с какой стати, на какие деньги, зачем? И вспомнила Ольга, как он сам отве­чал в таких случаях, то есть не в таких фактически, но в та­ких аналогично. Отвечал он однотипно: «Я мужик или кто? Разберусь как-нибудь». Или был другой вариант: «Не твое дело». Вот так и Ольга ему отвечала: либо «разберусь как-нибудь», либо «не твое дело». Георгий попытался нарочно спровоцировать скандал: пришел пьяный и начал кричать, что он никуда Ольгу не отпустит, потому что она жена, а не валютная проститутка какая-нибудь, а если она не соглас­на, то развод навсегда, но дочь он ей не отдаст. Ольга тут же ему жестко объяснила: развод — на здоровье, дочь ему, пья­нице, никто не отдаст, а если он будет еще орать в два часа ночи, она его сковородкой стукнет и пусть не обижается, если до смерти. В общем, опустим детали и мелочи, Ольга вскоре улетела.

— И как Америка? — ехидно спросил Галкин.

— Ничего Америка, — успокоила его Людмила. — У Эли был довольно большой дом, Ольга там комфортно устрои­лась. Эля, оставив детей на няню, возила Ольгу по окрест­ностям, где были леса, а через несколько километров — по­бережье океана. Муж Эли оказался приятным человеком, он был что-то вроде адвоката. А по соседству жил одинокий мужчина лет пятидесяти, у которого жена умерла, а дети где-то учились.

— Ага! — воскликнула Маша, почуяв интересный пово­рот сюжета.

— Этого мужчину Эля и ее муж пригласили в гости. Он вел себя очень корректно и даже произнес несколько рус­ских слов, которые выучил для Ольги. Потом он свозил ее тоже на берег моря, где у него стоял катер, и покатал Оль­гу. Ей, конечно, очень это понравилось. Потом он водил ее в местный ресторан, а как-то вечером они поехали в со­седний город, где был юбилей города, и они там запускали фейерверки. Эля и ее муж тоже поехали. Такого фейерверка Ольга не видела никогда: часа три без перерыва все взрыва­лось, горело, бабахало, рассыпалось огнями, а американцы радовались и кричали «вау». Ольга спросила у Эли, навер­ное, это какой-то очень серьезный и круглый юбилей, а та сказала, что неважно, просто американцы ни в чем не зна­ют меры и очень любят масштабно радоваться, уж если фей­ерверк, так чтобы было видно в соседнем штате. Эле эта ши­рота натуры нравилась, Ольге тоже. Ей вообще понравилось в этом месте. Кругом деревья, газоны, двухэтажные дома, тихие тенистые улицы в городках. Все как-то очень спокой­но и красиво, хоть всю жизнь тут живи. Что ей в результате и предложил этот мужчина, сосед по имени Стивен, хотя он в виде юмора начал называть себя по-русски Степан. Ольга объяснила, что у нее в России муж и дочь. Сосед сказал, что это поправимо, то есть в отношении мужа, а дочь они возь­мут сюда, он воспитает ее как свою, тем более что он ее ви­дел на фотографии и она ему нравится.

— Это в каком смысле? — насторожилась Маша, вечно читавшая со скуки всякие глупости в газете «Жизнь».

— Да нет, в нормальном смысле, совершенно адекват­ный мужчина.

— Какой?

— Ну адекватный. То есть — лишнего о себе не думает. Какой есть, таким и представляется.

— Вот бы все такими были, — вздохнула Маша и гля­нула на Галкина, который хоть так и не понял, что такое «адекватный», но на всякий случай сделал вид, что он такой и есть. — Ну — и что дальше?

— Ольга рассказала об этом разговоре Эле. Та нисколь­ко ни удивилась. Но сказала: «Смотри, Оля, если решишь, сразу же забудь своего козла-мужа и даже, извини за вы­ражение, Родину. Россия, Оля, эта отрава, это зараза и бо­лезнь. Как только о ней начинаешь думать, она тут же у тебя начнет болеть. Это неизбежно, но поправимо. Главное — перетерпеть. Я о своем дураке год не могла забыть, о нем, о квартире нашей драной, где он за все годы ни одного гвоз­дя не вбил, крана не починил. А сейчас даже не помню, как он выглядит, даже не помню, как его зовут! А еще не о себе думай, а о будущем. Во-первых, дочь устроишь. Во-вторых, полечишься, у тебя проблемы, я знаю, второго родишь, а то и третьего. И будешь счастливая, как я». Ольга возразила, что такие дела с налету не делаются, надо еще с мужчиной поговорить, вглядеться, подумать. «А никто тебя и не торо­пит», — сказала Эля. И Ольга стала вглядываться и думать. И ей все больше нравился Стивен-Степан и все больше нра­вилось окружающее. Оно очень соответствовало ее упоря­доченной душе. Встанет она утром, посмотрит в окно: там газон, там цветник, там дорожка, там дом симпатичный, и все ей кажется такое свое и родное, будто она прожила тут всю жизнь. А на родине у нее часто бывало наоборот — ког­да выходила из облезлого подъезда своего дома, шла мимо вечно разрытого котлована, где пятый год чинили воду, видела горы мусора у баков, плевки и окурки у входа в ме­тро, ей казалось, что она попала куда-то не туда, что это все чужое и не соответствующее ее потребностям и понятиям о нормах нормальной жизни. Тем временем Стивен в оче­редной раз позвал ее в уютный и красивый ресторан, где играли живые гитаристы и там, под приятную музыку, вру­чил ей коробочку с перстнем. И сказал, что он просит руки и сердца Ольги.