Исаак Зингер - Каббалист с Восточного Бродвея
Мне иногда казалось, что эти люди не едят, не спят, а только и делают, что спорят сутки напролет, наскакивая друг на друга, как горные козлы. Я вытащил блокнот и шариковую ручку, чтобы записать тему будущего рассказа (вот об этих старичках-спорщиках), но вместо этого принялся рисовать какое-то странное существо с длинными ушами, носом, похожим на бараний рог, гусиными лапами и рожками на голове. Его тело я покрыл чешуей и пририсовал крылья. Мой взгляд упал на книгу Пэйо. Дисциплина? Умение концентрироваться? Ну и какая бы мне была от них польза, окажись я в гитлеровском лагере? Да и если бы я выжил, нужен ли человечеству еще один рассказ или роман? Нет, решил я, метафизики слишком рано сдались. Ни солипсизм, ни материализм не являются адекватным описанием реальности. Необходимо начать все сначала: что такое время, что такое пространство? Вот где ключи к тайне. И, кто знает, может быть, именно мне удастся их отыскать?
Я закрыл глаза, решившись раз и навсегда пробиться сквозь стену, разделявшую мысль и бытие, категории чистого разума и вещь в себе. Сквозь закрытые веки солнце казалось оранжево — красным. Грохот волн сливался с гулом людских голосов. Я почти осязательно чувствовал, что я буквально в шаге от разгадки. «Времени нет. Пространства нет, — пробормотал я, — но их отсутствие и есть фон существования нашего мира. Далее: что такое мир? Материя? Дух? Магнетизм или гравитация? И что есть жизнь? Что есть страдание? Что есть сознание? И, если существует Бог, что Он такое? Субстация с бесконечными атрибутами? Монада монад? Слепая воля? Бессознательное? Может быть, Бог — как намекают каббалисты — это секс, вечный оргазм? И как связаны небытие и женщина? Нет, — понял я, — сейчас мне все равно не ответить на эти вопросы. Может быть, ночью, в постели…»
Я открыл глаза и направился в сторону Брайтона. На тротуаре лежали полосы света и тени от перекрытий надземки. Оглушительно грохоча, промчался поезд из Манхеттена. Как ни определяй время и пространство, подумал я, невозможно одновременно находиться в Бруклине и на Манхеттене. Миновав магазинчики, торгующие матрасами, кровельной плиткой и кошерными цыплятами, я остановился перед китайским рестораном. Может быть, зайти пообедать? Нет, в кафетерий все-таки на пять центов дешевле. У меня практически не осталось денег. Если мой рассказ «После развода» не напечатают в воскресном приложении, впору вешаться.
Я побрел назад, сам удивляясь, как это мне удалось докатиться до такой нищеты. Конечно, находящиеся в США по туристической визе официально не имеют права работать, но разве в службе эмиграции и натурализации узнали, если бы я, скажем, устроился посудомойщиком в каком-нибудь ресторанчике, посыльным или учителем иврита? Безумием было ждать, пока окажешься без гроша. Да, конечно, я убедил себя, что продержусь какое-то время, собирая объедки на столах в кафетериях. Но рано или поздно управляющий или кассир все равно обратили бы внимание на любителя бесплатно полакомиться тем, что не доели другие. А здесь, в Америке это не в чести. От всех этих мыслей о еде у меня засосало под ложечкой. Я попытался припомнить то, что когда-то читал о посте. Если есть вода, человек может прожить без пищи около шестидесяти дней. Еще я вспомнил рассказ об экспедиции Амундсена не то на Северный, не то на Южный полюс, в котором описывается, как он съедает свой башмак. Мой теперешний голод — это просто истерика, сказал я себе. Двух яиц с булочкой и содержащихся в них крахмала, жира и протеина вполне достаточно на несколько дней. Но у меня все равно сводило живот от голода. Я почувствовал слабость в коленях. Этой ночью я собирался к Эстер, а недоедание, как известно, ведет к импотенции. Я едва дотащился до кафетерия. Зашел, взял чек и подошел к стойке. В конце концов, даже приговоренные к смерти заказывают себе какую-нибудь еду напоследок. Не хотят, чтобы их казнили на пустой желудок. Вот, подумал я, очередное доказательство, что жизнь и смерть никак не связаны между собой. Поскольку смерть лишена субстанции, она не может оборвать жизнь. Она всего лишь рамка, граница тех процессов, которые следует признать вечными.
Тогда я еще не был вегетарианцем, но уже много размышлял на эту тему. Тем не менее я взял говядину с хреном, отварной картофель и лимскую фасоль, бульон с лапшой, большую булку, чашку кофе и кусок торта. Все за шестьдесят центов. С подносом в руках я гордо прошествовал мимо столиков с остатками еды и остановился у чистого. На стуле лежала газета. Мне захотелось ее полистать, но я вспомнил наставление Пэйо о том, что интеллектуалы должны есть медленно, тщательно пережевывать каждый кусочек и ни в коем случае не читать за едой. И все-таки я пробежал глазами заголовки. Гитлер снова требовал Польский коридор. Рыдз-Смиглы заявил в Сейме, что Польша будет сражаться до последнего за каждую пядь своей земли. Посол Германии в Токио получил аудиенцию у японского императора. Отставной английский генерал критиковал линию Мажино, предрекая, что она будет прорвана при первой же атаке. Высшие силы, управлявшие Вселенной, явно готовили нам катастрофу. Пообедав, я пересчитал деньги и вспомнил, что должен позвонить в газету — узнать, что с моим рассказом. Я знал, что звонок с Кони-Айленда на Манхеттен стоит десять центов и что редактор воскресного приложения Леон Даймонд редко бывает на работе по выходным, но я больше не мог просто так плыть по течению. Десять центов уже ничего не изменят. Я решительно поднялся из-за стола, нашел пустую телефонную кабинку и набрал номер редакции. Я молился тем же самым Силам, которые готовили мировую катастрофу, чтобы телефонистка правильно меня соединила. Я произнес номер настолько четко, насколько позволял мой акцент, и мне велели опустить монетку. Трубку взяла секретарша, и я позвал к телефону Леона Даймонда. Хотя я почти не сомневался, что его нет на месте, я услышал его голос. Я начал мекать, бекать и извиняться за беспокойство. Когда я представился, он тут же сказал:
— Ваш рассказ идет в ближайшем номере.
— Спасибо. Большое спасибо.
— Присылайте новые рассказы. Всего хорошего.
Чудо! Настоящее чудо! — подумал я, вешая трубку. И тут случилось еще одно чудо: из аппарата посыпались монетки: десяти-, пяти — и двадцатипятицентовики. Какое-то время я колебался: взять их значило совершить кражу. Но ведь телефонная компания в любом случае их уже не увидит — их возьмет кто-нибудь другой, тот, кому они, скорее всего, нужны гораздо меньше, чем мне. Сколько раз телефонные аппараты проглатывали мои монетки! Оглянувшись, я заметил возле кабинки толстую женщину в бикини и широкополой соломенной шляпе, явно ждущую очереди к телефону. Я быстренько сгреб монетки, засунул их в карман и ушел, чувствуя себя новым человеком. Мысленно я просил прощения у Высших Сил. Выйдя из кафетерия, я направился к Си-Гейтс. За рассказ мне заплатят около пятидеяти долларов. Значит, подсчитал я, после того как я отдам тридцать долларов г-же Бергер за комнату и завтраки, у меня останется еще двадцать. Мое доброе имя в глазах квартирной хозяйки будет восстановлено, и я смогу сохранить за собой комнату. Да, и, конечно, нужно позвонить адвокату — кто знает, может быть, у него есть новости от консула из Торонто. Нельзя получить постоянную визу, находясь на территории США. Мне придется поехать на Кубу или в Канаду. Поездка на Кубу — слишком дорогое удовольствие, но даст ли мне Канада въездную визу? Либерман предупреждал, что, скорее всего, мне придется незаконно переезжать из Детройта в Уинеор и выложить за это минимум сто долларов.
Вдруг я осознал, что совершил не одну, а две кражи. На радостях я забыл заплатить за обед. Чек все еще был у меня в руке. Несомненно, это были происки Сатаны. Небеса искушали меня. Я решил вернуться и заплатить шестьдесят центов. Я ускорил шаг, почти побежал. Когда я вошел в кафетерий, рядом с кассиром стоял какой-то человек в белом форменном кителе. Они разговаривали друг с другом по-английски. Я ждал, когда они закончат, но они все говорили и говорили. Наконец кассир заметил меня и спросил:
— Чего вам угодно?
— Я забыл заплатить за обед, — сказал я на идише.
Кассир скривился и пробормотал:
__ Не важно. Уходите.
— Но…
— Уходите, — буркнул он и подмигнул мне.
Только теперь я понял, в чем дело. Очевидно, человек в форме был владельцем или менеджером кафетерия, и кассир не хотел, чтобы он узнал о том, что произошло. Высшие Силы посылали мне одну удачу за другой. Я вышел и сквозь стеклянную дверь увидел, что кассир и мужчина в белом кителе смеются. Наверное, они смеялись над моим идишем и надо мной, неопытным иммигрантом. Я чувствовал, что Небеса проверяют меня, взвешивая на весах мои достоинства и недостатки, чтобы решить, достоин ли я остаться в Америке или должен отправиться в Польшу, на верную гибель. Мне стало стыдно, что я так часто взываю к Небесам после своих многократных заявлений, что я агностик, и мысленно я парировал упреки своих невидимых критиков: «В конце концов, даже Спиноза признавал предопределение. Во Вселенной не бывает важных и неважных событий. С точки зрения вечности песчинка и галактика равноценны».
